Коллектив авторов - Россия в годы Первой мировой войны: экономическое положение, социальные процессы, политический кризис

• Название: Россия в годы Первой мировой войны: экономическое положение, социальные процессы, политический кризис
• Автор: Коллектив авторов
• Издательство: Политическая энциклопедия
• Жанр: Военная история
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-8243-1912-5

В коллективной монографии, публикуемой к 100-летию начала Первой мировой войны, рассмотрен широкий круг проблем, связанных с положением страны в годы мирового военного противоборства: Россия в системе международных отношений, организация обороны государства, демографические и социальные процессы, создание и функционирование военной экономики, влияние войны на российский социум, партийно-политическая панорама и назревание политического кризиса, война и революция. Исследование обобщает достижения отечественной и зарубежной историографии, монография основана на широком комплексе источников, в том числе архивных, впервые вводимых в научный оборот.

Книга рассчитана на широкий круг ученых-обществоведов, преподавателей и студентов высших учебных заведений, а также всех интересующихся отечественной историей.

---

Начало погрому положил «бабий бунт» 26 мая. Среди женщин, лишившихся подработки в Комитете великой княгини Елизаветы Федоровны, распространился слух, что заказы переданы австрийской фирме «Мандль»{2086}. Начались демонстрации, рабочих поддержали городские низы. Полиция не рискнула разгонять буянов, действующих под прикрытием патриотических плакатов, портретов императора и государственных флагов. К тому же полицейские знали, что их особенно ненавидят за освобождение от мобилизации в армию.

Улицы Москвы оказались во власти толп. При этом пострадало куда больше российских граждан с «немецкими» фамилиями (были жертвы и среди русских), чем германских и австрийских подданных{2087}. Беспорядки разрослись под влиянием рабочих фабрики Гюбнера, в ходе которых около 1,5 тыс. рабочих выдвинули требование удалить с предприятий «немцев-эльзасцев». В этот день полиции еще сдерживала демонстрантов. Но после разгрома фабрики Р. Шредера и зверского убийства четырех «немок» вечером 27 мая ситуация вышла из-под контроля.

28 мая полиция предприняла более чем своеобразные меры по охране немецких граждан — владельцев предприятий свозили в тюрьму, а градоначальник А.А. Адрианов предложил рабочим составить перечень всех служащих-немцев{2088}. Это подлило масла в огонь. В тот же день была разгромлена аптека Ферейна на Никольской улице, из ее подвалов извлекли 5 пудов спирта и распили его. Затем демонстранты собрались на Красной площади; некоторые из них требовали отречения императора, пострижения императрицы в монахини и передачи престола великому князю Николаю Николаевичу{2089}. После разгрома водочной фабрики Шустера погромщики разъярились еще больше{2090}. На Мясницкой улице толпа совершала обход магазинов, руководствуясь подготовленными списками: православных и евреев старались демонстративно не трогать. За два часа было разгромлено 8 магазинов и 7 контор. Заодно пострадали русский и французский магазины. Под горячую руку попал внештатный консул колумбийского посольства П. Вортман. Он обратился было к помощнику пристава, но тот «только развел руками». Полиция старалась не вмешиваться. В ходе разгрома одного из складов к нему подъехал наряд конной полиции, но после беседы с находившимся поблизости городовым всадники понимающе удалились под крики «Ура!»{2091}. В России умели улавливать негласные симпатии властей и подлаживаться к ним.

В литературе до сих пор продолжаются споры: был погром стихийным или, напротив, был организован властями. На второй версии настаивали в свое время не только либералы, но и Тихомиров. В советской литературе организованность погромов властями считалась доказанным фактом. Западные исследователи, напротив, склонны считать их стихийными. У Тихомирова, наблюдавшего 28 мая за событиями на Никольской, не создалось впечатления об организованности демонстрантов властями, но, пообщавшись со знакомыми, он изменил мнение{2092}. В кризисные времена люди становятся не только мнительными, но и внушаемыми.

Устроить погром было несложно: газеты услужливо подбрасывали информацию о немецких фирмах. Образ врага гипертрофировался. За полгода войны было выпущено почти 600 различных печатных патриотических, главным образом антинемецких изданий тиражом 11 млн. экземпляров{2093}. Появился фильм фирмы Либкена «Борьба народов за свободу славян»: «русская» кинофирма убеждала, что забастовки в России финансируются немцами{2094}.

Общая динамика настроений в тылу отчетливо просматривается по письмам в армию (около 1,5 млн. с осени 1915 г. до февраля 1917 г.), просмотренных военной цензурой. Из них видно, что человек традиционного общества, столкнувшись с непонятными обстоятельствами глобального уровня, испытал своего рода идентификационный «сбой». Отсюда выплески спонтанной агрессивности.

В сентябре 1915 г. цензоры зафиксировали, что на Юго-западный и Западный фронт хлынула информация об усилении житейских тягот. С ноября 1915 г. в письмах появились «жалобы на страшную дороговизну, предметы первой необходимости, на их недостаток». В декабре 1915 г. некоторым цензорам казалось, что настроение в столицах даже хуже, чем в провинции. кое-кто отмечал, что «дороговизна приводит к желанию хоть как-нибудь закончить войну»{2095}. Действительно, в сентябре 1915 г. А.В. Тыркова записывала в дневнике: «Победы и поражения отодвинулись перед… сумятицей внутреннего поражения или, вернее, разложения»{2096}.

Фронт начинал подозрительно относиться к «жиреющему» тылу. Солдаты становились мнительными и несдержанными. Некоторым казалось, что их жены предпочли им военнопленных{2097}. А оказавшись в тылу, они с готовностью поддерживали женские «хлебные бунты»{2098}.

Пресса стимулировала рост недовольства. Так, писали об аресте содержателя кинематографа в Ровно Фердинанда Беренда за «демонстрирование на экране объявления, признанного оскорбительным для русской полиции»{2099}. Петроградский городской голова отмечал, что «маленькие вечерние листки, попадающие в руки простонародья… гораздо опаснее больших газет, имеющих своих постоянных читателей». Не удивительно, что по столице прокатились слухи о повторении здесь 1 июня московских событий{2100}. Беспорядки стали возникать по любому поводу.

В сентябре 1915 г. в Москве произошло по-своему символичное событие. На Страстной площади городовой якобы ударил солдата — георгиевского кавалера за бесплатный проезд (были и другие версии конфликта). Полицейскому пришлось спасаться бегством от разъяренной толпы. Вызвали войска, началась стрельба. Говорили о многих убитых и раненых. «Нервное настроение, тревоги, связанные с войной, науськивания либеральной печати, дороговизна, недостаток то того, то другого… все это создает такое напряженное состояние, которое ежеминутно готово разразиться вспышкой», — отмечал в дневнике историк M. M. Богословский.{2101} Считается, что полиция убила 4 человек, свыше 40 ранила. Рабочие и студенты соорудили баррикады; камнями было ранено 25 полицейских. В знак протеста против действий властей начались стачки на заводах «Динамо», Даниловской мануфактуры, Цинделя, других предприятиях. Заволновались студенты, на две недели прекратил работу трамвай{2102}.

С.П. Мелыунов отмечал, что толпы стали собираться по любому поводу, обнаруживая громадный запас недовольства и агрессивности{2103}. «…Мы, как всегда, блуждаем в хаосе, не зная, против кого из двух врагов — внутреннего или внешнего, начать борьбу», — писал в октябре 1915 г. Н. Пунин{2104}.

Постепенно антинемецкие настроения (не без помощи думских правых) сомкнулись с антисемитизмом{2105}. С весны 1915 г. в полиции стала накапливаться информация о готовности населения «посчитаться» с виновниками дороговизны. В прифронтовой полосе были случаи неуплаты денег еврейским торговцам, солдаты то и дело принимались громить лавки{2106}. По-своему домысливались действия верхов: в начале мая 1915 г. прокатился слух, что власти намерены выслать всех евреев из Петрограда{2107}. После московских беспорядков в Киеве и других городах ожидали череды не только немецких, но и еврейских погромов{2108}.

Из Симбирского ГЖУ в октябре 1915 г. сообщали: «…Во всей стране политическое нервное настроение… Страна ждет чего-то и к чему-то готовится…»{2109} «Настроение в массах нервное, у многих — подавленное… Сейчас… поднят вопрос о создании “психологического тыла”», — писала газета «Сибирская жизнь» 7 ноября 1915 г. Увы, эта задача не решалась. Недовольство масс приобретало все более непредсказуемый характер.

Агрессивные эксцессы возникали по любому поводу. 17 августа 1915 г. в Петрограде возникли волнения из-за отказа в размене банкнот на мелкую монету. Вновь поползли слухи о виновности евреев{2110} (на деле имело место упущение министерства финансов){2111}. «Вчера вечером… на Хитровом рынке были беспорядки: недовольные ночлежники напали на полицию за преследование продажи “ханжи” и политуры; в результате: 1 хитровец убит, несколько десятков городовых ранено камнями», — записывал в дневнике историк Орешников{2112}. В октябре 1915 г. в Саратовской губернии сплетничали, что немцы «всюду вредят» — в министерствах, в армии, на фабриках, а «крепости сдают нарочно за золото». Говорили также, что «в армии измена»{2113}. Вектор этнического недовольства легко менялся. В мае 1916 г. в Красноярске неожиданно вспыхнул «продовольственный бунт». Было разгромлено 52 лавки, из них более половины — еврейских. Погром связывали с антисемитским настроем властей. Беспорядки произошли также в Иркутске{2114}.

В сентябре 1915 г. в Волхове Орловской губ. по случаю очередного призыва в армию толпа побила стекла и двери в булочной германского подданного Г. Тецлова. На следующий день 2-тысячная толпа разнесла булочную, затем магазин Шестакова. Расхищением обуви занялись по преимуществу женщины; мужчины предпочли казенную лавку с денатурированным спиртом. Толпа требовала «Долой немца!», но появление вооруженного наряда встретила криками «Долой полицию!». Полицейские принялись стрелять в воздух, шальной пулей вдали от толпы был убит обыватель. Расследование установило, что среди погромщиков были местные мещане, выздоравливающие солдаты, наконец, мобилизованные. Последние соглашались отправиться на фронт только вслед за пристроившимися на местных заводах купеческими сынками. К дознанию было привлечено немало женщин — почти поголовно неграмотных мещанок. Перед судом предстали 10 мещан, 3 крестьянина, 1 старший унтер-офицер и 1 солдат — все православные. Семеро из них получили от 2 до 8 месяцев тюрьмы{2115}.