Александр Юк - Четыре четверти. Взрослая хроника школьной любви

• Название: Четыре четверти. Взрослая хроника школьной любви
• Автор: Александр Юк
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-99070461-9

Последний учебный год в новой школе в новом городе – год, перевернувший жизнь юной героини, принесший величайшие и счастье, и испытания, преодолеть которые под силу не каждому.

Это история потрясающе красивой и чистой любви, еще не взрослой, уже не детской, но в любом случае серьезной и такой непростой. Талантливые люди талантливы во всем, и, прежде всего, в любви, в дружбе и верности. Чтобы достигнуть запредельных целей, они готовы поставить на карту все. Они не играют, они живут ва-банк.

Ровно триста дней было отведено новым Ромео и Джульетте в нашем циничном и прагматичном мире. Слишком мало, чтобы уместить в них всю безграничность их любви, но так много, если спешить жить в темпе ослепительно сгорающей звезды.

---

– Если я скажу, что не могу с ней поехать, мама мне наверняка ничего не возразит. Но она так вчера обрадовалась, что ей не придется ехать к деду одной. С тех пор, как ушел отец, я почти не вижу, чтобы она хотя бы улыбнулась. У меня язык не повернется произнести. Если б не пообещал – другое дело.

– Ну ты даешь, Гарик, – уставился на него Громила.

– Уважаю, – дал свою оценку Дик.

– Вот что, – подумав, добавил Гарик, – вы когда выезжаете? В среду? Я, пожалуй, попробую, отговорю пару дней.

– Слушайте! А Маму-Олю приглашаем? – вдруг вспомнила Инга.

– Зачем? Что мы, как маленькие дети, обязательно со взрослыми? Можем мы хоть раз пожить сами по себе, без этого детского сада? Или без няньки вы фунциклировать не умеете? – изобразил кислое выражение на лице Вадик.

– Вадик, не в этом дело, – возразила Леночка. – Просто не надо превращаться в хрюнделей. Пока Мама-Оля на нас пашет, мы ее любим. А как она больше не нужна – до свиданья, милая?

К неудовольствию большинства мальчишек, Леночку поддержали остальные девчонки. Но Ольга Николаевна неожиданно отказалась:

– Ребята, спасибо. Но если я с вами поеду – это уже тот же самый запрещенный выезд. На меня и так в школе зуб точат. Так что, если родители вас одних отпускают, считайте, что я ничего не знаю. Я за вас спокойна. Я в вас верю. За ручку всю жизнь вас водить не будут. Отдохните от меня, попробуйте пожить самостоятельно. А я к вам лучше на денек-другой в гости приеду. Примете?

– А как же запрет? – удивилась Оля.

– Да обойдется как-нибудь.

– Ну вот, – прошептал Лошак, – и волки сыты, и овцы целы.

– Глупо шутишь, – дала ему подзатыльник Надя. – Просто Мама-Оля – Человек.

– Она – классный руководитель. Реально классный, – подвел черту Гарик.

Каждый день встречая в классе Монмартика, Маша и теперь отвлекалась на него не больше, чем прежде. В их отношениях школа оставалась как бы свободной зоной, где, по умолчанию, запрещено было какое-либо афиширование. Лишь оборачиваясь, Маша могла поймать на себе внимательный Женькин взгляд. Женька улыбался одними глазами, и Маша была благодарна ему, что здесь не было ни проникновенных на весь класс вздохов, ни сердечных тайн, доверяемых по секрету всем и каждому, ни «нечаянной» утечки информации о несуществующих победах. Практически единственным их временем стал путь из школы до Машиного дома. С тех пор как Инга, пошедшая по рукам репетиторов, выпала из попутчиков, как-то легко само собой произошло, что ее место занял Монмартик. Ему не понадобилось для этого интриговать или вспоминать о живущих якобы по дороге к Маше эфемерных престарелых бабушках (изобретение Гарика, после чего Маше пришлось сообразить, что маршрут, проходящий мимо дома «бабушки», вовсе не оптимален и что путь дворами на две минуты короче). В первый раз они с Женькой просто заболтались, и уже в поезде метро Маша опомнилась:

– Жень, ты куда? Тебе же в другую сторону.

Женя посмотрел на часы:

– У меня есть еще полчаса. Я тебя провожу.

Машу опять провожал Монмартик. Темой на этот раз был Машин Петербург. Она расписывала белые, замершие над притихшим городом ночи, разведенные мосты, кланяющиеся над Невой, летний, в сверкающем на солнце хрустале бьющих фонтанов Петергоф: все, с чем она выросла и с чем, как всегда считала, не сможет всерьез расстаться. И Женька неожиданно спросил:

– Так все-таки, из-за чего ты уехала из Питера?

Маша вздрогнула и потерялась. Ей на минуту показалось, что Женька знает гораздо больше, чем произносит вслух. Машу часто спрашивали, почему она переехала в Москву. Но спрашивали «почему», а не «из-за чего». Что скрывалось по ту сторону Женькиного вопроса? Маша почувствовала, что передержала паузу:

– Папу пригласили в Администрацию президента. Здесь квартиру дали. Да я же тебе рассказывала.

– Но ты говорила, что родители переехали почти год назад, а ты только в июне. Ведь бабушка и сейчас там живет?

– Живет.

– Июнь – самое питерское время – твои любимые белые ночи. И ты все внезапно бросаешь и мчишься в душную, потную, муторную летнюю Москву? А родители, разве они не беспокоились за твою будущую золотую медаль? Выпускной класс – а тут новая школа, новые учителя, другие требования и даже программы. Что, твои предки такие экспериментаторы?

Возможно, что-то в затравленном Машином взгляде ее выдало, потому что Женька, взглянув на нее, вдруг осекся:

– Извини, если я не туда полез. Не хочешь, можешь не отвечать. Похолодало. Опять косой, размельченный в водяную муку моросяк приставал к съежившимся, попрятавшимся под бесполезными зонтами прохожим. Но пропитанная влагой черная грива, развеваясь и путаясь на волнах набегающего ветра, назло всем, взбунтовавшимся пиратским флагом смело реяла за спиной высокой, затянутой в талии девушки, шагающей напрямик через мелководье рябых луж.

Сегодня на физкультуре Маша сломала свою любимую заколку, единственно способную сдержать весь напор затянутых в тугой пучок на затылке упругих волос. С начала учебы, когда ее появление вызвало такой нездоровый ажиотаж в классе, Маша отказалась не только от распущенной шевелюры, но даже от свободной, спадающей ниже талии косы. Она прекрасно знала, что благодаря своей эксклюзивной прическе могла бы сразу отыграть немало очков у любой девчонки не только в классе, но и во всей школе, но именно поэтому Маша и старалась уложить волосы как можно скромнее. Но теперь она ничего не могла с ними поделать. Не могла. А может быть, уже и не очень-то хотела…

Женька забежал вперед и, отступая спиной, наблюдал за приближавшейся к нему колдуньей, ведьмой, чертовкой… Что-то дьявольское и в то же время безумно притягательное было в этой юной особе, гордо шествовавшей к нему навстречу, старательно копируя суперпоходку моделей.

– Ты так смотришь, будто впервые меня увидел. Дырку взглядом протрешь.

– А я, может, действительно тебя впервые увидел… такой.

Маша знала, что она классно сейчас выглядит. Она распрямила плечи и еще шире сделала и без того несеменящий шаг. Полы плаща разлетались, обнажая высокую, вздернутую на каблучок и подрезанную узкой полосой черной юбки, ногу. Подняв воротник, она поправила косынку на шее, плотнее перекрыв все еще побаливающее время от времени горло. Утром мама просила ее надеть что-нибудь на голову, и Маша взяла с собой берет, но сейчас спрятала его в сумку.

Милая мама! Ты заботишься о здоровье дочки. Тебя волнует, чтобы ее не продуло коварным осенним ветром, чтобы она не промочила ноги. А твоей дочке через две недели исполняется шестнадцать, и ее волнует и заботит совсем другое. В ней вновь проснулось желание быть красивой, обворожительной. Она вновь хочет нравиться. Маша встряхивала непокрытой головой и топала прямиком через водяной ковер из луж в своих открытых туфельках. И это ничего, что нудит вчерашний дождь, что плащ холодный, а туфельки вообще не по сезону. Зато новый плащ, подчеркивающий ее тонюсенькую талию, платок на шее, маленькие туфельки – все это ей идет. И даже если завтра она заболеет… Что ж, значит, Женька снова будет приходить, навещать ее каждый день. Не сердись, мамочка…

Женька доотступался, очнувшись посреди разлившегося между тротуарами моря. Он выбрался на берег. Маша нагнала его и взяла под руку:

– Не убегай. Мне без тебя холодно.

– Я любовался тобой. Ты сегодня обалденна, как королева… Пожалуй, ты даже слишком красива.

– Немцы говорят: «Все, что слишком, – все плохо».

– Немцы до противного рационалисты. Но в чем-то они правы. Наверное, было б лучше, будь твоя красота не такая… выпендрежная.

– Для кого лучше?

– Для тебя, разумеется. «Потому что нельзя быть на свете красивой такой».

– Интересно знать, почему? А если мне нравится нравиться?

– Давно ли?

Маша промолчала, чуть насупившись.

– Красота не только корона, дарованная природой, – это еще и крест. Попробуй сделать любую оплошность, появиться не в царственном обличье – другим простят, но не королеве. (Маша вспомнила старенький халатик, в котором встречала Женьку во время своей болезни, и вспыхнула.) Так уж устроены люди: они придумали телескоп, чтобы рассматривать пятна на солнце.

– Боже мой, как мы серьезны…

– Но даже не это самое страшное. Ты всегда окружена мальчишней, ослепленной твоей красотой и, может быть, поэтому ни черта не видящей за классной упаковкой. Ты воспринимаешь их поклонение как искреннее признание своей исключительности. А это всего лишь театр. Ты нужна для коллекции. Как же, такой редкий экземпляр. Ею можно похваляться перед друзьями, с ней не стыдно показаться на людях. Как я ненавижу пошлые, сальные обсуждения девчонок в мальчишеских компаниях… И они же потом будут кавалерить перед этой же девчонкой, демонстрируя самые благородные манеры…

– Так поэтому у тебя ссадина на скуле? Кажется, я поняла: ты ревнуешь меня к Гарику? То, что он теперь встречает меня у метро по дороге в школу? Что же мне теперь, перестать ходить к первому уроку?