Светлана Шенбрунн - Розы и хризантемы

• Название: Розы и хризантемы
• Автор: Светлана Шенбрунн
• Издательство: Текст
• Жанр: Современная проза
• Год: 2000
• ISBN: 5-7516-0095-9

Многоплановый, насыщенный неповторимыми приметами времени и точными характеристиками роман Светланы Шенбрунн «Розы и хризантемы» посвящен первым послевоенным годам. Его герои — обитатели московских коммуналок, люди с разными взглядами, привычками и судьбами, которых объединяют общие беды и надежды. Это история поколения, проведшего детство в эвакуации и вернувшегося в Москву с уже повзрослевшими душами, — поколения, из которого вышли шестидесятники.

---

— Нинусенька, я не собираюсь быть нищим мечтателем, я собираюсь быть одним из тысячи.

— Да, разумеется! Девятнадцатилетнему мальчишке было бы еще простительно произносить все эти глупости. Но тебе уже, если не ошибаюсь, тридцать девять. Почти сорок. И у тебя семья — жена и дочь, о которых ты обязан позаботиться.

— На жизнь, Нинусенька, я сумею заработать, это я тебе обещаю.

— Все твои обещания не стоят выеденного яйца! Вбил себе в голову какую-то чушь. И вообще, когда он еще будет, этот роман! А есть и пить приходится, к сожалению, каждый день.

— Роман будет готов через год.

— Да, как же!.. Боже мой, пять лет нищенствовала, светлого дня не видела, надеялась, что с твоим приездом заживу наконец как человек… — Мама всхлипывает — тоненько-тоненько. Никто так не плачет, только она.

— Не знаю, Нинусенька, почему ты нищенствовала. Ты получала аттестат, посылки.

— Аттестат? Я три месяца вообще ничего не получала — ни аттестата, ни карточек! Как собака бездомная…

— Зато потом получила все деньги сразу.

— Деньги! Какие это деньги! Когда этот мерзавец вынес все, до последней тряпки! Ничего не оставил! Боже, если бы тебе пришлось пережить подобное!.. — Мама уже рыдает.

Бабушка подходит поближе и топчется возле нее:

— Что ты, Ниноленьки, расстраиваешься? Картошка, слава богу, есть. Пусть пишет роман!

— Уйди! Уйди со своей картошкой! — Мама колотит кулаком по столу. — Уйди, не изводи меня!

Папа вздыхает.

— Нинусенька, пойми, — он поглаживает рукой подбородок, — я не могу упустить этот шанс — может быть, последний в моей жизни.

— Шанс! Тебе наплевать, что я бьюсь как рыба об лед. Наконец-то, после стольких лет, открылась возможность зажить более-менее спокойно. Так нет — нужно, видите ли, писать роман! Поразить человечество своими талантами! Если ты собирался быть великим писателем, не следовало жениться и заводить ребенка! Да, да, порядочный человек прежде, чем обзавестись семьей, взвешивает свои возможности.

— Нинусенька, роман даст нам больше, чем любая зарплата. Почему бы один-единственный раз тебе не поверить в мою удачу?

— В твою удачу!.. Я скорее поверю, что ты выиграешь по лотерее! Или найдешь лампу Аладдина.

— Перестань, мой Кисик, перестань, милый, — уговаривает папа. — Возможно, если бы я занялся поисками лампы Аладдина, я бы ее и нашел. Но я не собираюсь искать лампу Аладдина, я собираюсь писать роман.

— Что ж, желаю удачи! Если тебе совершенно на меня наплевать, можешь писать роман.

Папа сидит целый день, согнув вбок ноги, и печатает свой роман. Он привез из Германии пишущую машинку. На один из сундуков поставили чемодан, а на чемодан — пишущую машинку. Иногда он встает, растирает колени, курит. Если бы только я могла помочь ему — чтобы он не так уставал! По радио передавали рассказ — про одного мальчика, как он вставал по ночам и переписывал бумаги вместо своего больного отца. Но тот мальчик знал, что нужно писать, а я не знаю…

— Вытащи мне этот чемодан, — говорит мама.

— Мой?

— Да, твой.

Я вытаскиваю из-под кровати чемодан с куклами, мама открывает его и принимается перекладывать кукол в другой чемодан, поменьше. Потом она кладет туда же несколько пар чулок, папину военную форму.

— Нинусенька, что ты делаешь? — спрашивает папа.

— Что же — работать ты не желаешь, а в доме жрать нечего. Пойду, по крайней мере, продам.

Папа хмурится:

— Что значит — продашь? Я привез куклы Светлане, и продаваться они не будут. А форма мне самому нужна.

— Да, необходима! Зачем она тебе нужна? Гнить в чемодане?

— Не гнить в чемодане, а если меня завтра снова призовут…

— Не говори глупостей! И вообще — я не могу думать о том, что будет завтра, мне сегодня нужно варить обед. В доме ни копейки денег!

— Нинусенька, я в пятницу принес тебе четыреста рублей.

— Что ты выдумываешь!

— Четыреста рублей, мой милый Кисик. Отдал тебе в руки.

— Может, и отдал, но четырехсот рублей там не было.

— А сколько же?

— Не знаю, я не считала, но гораздо меньше.

— Ровно четыреста рублей.

— Что же я, по-твоему, утаиваю или пропиваю?

— Я этого не говорю.

— Может, ты хочешь, чтобы я с себя платье сняла и продала?

— К чему, Нинусенька, эти преувеличения?

— А что мне делать? Форму не смей трогать! Двадцать кукол пусть валяются в чемодане! Мне врач сказал, что питание для меня исключительно важно, а я вынуждена отказывать себе в куске хлеба.

— Эту, во всяком случае, оставь. — Папа вытаскивает из чемодана куклу в клетчатом вышитом сарафане.

— Чем она так замечательна, что ее нужно оставить?

— Это подарок фрау Эльзы. Она сама сшила для нее платье.

— Какая еще фрау Эльза?

— Моя квартирная хозяйка, — объясняет папа. — Старушка. Она всегда удивлялась тому, что я умею говорить не только по-немецки, но и по-русски. Это было выше ее понимания. Она говорила: «Такой трудный язык!»

— Да, надо еще посмотреть на эту фрау Эльзу… — бурчит мама.

Папа ушел куда-то. Мы уже ложимся спать, а его все нет.

Мама храпит во сне.

— Храпит, — говорит бабушка. — Как Надя. Господи, дай, чтобы у Наины руки-ноги переломались! Чтоб ее холера забрала! На кухню не дает выйти, мерзавка! А Герка из пятого подъезда попал мне утром мячом в голову… И вши заели…

Она еще что-то бормочет, долго ворочается на своем сундуке, потом слазит с него и пробирается к окну. За батареей парового отопления мама держит бутылку с керосином. Бабушка вытаскивает бутылку и поливает керосином голову.

— Совсем заели…

Она ставит бутылку на место, направляется обратно к сундуку, натыкается в темноте на стул, стул с грохотом падает. Просыпается мама.

— Ой! Боже мой? Куда тебя черт носит? Что за наказание! С таким трудом засыпаешь!..

Бабушка не отвечает, только кряхтит.

— Опять керосином воняет! Я тебе запретила дотрагиваться до бутылки с керосином!

— Что делать, Ниноленьки, когда вши заели…

— Что ты выдумываешь! Тебе врач сказал: никаких вшей у тебя нет. Это нервное.

— Какое же, Ниноленьки, нервное, когда чешется!

— Что с идиоткой говорить! Тысячу раз просишь: дайте хоть поспать спокойно, так нет — каждый день какие-нибудь выдумки! Теперь до утра не засну… Боже, что за мука!..

— Живой человек не может от вшей спастись… — плачет бабушка.

Скоро опять раздается мамин храп.

Я засыпаю. Меня будит мамин голос:

— Светлана! Зажги свет!

Я вскакиваю, поворачиваю выключатель. Папа стоит, вцепившись руками в дверь, и качается вместе с ней. Лицо у него совсем белое, а язык все время высовывается, как будто он хочет облизать губы и не может. Что с ним? Ему плохо? Он заболел? Я пытаюсь помочь ему добраться до кровати. Мне страшно, я вся дрожу.

— Убери, убери его отсюда! — говорит мама. — Нализался, как свинья! Начинается!..

Отец цепляется за стену и наконец падает на мой топчан.

— Что же ты стоишь? — спрашивает мама. — Помоги раздеться дорогому папочке.

Я стаскиваю у него с одной руки пиджак, но больше не могу ничего сделать. Тогда я снимаю с него ботинки и носки. Я хочу уложить его ноги на постель, но они, как налитые, соскальзывают вниз. Наконец мне удается немного подвинуть его и уложить так, чтобы ноги не падали. Я ложусь с краю на мамину кровать и притворяюсь, что сплю.

Мама говорит:

— А свет кто будет тушить, дух святой?

Но я не отвечаю, и свет остается гореть до утра.

Папа просыпается такой, как обычно. Только черные вьющиеся волосы стоят дыбом. Он выпивает сразу несколько чашек воды, выкуривает папиросу и садится за машинку.

Мама ставит на стол завтрак и говорит:

— Садись, ешь. Или ты со вчерашнего сыт? В доме нищета, ни ложки, ни плошки, простыни лишней нет, а на пьянство — пожалуйста, находится.

— Ну что ты, Нинусенька, нужно же было отметить с друзьями мое возвращение…

— Хороши друзья! Накачать человека до такого состояния, что он на ногах не стоит! Прекрасное развлечение — превратить самого себя в скотину.

— Не сердись, мой Кисик, не надо… — Папа обнимает ее за плечи. — Больше не буду, честное слово. Ты же у меня добрый, хороший Кисик…

— Завел черную кассу, — бормочет мама уже другим голосом. — Не отдаешь всех денег, утаиваешь.

— Ну, чуть-чуть утаивал…

Мама вдруг вспоминает про меня:

— А ты что сидишь, как засватанная? Особого приглашения ждешь? Ешь давай.

Она садится к папе на колени.

— Если бы ты видел, как ты вчера выглядел! Как мне больно сознавать, что ты совершенно обо мне не помнишь и не думаешь.

— Я всегда о вас помню, мои маленькие, — уверяет папа.

— Всю войну мечтала пойти в театр. Думала, вот Павел вернется… А ты вместо этого…