Эдвард Бульвер-Литтон - Семейство Какстон

• Название: Семейство Какстон
• Автор: Эдвард Бульвер-Литтон
• Издательство: Паблик на ЛитРесеd7995d76-b9e8-11e1-94f4-ec5b03fadd67
• Жанр: Литература 19 века

«– Мальчик, мистер Какстон, мальчик! – Отец мой погружен был в чтение. Мальчик! повторил он с видимым смущением, подняв глаза. – Что такое мальчик?

При таком вопрос, отец вовсе не думал начинать философического исследования, и требовать у безграмотной женщины, ворвавшейся в его кабинет, решения психологической и физиологической задачи, затрудняющей до сих пор ученых мудрецов: «что такое» – Возьмите первый словарь, и он скажет вам, что мальчик есть дитя мужского пола… т. е. юная мужская отрасль человека. Кто хочет пускаться в исследования и наукообразно узнать, что такое мальчик, должен сперва определить, что такое человек…»

---

Я пристально посмотрел на Вивиена; с лица его исчезла горькая улыбка. Он встал и отошел. Я старался поймать бедную птичку, во она не узнавала своих друзей, и бежала от меня, жалостно чирикая, прямо в пасть жестокого врага. Я еле-еле успел отогнать кошку, которая вскочила на дерево, и глядела вниз через ветки; тогда я пошел за птичкой, и тут услышал, не знаю откуда, отрывистый жалобный звук. Откуда? вблизи или издали? с земли? с неба! Бедная матка! как материнская любовь, звук слышался то близко, то далеко, то на земле, то на небе.

Вдруг, неожиданно, Бог знает откуда, надо мной затрепетали маленькие крылышки.

Птенчик остановился, и я тоже.

– Хорошо, – сказал я, – вы отыскали друг друга; теперь распоряжайтесь как знаете.

Я воротился к Вивиену.

Глава II.

Пизистрат. Как вы узнали что мы остановились в этом городу?

Вивиен. Неужели вы думаете, что я мог остаться там, где вы меня оставили? Я вышел и побрел сюда. Когда я на заре проходил по той улице, у ворот гостиницы собралась прислуга; я прислушался к разговору, и таким образом узнал, что вы все в гостинице… все… (он вздохнул глубоко).

Пизистрат. Ваш бедный отец очень-болен; скажите, как могли вы отвергнуть столько любви?

Вивиен. Любовь!.. его… моего отца!

Пизистрат. Неужели вы, в самом деле, не верите, что ваш отец любил вас?

Вивиеп. Если-б я верил его любви, я-бы никогда не покинул его. Сокровища обеих Индий не заставили-бы меня оставить мою мать.

Пизистрат. Это, в самом деле, странное заблуждение: если вам удастся осилить его, можно будет еще все исправить. Неужели и теперь еще между нами должны оставаться тайны? (убедительно) Садитесь-ка, да расскажите мне все.

Поколебавшись немного, Вивиен согласился; его лицо прояснилось, и звук голоса даже изменился, почему я был уверен, что он не будет стараться скрыт истину. Так-как я впоследствии слышал тот же рассказ от его отца, то вместо того, что бы повторять слова Вивиена, искажавшего факты (не с намерением, но в силу особенной склонности ума, по-большей-части ложно направленного), я расскажу только, как я его понял, настоящее отношение этих двух лиц, так несчастливо противупоставленных друг другу. Читатель, прости меня, если рассказ мой будет утомителен и если тебе покажется, что я сужу не довольно строго о преступном его герое, вспомни, что рассказчик судит так, как сын Остина должен был судить сына Роланда.

Глава III.

У вступления в жизнь. – Мать.

«Во время войны в Испании тяжелая рана и последовавшая за тем горячка удержали Роланда в доме одной вдовы, Испанки. Его хозяйка когда-то была богата, но её состояние было разорено бедствиями, постигшими все её отечество. У неё была единственная дочь, помогавшая ей ходить за раненным Англичанином. Когда приблизилось время отъезда Роланда, простодушное горе молодой Рамуны вполне обличило впечатление, произведенное гостем на её чувства. Благодарность и отчасти может-быть утонченное понимание чести помогли весьма-естественному очарованию, произведенному на сердце Роланда красотой молодой сиделки, и состраданию к её потерянному состоянию и горестному положению.

В одном из необдуманных движений, свойственных благородным натурам, (которые кнесчастью слишком часто заставляют нас забывать о правилах спасительного благоразумия), Роланд имел неосторожность жениться на девушке, о происхождении и семейных связях которой он не знал ничего, а из свойств её он знал только теплую, быструю впечатлительность. Через несколько дней после этой странной сватьбы, Роланд отправился вслед за английской армией, и ему удалось воротиться в Италию не ранее, как после Ватерлоо.

Лишившись одного члена, с следами многих, благородных, только-что заживших ран, Роланд спешил к домашнему очагу, воспоминания о котором услаждали его страдания, и теперь заняли место прежних мечтаний о славе. В его отсутствие у него родился сын, сын, которого он хотел воспитать на то, чтобы он со временем занял его собственное место на службе отечеству, и которому предстояло на поле будущих сражений продолжать поприще, не осуществившее романа его собственного, древне-рыцарского честолюбия. Как-скоро до него дошло это известие, первой его заботой было приискать ребенку няньку-Англичанку, что-бы с первыми нежными словами матери дитя могло слышать также и родные звуки отца. Родственница Болта, поселившаяся в Испании, согласилась взять на себя эту обязанность. Как ни естественно было такое распоряжение со стороны истого Англичанина, оно не понравилось его пылкой и страстной Рамуне. Ревность матери, развивающаяся сильнее в людях менее-образованных, и гордость, свойственная её соотечественникам без различия звании и состояний, страдали в ней при виде Англичанки у колыбели ребенка.

Что Роланду, когда он возвратился под испанский кров свой, предстояло быть обманутым в предположениях об ожидавшем его счастьи, это было естественным последствием такого брака, потому-что Роланд, не смотря на видимую сухость солдата, обладал утонченной, может-быть отчасти и лишней, чувствительностью, свойственной характерам по преимуществу поэтическим. Когда прошло первое очарование любви, оказалось, что мало могло быть общего между его возвышенным умом и женщиной, отличавшейся от него совершенным отсутствием всякого воспитания и резко-выдававшимися национальными воззрениями и привычками, однако разочарование вероятно было глубже того, какое обыкновенно сопровождает такие браки, потому-что, вместо того, чтобы увезти жену в свою старую башню, (переселение, которому вероятно она стала-бы сопротивляться до последней крайности), он скоро после своего возвращения в Испанию, не смотря на свое увечье, принял военный пост, предложенный ему королем Фердинандом. Рыцарские правила и незыблемая преданность Роланда законным государям, помимо всяких рассуждений, привязали его к службе престола, восстановленного английским оружием.

Пылкий дядя воротился к своим пенатам не переставая жить надеждами. Его сын был уж не ребенок и след., естественно должен был перейдти на его попечение. Восхитительное занятие! – При этой мысли, его семейный кров опять улыбался ему.

Теперь взгляните на самое пагубное обстоятельство этого союза.

Отец Ракуны происходил от того странного таинственного племени, которое в Испании отличается столькими особенными чертами от племен одного с ним происхождения, населяющих более-образованные государства. Гитано, или испанский цыган, – не только бродяга, встречающийся в наших селениях и около городов: удерживая отчасти многие начала, не совместные ни с какими законами, и склонность к хищничеству, он часто переселяется в города, где пускается в разного рода промыслы, и нередко богатеет. Богатый Гитано женился на Испанке: жена Роланда была плод этого союза. Гитано умер, когда Рамуна была еще очень-молода, и влияние её родственников с отцовской стороны не отозвалось на её молодости. Но хоть её мать сохранила свою религию и воспитала Рамуну в тои же вере, убегая безбожного суеверия Гитанов, и по смерти мужа совершенно отделилась от его племени, но её сношения с её собственными родственниками и соотечественниками то же прекратились. Между-тем как она старалась возобновить их, её состояние, которое одно еще могло-бы позволить ей рассчитывать на успех такого предприятия, рушилось, так что она осталась совершенно-одна, и, в отсутствие Роланда, не могла найти никого, чтоб оживить одиночество Рамуны. Но покуда дядя еще находился на службе Фердинанда, вдова умерла, и тогда Рамуну окружили одни родственники её отца. Они не пытались отыскивать своих родственных прав, покуда её мать была жива, но теперь они. Делали это из привязанности и ласки к её сыну. Такой поступок их разом открыл им дом и сердце Рамуны. Нянька-Англичанка, (которая, не смотря на все то, от чего этот дом был невыносим для нее, из одной сильной любви к вверенному ей ребенку до конца исполняла свою обязанность), умерла несколько недель после матери Рамуны, и тогда уж ничто не могло противиться влиянию тех вредных деятелей, которым подвергался наследник честного, старого дома Какстонов. Но Роланд возвратился в свой дом в расположении быть довольным всем. Он весело прижал жену к груди, мысленно упрекал себя в том, что выносил слишком-мало, а требовал слишком многого, и обещался теперь быть умнее. Он был в восхищеньи от красоты, ума и гордой осанки мальчика, который играл его темляком, и убежал с его пистолетами как-бы с добычей.

Узнав о приезде Англичанина, родственники Рамуны перестали посещать дом; но они любили мальчика и он любил их, и между им и его полудикими сверстниками, хоть и тайно, но тем не менее часто были свидания. Роланд мало-по-малу открывал глаза. Когда, свыкнувшись с ним, мальчик забыл прежнюю осторожность, вызванную страхом и хитростью, Роланд был несказанно поражен смелыми правилами сына и его окончательною неспособностью понимать простую мораль и прямую честь, которые английский солдат считал врожденными всякому и дарованными свыше. Скоро после этого Роланд открыл, что в его хозяйстве происходит систематический грабеж с помощью его жены и участием сына, в пользу ленивых брави и распутных бездельников. Человек более-терпеливый, нежели Роланд, был-бы выведен из себя таким открытием; рассудительного оно-бы поразило. Он поступил очень-естественно (в сущности может-быть и слишком настойчиво, не приняв в расчет недостаток образования и пылкия страсти своей жены), тут же велел ей сбираться к отъезду и прекратить все сношения с её родственниками.