Коллектив авторов - Россия в годы Первой мировой войны: экономическое положение, социальные процессы, политический кризис

• Название: Россия в годы Первой мировой войны: экономическое положение, социальные процессы, политический кризис
• Автор: Коллектив авторов
• Издательство: Политическая энциклопедия
• Жанр: Военная история
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-8243-1912-5

В коллективной монографии, публикуемой к 100-летию начала Первой мировой войны, рассмотрен широкий круг проблем, связанных с положением страны в годы мирового военного противоборства: Россия в системе международных отношений, организация обороны государства, демографические и социальные процессы, создание и функционирование военной экономики, влияние войны на российский социум, партийно-политическая панорама и назревание политического кризиса, война и революция. Исследование обобщает достижения отечественной и зарубежной историографии, монография основана на широком комплексе источников, в том числе архивных, впервые вводимых в научный оборот.

Книга рассчитана на широкий круг ученых-обществоведов, преподавателей и студентов высших учебных заведений, а также всех интересующихся отечественной историей.

---

Не ко времени появился в Ставке великий князь Николай Николаевич, которого император перед отречением вернул на пост Верховного главнокомандующего. Ему пришлось встретиться с могилевскими рабочими. Они вели себя почтительно, говорили, что только на него и надеются, и даже просили разрешения поцеловать руку. Вскоре прибыла телеграмма от кн. Г.Е. Львова, сообщавшая, что Николай Николаевич занять прежний пост не может. Великому князю пришлось подписать присягу о верности Временному правительству — он сделал это так нервно, что на бумаге остались громадные кляксы. Стали наведываться в Ставку и «революционные полковники». Среди них был кн. Г.Н. Туманов, производивший «впечатление какого-то болезненно восторженного всем происходящим» человека. Появился и новый военный министр А.И. Гучков. Его поезд сопровождали матросы гвардейского экипажа. Один из них «буквально впился глазами в Алексеева», в этом взгляде очевидец усмотрел нечто «безумно злобное, кровожадное, можно сказать, сатанинское»{2300}. Подозрительность к «старому строю» была очень велика. «Дух кровавого царя живет в начальнике штаба Верховного главнокомандующего», — писали петроградские «Известия»{2301}, отражая недовольство «реакционными» приказами Алексеева.

Свергнутая власть вызывала весьма широкий спектр эмоций. Тем, кто служил ей с показной преданностью, приходилось особенно сложно. Генерал Снесарев не без иронии записывал в дневнике: «Брусилов угодничает вовсю: то через жену, то сам; “товарищ” да и только. Жена говорит, что он всегда был “социал-демократом”». Герой названного его именем «прорыва» не знал, как приспособиться к новой власти. Его жена заявляла, что он «уже двенадцать лет, как революционер и социалист»{2302}.

Старые верхи поспешно «перекрашивались». В апартаментах Керенского накопилась масса писем великих князей, сообщавших о готовности выделить любую сумму на сооружение памятника декабристам. Все они клялись в верности министру юстиции. Дело, разумеется, было не в трусости в привычном смысле этого слова. Прежняя власть порождала людей несамостоятельных, теряющихся в неожиданной ситуации. Идея монархии, заключал Бенуа, «целиком выдохлась, опустошилась». Правда, некоторые представители интеллигенции готовы были поверить, что царь «пожертвовал собой и своим сыном для блага России». Вероятно, им хотелось приукрасить банальность случившегося. «Приближенные царские давно уже, как карамельку, иссосали царя и оставили народу только бумажку», — считал М. Пришвин{2303}. Отсюда и легкость, с которой народ воспринял исчезновение 300-летней династии.

Состав Временного правительства был определен в думских кулуарах еще до переворота: его председателем стал кн. Г.Е. Львов, возглавлявший Земский и Городской союзы. Пост военного министра занял А.И. Гучков — октябрист, председатель Военно-промышленного комитета. На ключевой должности министра иностранных дел оказался П.Н. Милюков, лидер кадетской партии, разобравшей почти все оставшиеся портфели. Особняком стоял единственный социалист — эсер А.Ф. Керенский, ловко запрыгнувший в кресло министра юстиции, вопреки принципиальным установкам социалистов о «неучастии» в буржуазной власти. Принцип устарел: на местах социалисты уже работали в «буржуазных» самоуправлениях, а большевик Г.И. Петровский даже ухитрился стать правительственным комиссаром в Якутске.

Правительство было сугубо светским; к числу искренне верующих можно отнести разве что кн. Львова. Выдвижение его на высший пост казалось естественным, но оказалось неудачным: он привык действовать в совершенно иных условиях, к тому же, был подвержен фаталистическим настроениям. Гучков был выходцем из предпринимателей-старообрядцев (о чем никак нельзя было догадаться по его поведению). «Гучков “орлом” не был, — писал о нем философ Ф. Степун. — По своей внешности он был скорее нахохлившимся петухом»{2304}. Пост обер-прокурора Св. Синода занял В.Н. Львов, умеренный либерал, склонный к обновленчеству. Позднее едва ли не всех министров некоторые конспирологи запишут в масоны. Ну, а пока претензий к составу правительства не было даже у петроградских большевиков.

На первом заседании правительства 2 марта была высказана точка зрения, что «вся полнота власти, принадлежавшая монарху, должна считаться переданной не Государственной думе, а Временному правительству. Было признано, что «по обстоятельствам текущего времени» правительству «придется считаться с мнением Совета рабочих депутатов», но вмешательство Совета в действия правительства «являлось бы недопустимым двоевластием. Мнение Совета должна была учитывать особая комиссия из известных правоведов: Ф.Ф. Кокошкина, Н.И. Лазаревского, бар. Б.Э. Нольде, а также членов Государственной думы М.С. Аджемова и В.А. Маклакова. Интересно, что первоначально Совет высказался за выдворение членов императорской семьи за пределы России, но Временное правительство предлагало ограничиться высылкой семей Николая и Михаила Романовых. Тогда же на должности главнокомандующего Петроградским военным округом был утвержден генерал-майор Л.Г. Корнилов{2305}.[156] Со временем некоторые шаги первого правительственного кабинета кажутся роковыми.

Правительство считалось «временным» — его была призвана сменить власть, избранная на Всероссийском Учредительном собрании. Однако подготовка к пришествию «Хозяина Земли Русской» (будущую конституанту именовали также «великий государь»{2306}), практически не велась — либералы опасались его излишней левизны. Была известна формула постреволюционной власти, предсказанная после 1905 года Л.Д. Троцким: «Без царя, а правительство рабочее». Такая ситуация социалистам, вставшим во главе Петроградского Совета и рассчитывавших на плавный, парламентский переход власти от «буржуазии» к «трудящимся», казалась пугающей.

Керенский стал министром, уверив Петроградский Совет, что освободит политических заключенных и будет контролировать действия правительства изнутри. Он действительно взялся за дело. На свободе оказалось около 90 тыс. человек — не столько политических, сколько уголовных. С контролем над правящей «буржуазией» дело обстояло сложнее.

Петроградский Совет возглавил Н.С. Чхеидзе, член Государственной думы, меньшевик. Его заместителями стали соответственно меньшевик М.И. Скобелев и эсер А.Ф. Керенский. Совет не намеревался утруждать себя законотворчеством — казалось, что важнее избавиться от «наследия царизма». Однако кое-что пришлось сделать.

Левые опасались правых, правые — левых. Так, когда Комитет Государственной думы «позабыл» высказаться о созыве Учредительного собрания, об этом ему напомнили из Петроградского Совета. Но лидеров Совета разделяла с министрами идеология: если «буржуазия» настаивала на войне до победного конца, то социалисты провозгласили возвращение к status quo ante. А.В. Тыркова так видела ситуацию в кадетской партии: «Генералы у нас есть, а армии нет. У левых армия огромная, но нет ума в центре». Вместе с тем поначалу правые не хотели политически отделять себя от левых{2307}. Но, поскольку те и другие оставались заложниками собственных доктрин, со временем не могло не возникнуть противостояния взаимоисключающих лозунгов внутри власти. А последнюю в России привыкли абсолютизировать. Нарождающаяся демократия несла в себе вирус саморазрушения.

«В Думе, где заседают два… правительства, хаос и бестолковщина, — комментировал происходящее знаменитый писатель Л. Андреев. — Не то митинг, не то казармы, не то придворный бал… Сверхумных много, а просто умных не видно и не слышно. Все с теориями»{2308}. Тем временем обстановка в стране накалялась. В далекой от столиц Уфе 14 марта на заседании Комитета общественных организаций отмечалось увеличение числа пьяных и было принято решение об ужесточении контроля над отпуском спирта и спиртосодержащих лекарств в аптеках, усилении охраны винных складов и уничтожении винных запасов. Сообщения о пьяных бесчинствах поступали из Бессарабской губернии, Ревеля, Владивостока. В селе Сластуха Аткарского уезда Саратовской губернии граждане, довольные переворотом, «всячески старались это выявить или через наливание пьяными и устроение скандалов с недовольными переворотом, или же с насмешками над богачами и пауками деревни». Начали дебоширить и пьянствовать солдаты на фронте. А в Царицыне солдаты 40-тысячного гарнизона учинили на Пасху разгром винных погребов{2309}. Сознание простых людей погружалось в пучину слухов, за которыми таились неосознанные страхи.

3. Восторги и надежды победителей (В.П. Булдаков)

Атмосфера первых дней после победы Февральской революции была отмечена всеобщим ликованием, всепрощенчеством и митинговой стихией. Так было не только в столице. Историк А.В. Орешников 1 марта так описывал настроение в Москве: «Народу всюду масса, настроение как в пасхальную ночь, радостное». А 3 марта он видел на Лубянской площади «процессию мусульман с красным флагом, читавших молитву»{2310}. Забастовщики принялись разоружать солдат, но, не встретив сопротивления, великодушно оставили им винтовки. Говорили, что особенно преуспел в этом Н.А. Бердяев{2311}. Он якобы «самолично взял» Манеж: «Вошел внутрь и так грозно закричал на солдат: “Чего вы не сдаетесь?”, что те мгновенно положили оружие». Затем стали арестовывать полицейских, причем не обошлось без издевательств. Некие личности под шумок «реквизировали помещение одного кафешантанчика, слопали весь балык в буфете». 4 марта на Красной площади при десятиградусном морозе был устроен парад: это «было до крайности эффектно, хотя в задних рядах замечалось безобразие: солдаты в строю курили». Впрочем, другие наблюдатели подмечали, что духовенства было немного, молебен запоздал на 1,5 часа, «было неблагоговейно»{2312}. Из Сарапула (Вятская губерния) будущий офицер писал из учебной команды 4 марта 1917 г.: «Поздравляю… с новой жизнью!.. То, что мы когда-то носили только в мечтах, — теперь действительность… Гордимся тем, что являемся современниками возрождения новой свободной России…»{2313}