Кэтрин Энн Портер - Библиотека литературы США

• Название: Библиотека литературы США
• Автор: Кэтрин Энн Портер
• Издательство: Радуга
• Жанр: Современная проза
• Год: 1991
• ISBN: 5-05-002646-6

В настоящем издании представлены повести и рассказы двух ведущих представительниц современной прозы США. Снискав мировую известность романом «Корабль дураков», Кэтрин Энн Портер предстает в однотомнике как незаурядный мастер малой прозы, сочетающий интерес к вечным темам жизни, смерти, свободы с умением проникать в потаенные глубины внутреннего мира персонажей. С малой прозой связаны главные творческие победы Юдоры Уэлти, виртуозного стилиста и ироничного наблюдателя человеческих драм, которыми так богата повседневность.

---

Розалин откинулась в плюшевом кресле и думала про то, как она всегда, хлебом ее не корми, любила дорогу. В поезде она была как дома — все сидят близенько, пахнет газетами, каким-то чудесным мебельным лаком, духами от меховых воротников, пылью, чем-то еще, не поймешь, но запах дорожный — не то фруктов, не то москатели какой-то. Она купила шоколадку, хоть есть пока не хотелось, и журнал с рассказами про любовь, хоть до чтения, в общем, была не большая охотница. Просто, чтоб убедиться, что вот она снова в поезде, едет куда-то.

Она разглядывала входящих и выходящих, как они здоровались, как расставались, и — видно, это был добрый знак, — нигде не углядела ни одного расстроенного лица. Солнце сияло на снегу прохладно и ласково, вид у городских не был продрогший. И лица гладкие, не то что обветренные, шершавые деревенские лица. Большой Центральный нисколечко не изменился, так же кипела водоворотом толпа, тот же стоял гул, сильный, ровный, почти как музыка. Она вцепилась в свою поклажу, которую норовили у нее отобрать цветные мужчины, стояла на тротуаре и прикидывала, где на Бродвее кино. Пять лет она в кино не была, теперь уж сам Бог велел! Хорошо бы часок выкроить, зайти на старую квартиру по Сто шестьдесят четвертой, хоть мимо окошек пройтись, да где тут успеешь! И опять ее досада взяла на Гонору, которая вечно всем удовольствие портила, и эту бы ей поездку испортила, да ее не спросили. Она шла вперед, старалась не сбиться, и ей немножко взгрустнулось оттого, что была она городская девчонка, одни наряды да развлечения на уме, и вот пожалуйста, где какая улица, разобраться не может. В кино она зашла в первое же, соблазнилась названием. Прочитала: «Влюбленный принц». Картина была про молодую интересную парочку, у него волосы волнистые, черные, у нее золотые кудри, и они любили друг друга, и как только ни мыкались, но все потом обошлось, и то один бальный зал показывали, то другой, и все время сады, сады, а какие наряды! Она всплакнула в свой пахучий платочек, ела шоколадку и думала, что ведь эти двое и вправду живут на свете и на лицо и вправду такие, и просто невозможно представить, что люди в жизни бывают настолько красивые.

После теплых, пляшущих огней экрана улица была холодная, темная, жуткая, слякоть, шум, народу невидимо, все куда-то несутся, и никого знакомых. Она решила ехать в Бостон на пароходе, как всегда раньше ездила в гости к Гоноре. Разглядывала витрины, дивилась, какая мода пошла на белье, глазам не поверишь, интересно, что бы Деннис сказал, если бы она купила этот шелковый лифчик цвета морской волны с салатными кружавчиками. Ах, ест ли он там окорок свой, как ему велено, приходит ли малый помочь, как уговорено было?

Она съела мороженое с клубничным цукатом, купила пудреницу и поняла, что у нее осталось время еще на одно кино. Называлась картина «Король любви» — про то, как переодетый король, молодой и красивый, чудо, волосы волнистые, темные, лицо — глаз не оторвешь, женится на бедной деревенской девчонке, а она красивей всех принцесс и дам у него в королевстве. С экрана шла музыка, голоса, и Розалин плакала, потому что любовные песни, как кинжалом, надрывали ей сердце.

Потом времени осталось как раз доехать на такси до Кристофер-стрит, к самому отходу парохода. Только она оказалась на палубе — и сразу успокоилась, ах, как она любила пароходы! Она ужинала и думала: «Этот малый и подать толком не умеет. Деннис не стал бы такого в гостинице держать», а потом сидела в салоне, слушала радио и чуть не уснула прямо при посторонних. Она вытянулась на узкой койке, мотор бился внизу, по койке бежала жесткая дрожь, отдавалась во всем теле. Взвыл туманный горн, разодрал темноту и волны, а Розалин перевернулась на другой бок. «Вой себе, вой, я вот так же вою ночами в том Богом забытом краю». Да, Коннектикут отдалился на тысячу миль от нее, на сто лет. Она уснула, и ей ничего совершенно не снилось.

Утром ей показалось, что это был добрый знак. В Провиденс она снова села на поезд, и, чем ближе была встреча с Гонорой, тем больше у нее портилось настроение. «Вечно эта Гонора тебя взбаламутит», — думала она, выйдя из вокзала, стоя с сумкой в руке и удивляясь, как же она забыла, что за поганый город Бостон: ничем она добрым не могла его помянуть. Таксисты нахально гудели ей в лицо. Надо было, видно, в церковь зайти, поставить за Гонору свечку. Такси понеслось по кривым улочкам к самой ближней церкви, а Розалин сидела и думала — чего только не отдашь, чтоб так вот кататься день-деньской, а пешком совсем не ходить.

Она встала на колени у высокого алтаря, и что-то сжало ей горло, из глаз хлынули слезы. Молитвы так и просились одна за другой на язык. Уж сколько времени не видела она настоящей церкви, чтоб честь по чести убрано к празднику — цветы, свечки, пахнет воском и ладаном. Наша в Уинстоне гóре, а не церковь — кто там будет молиться как следует?

«Смилуйтесь, — взывала она сразу ко всем святым, — каюсь, грешница…» Она трижды стукнула себя в грудь, вскочила, прихватила с полу сумку и заглянула в исповедальни, нет ли там где священника. «Рано еще, или день не тот, ну да я еще ворочусь», — пообещала она сама себе, вся растроганная. Поставила за Гонору свечку и вышла, и стало на душе так тепло и отрадно. Но зато в голове была сумятица, она не знала, что дальше делать. Куда идти? Смертный грех бросать деньги на такси, когда столько народу кругом голодает, но все же она села в машину и дала адрес Гоноры. Да, дом — вот он, все как в старые времена.

Она перечла все фамилии на планках над звонками, по всем этажам вдоль и поперек, но Гоноры нигде не было. Швейцар ни про какую миссис Теренс Гогарти слыхом не слыхал и про миссис Гонору Гогарти тоже. Может, в телефонной книге отыщется? Там оказалось этих Гогарти пруд пруди, но ни Теренса, ни Гоноры. Розалин чуть не рассказала швейцару, славному ирландскому малому, как сон ее обманул, но удержалась.

— Спасибо вам большое, не стоит беспокойства, — сказала она и вышла на улицу. Ветер хлестал по плечам сквозь рубище, а не пальто, сумка была ужасно какая тяжелая. Ну что за человек Гонора — не черкнуть пару строк, что переехала, мол?

Так она шла, шла, сама не своя, и забрела в какой-то поганенький скверик — скамейки чугунные, голые деревья. Села и снова стала плакать. Один платочек весь взмок, она достала другой, и от свежего запаха магнолии ей стало полегче. Она огляделась, краем глаза поймала какую-то тень, и на другом конце скамейки оказался молоденький задохлик, весь в веснушках, воротник поднят, рыжие патлы висят из-под надвинутой шапки. Скосил на нее зеленый глаз и говорит:

— Плакать каждый причину имеет, а?

Розалин сказала:

— Я оттого плачу, что издалека притащилась, а все зазря.

А он:

— Я как глянул на вас, враз сообразил, что из Слайго она.

— Вот и спасибо тебе, — сказала Розалин. — Оттуда я, правда.

— Сам-то я тоже из Слайго, давно уж оттудова, мне бы подохнуть в тот день, как уехать надумал. — И с такой он яростью это сказал, что Розалин плакать окончательно перестала и повернулась, чтоб получше его разглядеть.

— Ну, чего это ты? — сказала она. — Тут тоже страна неплохая. Перед каждым большие возможности.

— Слыхал, тыщу раз слыхал. Одно звание, что возможности — ремень затяни потуже да подметки снашивай, за работой гонявши, всего и делов-то, иль в канаве окочурься — твоя полная воля. Прости меня, Господи, за дурь за мою!

— И давно это ты? — спросила Розалин.

— Да уж одиннадцать месяцев, пять дён, аккурат, — сказал он. Сунул руки в карманы и стал разглядывать комья грязи на своих невозможных ботинках.

— Ну а чем ты заработать умеешь? — спросила его Розалин.

— Конюх я, даже в Дублине на ипподроме работал. Коней понимаю — во! — расхвастался он. — Работа хорошая, да пойди найди.

Розалин пригляделась к нему — нос длинный, красный, отмороженный, что ли, глаза острые, цевки торчат костлявые — и даже сама удивилась, как это он ей с первого взгляда показался похожим на Кевина. Теперь-то она разглядела, но подумать — если б это был Кевин! Добра от добра захотел искать и пропал ни за что.

— Я голодная и окоченела вся, — сказала она. — Знать бы, где тут можно поесть, мы б с тобой пообедали, самое время.

Глаза у него расширились, будто он тонет.

— Вона как? Да знаю я тут место одно! — и вскочил, как бегун перед стартом. Так, почти бегом, они пересекли сквер и вышли на дальнем углу. Там была закусочная, пахло горячими пирогами.

— Перекусить везде можно, — сказала Розалин, стягивая перчатки, — но места и получше бывают.

Парень молотил одно за другим, никак остановиться не мог: ростбиф с картошкой, спагетти, кофе с эклером, и Розалин заказала еще пачку сигарет. Уж так получилось, вот — пристрастилась к табачному духу, муж курит как нанятый, не выпускает трубку изо рта.

— Чего таиться, — сказал парень. — Денег-то у меня ни шиша, вчера — сегодня, по сю пору, совсем жевать было нечего, хоть удавись, хоть сам в арестанты иди, только б приткнуться куда.