Монах Афонский - Птицы небесные. 3-4 части

• Название: Птицы небесные. 3-4 части
• Автор: Монах Афонский
• Издательство: Святая Гора Афон
• Жанр: Религия
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-7877-0099-2

В третьей части книги «Птицы Небесные или странствия души в объятиях Бога» повествуется об углубленном поиске монашеского бесстрастия, столь необходимого в духовной жизни, об усилиях уяснить суть этого высокого состояния духа в сравнении с аскетическим опытом монахов Афона, Синая и Египта.

Четвертая часть книги знакомит нас с глубоко сокровенной и таинственной жизнью Афонского монашества, называемой исихазмом или священным безмолвием. О постижении Божественного достоинства всякого человека, о практике священного созерцания, открывающего возможность человеческому духу поверить в свое обожение и стяжать его во всей полноте богоподобия — повествуют главы этой книги.

---

Иеродиакон достал четки и сел в стороне на камень. Обернувшись на восток, я сложил на груди крест-накрест руки и закрыл глаза. Чувство огромного простора передалось душе, в которой в мгновение ока, вместе с утомлением, исчезли все границы тела, словно оно, как легкокрылый дух, обрело невиданную до сей поры свободу лететь в лучезарном небосклоне, сливаясь с ним и становясь светозарной невесомой птицей. «Господи, Иисусе Христе, помилуй мя!» — пела душа, и ей вторило сердце, вернее, то удивительное безбрежное пространство, которым оно стало, обретя в нем Христа…

На спуске, отдохнув у родника с крестом под тенью узловатых, крепко вросших в землю дубов, мы вспомнили о своих рыбных консервах. На вершине мысль о еде полностью вылетела из головы. Подкрепившись, мой провожатый повел меня в Кавсокаливию, где мы приложились к мощам преподобного Акакия и полюбовались древними фресками в соборном храме. По нижней тропе вдоль моря, блестевшего внизу утренней голубизной, мы отправились к пещере преподобного Нила Мироточивого. Подъем по крутой скале с каменными ступенями без перил оставил сильное впечатление. Вниз с шуршанием улетали камни из-под наших ног. Можно представить, по каким кручам пробирался преподобный, когда этих ступенек не было.

Трехсотметровая скала представляла собой вертикальный отвес до самой воды, где в крутые скалы врезалась узким языком рябая от поднявшегося ветра морская бирюза. По этой скале когда-то истекало священное миро от мощей угодника Божия. Деревянная шаткая лестница привела нас под полутемные своды просторной пещеры, где стоял простой иконостас из грубых досок с одними вратами. Он выглядел пределом простоты. Мне вспомнилось благословение отца Кирилла сооружать на Кавказе побольше маленьких церквушек, что тогда казалось для меня некоей новизной в монашеской жизни после грандиозных лаврских соборов. Наконец на Афоне я с радостью убедился в мудром выборе для нас истинно монашеского направления, заповеданного старцем, — не связывать себя строительством больших церквей, а уметь обходиться простыми церквушками, построенными своими руками, и больше обращать внимание не на украшение храмов, а на благоговейное совершение богослужений.

Монахи-келиоты вынесли нам кофе и сладости. Мой друг о чем-то переговорил с ними.

— Давно хотел я отыскать на Афоне пещеру преподобного Петра Афонского, — идя рядом со мной по тропе к Лавре, говорил отец Агафодор. — У монахов сейчас разузнал, где примерно это место находится. Там подвизается в полном уединении с одним послушником удивительный старец. Заглянем к нему? Кажется, его зовут отец Исидор. В наше время он — настоящий отшельник, а послушника зовут Петр. Они никогда не выезжают со Святой Горы.

Иеродиакон свернул на неприметную тропинку, где не имелось никакого указателя. Под высокими старыми кипарисами на небольшой площадке с колючим дубняком, перевитым ярко-зеленым плющом, виднелся куполок небольшой церкви вместе с маленькой кельей, составляющей с ней единое целое. Моему изумлению не хватало места в груди: ведь это та самая церквушка, которой я любовался на рисунке в афонском Патерике, с трепетом разглядывая его в лесу на Грибзе!

На наши молитвы и стук в дверь вышел послушник лет пятидесяти с черной бородой, с пробивавшимися в ней прядями кудрявой проседи. Он осведомился, что нам нужно.

— Благословите поклониться в церкви преподобному Петру Афонскому и взять благословение у старца, — смиренно отвечал отец Агафодор.

— Мы никого не принимаем, живем закрыто. Старец бывает недоволен, когда его отвлекают! — отказал нам послушник.

— Со мной иеромонах из Москвы, просит повидать Геронду и задать вопрос о молитве, — уговаривал послушника мой провожатый. Тот сохранял неприступный вид, но последняя просьба тронула его.

— О молитве? Из Москвы? У нас русских еще не было ни разу. — Послушник задумался. — Пойду спрошу благословения у Геронды. — Он закрыл дверь и ушел.

— Отец Агафодор, я не думал у отшельника что-нибудь спрашивать, достаточно, если только посмотрим на него.

Меня взволновала предстоящая беседа с этим подвижником.

— Вы подумайте, о чем старца спросить. Говорят, он молитву имеет… Раз нашли его, не стоит уходить просто так.

С этим трудно было не согласиться. Скрипнула дверь и послушник показался на пороге. Мы замерли.

— Старец благословляет вас зайти сначала в храм, а затем к нему в келью. — объявил отец Петр.

Помню тусклое золотое сияние старинного иконостаса и ладанный запах от деревянных икон с мерцающими огоньками лампадок. Сам Геронда сидел на койке, укрыв больные ноги суконным серым одеялом.

— Благословите, отче! — с поклоном приветствовали мы с порога отца Исидора и затем поцеловали его отекшую старческую руку. Густые седые брови почти закрывали его глаза, отчего казалось, что он смотрит внутрь себя, а не на собеседника. Белая окладистая борода, опушившая его доброе крупное лицо, ниспадала на грудь. Дышал он тяжело и, по-видимому, страдал астмой. В его правой огромной руке медленно двигались большие четки — «трехсотница», как их называли на Афоне.

— Мосха, Мосха? — спросил хрипло старец, обращаясь к иеродиакону.

— Москва, Москва, Геронда! Иеромонах из Москвы хочет задать вам вопрос… — Мой переводчик тихонько подтолкнул меня, заглядевшегося на отшельника, локтем. Его лицо показалось мне таким добрым и родным, словно я знал этого монаха-ребенка с детства. От волнения я не знал, что сказать. Собравшись с духом, решил спросить самое существенное для меня в ту пору.

— Какое главное делание монаха, отче?

— Самое главное духовное делание, во много раз более важное, чем совершение добрых дел, — это молитва. Даже то время, которое проводит монах в молитве, пока звонит колокол в храме, зовущий на богослужение, выше всех добрых дел, совершенных в течение всего дня.

— А что служит опорой для молитвы, Геронда? Что дает ей силу?

— Опора для молитвенной жизни — девство, которое есть таинство духовной жизни, по словам преподобного Ефрема Сирина, а силу ей дает благодать. Чистота тела достигается тем, что оно не совершает плотских грехов, а чистота сердца — когда оно очищено от всех помышлений. Если душевные страсти не умолкнут в сердце монаха, духовный мир не пробудится в нем. Наиболее полно проявляется свобода и полнота человеческого существования в целомудренной и отрекшейся от мира душе.

— А разве монах не должен совершать добрые дела, отче? — Мне показалось его выражение непонятным.

— Вне Бога нет пользы ни в едином действии, слове или мысли. Сначала обрети в себе Бога, а потом делай добрые дела, если хочешь… — Из-под густых бровей виднелась добрая усмешка темно-карих, глубоко посаженных глаз. — Если в нас действует непрестанная молитва в любых обстоятельствах, мы не тратим время зря, независимо от того, совершаем мы добрые дела или нет. Такая молитва и есть самое лучшее доброе дело для нас самих и для всех людей.

— Но молитва обязана быть при этом внимательной, не так ли, Геронда? — уточнил я.

— Внимательная жизнь означает, что мы не должны рассеиваться ни на миг. Такая жизнь становится жизнью во Святом Духе, — глухим голосом говорил старец, каждый раз ожидая, когда переводчик переведет его следующую фразу. — Но когда мы стремимся к обретению молитвы и при этом продолжаем впадать в грехи, тем самым мы отодвигаем свое спасение. Если ты не обуздал свой ум, тогда все, чтобы ты ни говорил, будет подобно болтовне попугая. Пусть ты из всех сил молишься день и ночь, но если исполняешь молитву без любви и благоговения, то никогда не обретешь даже капли благодати, которую обыкновенно приносит молитва!

— Если добрые дела помогают нам избавиться от грехов, то как их совершать в уединении, когда тело бездействует? — Мне хотелось уточнить для себя этот вопрос, так долго остававшийся для меня неясным, когда я пребывал зимой в снежном уединении на Кавказе.

— Наше тело — всего лишь жилье паразитов, а самый большой паразит — это ум, наполненный греховными помыслами. Поэтому наше разумение целиком определяет то, спасемся мы или погибнем. От него зависит и наше поведение. Добрые поступки или же греховные проявляются в виде определенных последствий в нашей жизни, хотим мы этого или не хотим. В окружающем мире они проявляются как обстоятельства — хорошие или дурные, в теле — в виде здоровья или болезней, в душе — в виде спасительных или мучительных состояний. Если мы вновь и вновь впадаем в грехи похоти и гнева, то не возникает возможности изменить дурную жизнь и человек окончательно запутывается в греховной мирской жизни. Тот, кто совсем не кается в своем дурном поведении, даже в этой жизни начинает испытывать сильные мучения…

Послушник Петр принес и поставил перед нами на табурет воду и лукум, угостив первым своего наставника. Есть перед старцем было неудобно, поэтому я не прикоснулся к угощению. Отец Агафодор выпил воды и съел немного лукума, подставляя ладонь, чтобы не просыпать крошки на пол.