Цирил Космач - Избранное

• Название: Избранное
• Автор: Цирил Космач
• Издательство: Радуга
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1988
• ISBN: 5-05-0022019-3

Цирил Космач — один из выдающихся прозаиков современной Югославии. Творчество писателя связано с судьбой его родины, Словении.

Роман «Весенний день» — своеобразная семейная хроника времен второй мировой войны, события этой тяжелой поры перемежаются воспоминаниями рассказчика. С «Балладой о трубе и облаке» советский читатель хорошо знаком. Этот роман — реквием и вместе с тем гимн человеческому благородству и самоотверженности простого крестьянина, отдавшего свою жизнь за правое дело. Повесть принадлежит к числу лучших произведений европейской литературы, посвященной памяти героев — борцов с фашизмом.

Новеллы Ц. Космача написаны то с горечью, то с юмором, но всегда с любовью и с верой в творческое начало народа — неиссякаемый источник добра и красоты.

---

Труба запела в третий раз.

«Верно, самое таинственное сегодня — это мое утомленное воображение!» Он поглядел на небо и опять увидел белое облако. И так обрадовался, что чуть было вслух не приветствовал его. В улетавших звуках трубы звенела печаль, но теперь в ней звучали и ласковые ноты. «Впрочем, и облако лишь моя фантазия наделяет смыслом, — усмехнулся он, — тем не менее я доволен. Какую надежду несет оно с собой? Что я начну работать? Конечно, оно велит мне идти домой и садиться за стол. И я пойду. Сейчас же пойду. Только вот в погребок загляну и распрощаюсь».

— Еще! — сказал Янкец.

— Да ведь я уже три раза сыграл, — ласково возразил дед, возвращая ему трубу.

Они спускались виноградником. Старый Блажич несколько раз останавливался, чтобы подвязать лозу к колышку или взвесить на ладони гроздь. Янкец ступал осторожно, словно опасаясь уронить трубу. Петер Майцен смотрел на Тихий дол, и всякий раз его взгляд задерживался на омуте, где большим цветком покачивалась Яворка.

— Чудесная долина! — сказал он.

— А, долина?.. — задумчиво переспросил старик. — Чудесная долина, конечно, чудесная долина…

— Спокойно, чисто, красиво: луг, речка, омут и этот косматый граб.

— А, граб?.. Граб тоже красивый, конечно, красивый граб…

— И девушка тоже ничего! — озорно произнес Петер Майцен и улыбнулся.

— А, девушка?.. — так же задумчиво повторил старый Блажич, не обращая никакого внимания на окружающее. — Девушка тоже ничего, конечно, ничего…

«Совсем не в себе старик, — подумал Петер Майцен. — Видно, забыл уж, что посулил мне стаканчик. Может, проститься?»

Но он никак не мог подобрать подходящих слов, и, прежде чем сообразил, что сказать, они уже подошли к дому.

— О, да ведь это мой погребок! — начал Петер Майцен с наигранным оживлением. — Совсем недавно я смотрел на него из долины. Он так приветливо улыбался мне со склона.

— Приветливо, приветливо… — закивал старый Блажич. Он совал толстую руку в трещины стены, под низкую соломенную кровлю, за косяк и под порог и все время чуть слышно напевал:

Лихая смерть придет,
мой погребок запрет…

— Ключ ищете? — спросил Петер Майцен.

— Ключ, конечно, ключ…

— Он в двери.

— А, в двери?.. Да ведь это я сам в двери его оставил! — глубоко вздохнул старик и неуверенно покачал головой. — Ну, что поделаешь!..

Он медленно отворил тяжелые окованные двери, пронзительно заскрипевшие проржавевшими петлями. Изнутри повеяло приятной прохладой, напоенной винным ароматом и запахом плесени.

Петер Майцен сел на порог.

— Сюда! Сюда! — приглашал старик внутрь, к ветхому прессу, где стояли две низенькие треногие табуретки. — Вон на ту садитесь! Это моя. Я там сижу. А Янкец — на пороге. Верно, Янкец? — ласково обратился он к мальчугану и, подойдя ближе, опять погладил его по кудрявой голове. — Да, вот так-то: я сижу в углу, а Янкец — на пороге. Чтобы дом был виден. Я-то плохо вижу… Да ведь я это уже вам говорил!.. Что поделаешь… Ну-ка, Янкец, погляди, закрыто ли окошко?

Янкец посмотрел в сторону дома и скучающим голосом сообщил:

— Закрыто, закрыто.

— Закрыто, закрыто… — бормотал старый Блажич. Он взял стоявший на прессе щербатый майоликовый кувшин и медленно подошел к бочкам с вином. Послышался глухой удар: старик выбил затычку. Потом, задержав дыхание, он по трубочке потянул вино из бочки. Вино полилось в кувшин, а старик негромко запел:

Лихая смерть придет,
мой погребок запрет…

Янкец сидел на пороге, держа трубу на коленях.

— Значит, твой папа играет на трубе? — спросил Петер Майцен.

— Папа играет. Только сейчас не играет, — ответил мальчуган.

— А почему?

— Потому что у него больше нет дыхания.

— Так тяжело болеет?

— Тяжело болеет, тяжело, — донесся из полутьмы голос старика, — что поделаешь…

— Но ведь он выздоровеет? — спросил Петер Майцен.

— Нет, не выздоровеет! — покачал головой Янкец.

— Кто это тебе сказал?

— Он сам.

— А что с ним? — Петер Майцен резко повернулся к старику.

— Чахотка у него, чахотка!..

— Нынче чахотку лечат.

— Лечат? — быстро переспросил Янкец.

— Конечно, лечат.

— А у вас была чахотка?

— Нет, не было.

— Не было? — протянул мальчик и с упреком посмотрел на него, словно хотел сказать: «Зачем же вы тогда говорите?»

— Эх, что поделаешь, так уж это!.. — снова заговорил старик. Плеск вина прекратился. Старый Блажич постучал по кувшину и забормотал. — Ну вот, довольно!.. Сколько нальется, столько и выпьется…

Он с шумом забил затычку и не спеша вернулся на свое место. Потом взял грязный стакан, повертел в нем толстым пальцем, подул в него, вытер о штаны и, поставив перед Петером Майценом, стал наливать. Вино струилось плавной дугой, цветом оно напоминало чуть разбавленную водой кровь.

— Пейте!

Петер Майцен выпил и отставил стакан.

— Кислое. Что поделаешь, раз солнца нет!.. — сказал старик, опускаясь на табуретку. Он молча налил себе и тоже выпил. Рука у него слегка дрожала, красная струйка потекла по небритому подбородку. Осушив стакан, он поставил его перед Петером Майценом и снова налил. — Пейте! — сказал он и, опершись локтем о колено, уставился прямо перед собой.

Молчание становилось тягостным. Не зная, что сказать, Петер Майцен опять повернулся к мальчику.

— А папа тебя иногда носит на плечах?

— Нет, — отрицательно качнул головой мальчик. — Давно не носит.

— А мама?

— Мамы нет дома.

— Нет дома, мамы нет дома… — забормотал старик.

— Давно уж нет! — вздохнул мальчик.

— Давно нет, давно нет!.. — вздохнул дед. — Что поделаешь, так уж это!..

— А куда она уехала? — спросил Петер Майцен.

— Уехала… Уехала… — Блажич развел руками. — Что поделаешь, уехала… Пейте!..

И снова воцарилось молчание. И снова стало горько Петеру Майцену.

— A у вас только один сын?

— Что, сын?.. Четверо у меня было, четверо! — качал головой старик. — Да троих уж нет!..

— Погибли?..

— Погибли, погибли!.. Что поделаешь, так уж это!..

— Нет, не так! — вдруг сказал мальчик. — Они сгорели.

— Сгорели, сгорели!.. — вздохнул старик и наполнил стакан. — Что поделаешь!.. Пейте!

Петер Майцен выпил и подождал, пока старик последует его примеру. Он надеялся, что старый Блажич расскажет подробнее о своих сыновьях, но тот молчал.

— А когда это случилось? — спросил Петер Майцен. — Когда дом сожгли?..

— Тогда, тогда…

— Как же это было?

— Как?.. Они домой пришли, а их окружили. Они не захотели сдаваться, и дом подожгли… Хотя откуда мне знать? Меня еще раньше взяли. Как ребята ушли в лес, меня сразу на Раб[75] отправили. Мать дома одна осталась.

— И бабушка тоже сгорела, — добавил Янкец.

— Тоже, тоже! — вздохнул старик. — Что поделаешь, так уж это… Пейте!..

— Когда ж это произошло? В каком году? — помолчав, спросил Петер Майцен.

— В каком году?.. В сорок третьем. В сочельник.

— В сочельник! — вырвалось у Петера Майцена.

— Да, в самый сочельник… Ребята пришли домой мать проведать, поесть да обогреться. Сами знаете, родной дом есть родной дом, и у родной матери всегда что-нибудь вкусненькое припасено… Ну, а их окружили и дом подожгли… Так мать и погибла с тремя своими сыновьями… А вот того, что лежит сейчас больной, самого младшего, с ними не было. Он был связным и ходил куда-то в Приморье… Ну вот, теперь ему тоже конец! — тихо вздохнул он. Потом нагнулся к Петеру Майцену и чуть слышно шепнул: — Кончается он… кончается… — Он провел рукой по лицу и произнес обычным тоном: — Ну-ка, Янкец, взгляни, закрыто ли еще окошко?

— Закрыто, — ответил мальчик.

— Закрыто… — бормотал старый Блажич, наливая стакан Петеру Майцену. — Пейте!.. Что поделаешь!.. — И, взяв майоликовый кувшин, снова пошел к бочкам. Вновь раздался глухой удар — вылетела затычка, вновь зажурчало вино, вновь старик постучал по кувшину и сказал самому себе: — Ну, сколько нальется, столько и выпьется! — и вновь негромко запел:

Лихая смерть придет,
мой погребок запрет…

Петер Майцен решил уйти, хотя и понимал, что это неудобно.

— Ну ладно, мне пора домой, — произнес он и встал.

— Куда вам спешить? — почти с испугом спросил старик и подошел к нему с кувшином. — Ведь вы же сказали, что отдыхаете?

— Верно. Но отдых отдыхом, а работа и у меня есть.

— Ясное дело, у каждого человека своя работа, у каждого, — кивнул старик, наполняя стаканы. — Каждый человек должен работать, до самой смерти работать… А чем вы занимаетесь, смею спросить?

— Пишу немного.

— А, пишете?.. Значит, так сказать, у вас писание?.. Вы чиновник, да? — спрашивал он, не проявляя, однако, особого любопытства. Видно было, что говорил он лишь для того, чтоб удержать собеседника. — Да, сейчас все пишут… Что поделаешь… Пейте!