Татьяна Богатырева - Весенние соблазны

• Название: Весенние соблазны
• Автор: Татьяна Богатырева
• Жанр: Ужасы и Мистика

Сборник рассказов о любви, такой разной и непредсказуемой. В сборник вошли произведения 20 авторов, в том числе наш рассказ «Время лилий».

---

Я никогда не лгала своим братьям. Не лгу и сейчас: они не замечают моих перемен. Они не могут представить себе даже возможность подобного. Тем более — с человеком! о нет…

Но однажды, в середине ночи, уже засыпая рядом со мной, Кирилл вдруг спросил: ты сменила духи? Да, сказала я, разве плохой запах? Очень терпкий, сказал Кирилл, он больше подходит мужчине, но если тебе нравится…

Я никогда не лгала своим братьям… Даже той ночью: ведь это можно назвать и так — я сменила духи. Я сменила духи: новый запах. Запах Дилана на моем теле. Наверное, я занимаюсь изменой. Падеж родительный — измена кого?.. изменить… измениться… Измена меня; но — падеж дательный — измена кому? Дилану? Братьям? А они, мои братья, быть может, и я делю их с кем-то? В любом случае, не с людьми, конечно…

Я люблю их — я так их люблю! Но Дилан? Любовь ли то, что я чувствую к нему? Или только запах — запах, по которому самцы и самки отыскивают друг друга. Я хочу, чтобы это было так: ведь тогда я могла бы просто сменить духи, еще раз сменить духи.

Запах — это секс; потребности — но, боги! я утрачиваю свои умения, когда со мной Дилан. Даже простые; даже женские. Ему нравится это, я знаю. Ему льстит, что порой я не успеваю за ним. Он смеется надо мной — герой! победитель! Пастух, утащивший в кусты богиню, заласкавший ее так, что она уже кричит и плачет как смертная.

Я, привыкшая к изощренным ласкам (он и представить себе не может такого!) — удивлена? Я, способная играть в это часами, я, умеющая принимать и дарить, — неспособна? Я, достойная ученица искушенных учителей, — недостойна? Я, богиня, потому что он — смертный, а значит, я — богиня…

Лабиринт из ниток, связавший смертного и богиню: спрятать такой в шкатулку не стоит труда, но я не сплетала его, нет, я не сплетала…

Боги, боги, братья мои, как я хотела бы рассказать вам! спросить совета! Но нет — ведь вы дадите мне не совет — защиту.

Кроме занятий инцестом, у богов было еще одно развлечение: они обожали соблазнять людей.

9. Тени

Наряжаясь, девчонки распахивают окна и вертятся перед зеркалом.

Я зажигаю свечи — много свеч — и смотрю на свою тень. Широкие рукава платья — и на стене машет крыльями птица. Капюшон плаща и присесть на корточки — гном, зарывающий золото, мастерящий тайник. Джинсы и кепка — получается клоун, существо опасное, странное и не слишком живое. Я поднимаю, покачивая, руки — и клоун превращается в колдуна из человеческих сказок, бросает со стены заклятие, но я уворачиваюсь.

Я падаю на ковер и меняю взглядом сумрак на свет. Лампа под потолком вспыхивает с секундной задержкой, потолок убегает вверх. Игра теней; но в эту секунду я вижу наш Дом.

Дом, который я помню прозрачным и узким. Огромные комнаты — узки, потому что потолок высок, как небо. Выше неба: ведь для меня маленькой небо было под Домом. Я спрашивала об этом братьев: Дом висит в небе, почти серьезно отвечали они.

Детская память не соответствует действительности; тем не менее, она точна — точна, как алгебра. Дети видят мир настоящим — взрослые видят мир сквозь призму собственных представлений. Мои братья населяют триглав вещами, похожими на вещи нашего Дома, и получают обратный эффект; странно, что я не замечала этого раньше. Обратный эффект: статуи, обернувшиеся статуэтками. Не копии, нет. Иное.

Там, в Доме, я помню братьев очень смутно. Большие гости, они появлялись так редко, они исчезали, не давая мне узнать их. Гости-колдуны, взрослые боги, плащи и тени, замок посреди неба…

Я давно выросла, и нитки, держащие в небе наш Дом, лежат у меня на ладонях. Формулы на мониторе Кирилла. Поля и энергии, подвластные слову и жесту. Слова и жесты чистят мебель в триглаве, трепещут в железных ящиках, пятнают желтые яблоки. Быт и оружие, компонент нашей крови, инструмент колдунов из человеческих сказок. Сущность богов.

Боги должны жить в небе; может быть, потому я так люблю летать. И люблю ходить по крышам — по крышам обычных городских многоэтажек и четырехугольным скатам старых домов. Я хожу босиком; лучше всего делать это зимой, оставляя следы на снегу.

Я хотела бы научить Дилана… взять его с собой. Дождаться зимы — и сказать ему, что я не замерзну, раздевшись. Лечь на снег — вдвоем, отпечатав один силуэт… Взлететь к замку в небе, войти в него вместе — среди прочих гостей-колдунов…

Мне хочется думать, что это возможно.

Я знаю, что нет.

10. Защита

Они приехали глубокой ночью, но ни яблок, ни ящиков не привезли. Виталий уселся в кресло, Кирилл — на ящик с пивом, и оба молчали.

— Кофе будете? — спросила я. — Что-то случилось?

— Не успеем, — сказал Виталий, и в ларьке стало холодно. Ощутимо холодно; а на полки пал иней.

В окошко постучали, и я подошла, чувствуя спиной взгляды братьев.

— Привет, — сказал мне Дилан. Он сидел на корточках, а не маячил перед окошком, и это было просто прекрасно.

— Что вы хотели? — спросила я и сказала одними губами: — Уходи! Хозяева!

— Да я знаю, — сказал Дилан. — Хозяева!.. Они там ружье с библией захватили, хозяева твои? Я знакомиться пришел, Инга. Меня вежливо пригласили пообщаться.

— Что?.. Кто?

— Твои родственники. Мне звонил такой ужасно серьезный парень. Брат, кажется. Я только не понял, почему в ларек-то надо придти.

— Открой ему, — сказал с кресла Виталий.

— Не надо, — сказала я, оборачиваясь. — Это… Это просто так, я… Я просто не успела вам сказать! Это совершенно неважно! Кирилл!

— Открой, Инга, — сказал Кирилл и поднялся с ящика.

— Борис, — сказала я в окошко, — уходи отсюда. Уходи сейчас же.

Было уже бессмысленно — уходить, но я просто не знала, что делать.

— Да ладно тебе, — сказал Дилан. — Думаешь, морду набьют? Но я согласен на тебе жениться, так что, может, и обойдется.

На секунду я поверила в это — в грозных родственников, заставших на горячем и требующих законного брака. В добрых братьев, которые глянут на моего мужчину и со вздохом примутся устраивать свадьбу. В замке посреди неба: мы войдем туда, держась за руки, и будут гости — много гостей, и огромный зал, и лепестки, летящие с потолка… В фужерах с ледяным вином отразятся свечи, а мама поцелует смущенного жениха, ведь счастье дочери дороже предрассудков, счастье сестры…

Секунда прошла, и я повисла на руке у шагнувшего к двери Кирилла.

— Не надо, Кир! Не надо, я больше не буду! Кир, я просто скучала! Ничего серьезного! Кирилл, подожди! Кирилл!

Он стряхнул меня, как прилипший фантик, сдвинул щеколду и толкнул дверь.

Дилан переступил порог. Развел руками. Потупил глаза. И вдруг вскинулся, подался назад.

— Да уходи ты! — крикнула я, но он уже опомнился, подавил то, что почуял, дурачок, пастушок, я должна была сказать ему, давным-давно… Но он все равно пришел бы, в надежде, что моим родственникам нравится группа «Назарет», и, кто бы они ни были, все утрясется, ведь счастье сестры…

— Здравствуйте, — сказал Дилан. — Это вы мне звонили? Вот, я пришел. Но честное слово, ружье вам не потребуется. Я очень люблю вашу сестру — она же ваша сестра? — и не намерен уклоняться от женитьбы. Я даже ей предлагал. Она обещала подумать.

«Выходи за меня замуж». — «Я подумаю, Дилан». — «Я даже из кабака уйду. Правда, там недурно платят… но если ты против..». — «Я совершенно не против». — «Роди мне мальчика, Инга. Только обязательно со слухом. Я его научу на саксе лабать..».

Не научишь, Дилан. Нет, не научишь.

— Сочувствую, — сказал Виталий. Он встал, усадил меня в кресло и подтолкнул Дилана на середину ларька.

— А почему в ларьке-то разговариваем? — спросил Дилан. — Нет, как хотите, конечно…

— Мы собираемся поговорить с сестрой, — сказал Кирилл. — Ты уж извини, но девочка должна осознать, что неправильно себя вела. Ты тут не виноват. Да, Инга?

— Отпустите его, — сказала я. — Я не буду больше, — сказала я, только слова мои были никому не нужны. — Вы просто ревнуете! — сказала я. — Это же глупо! Пожалуйста, Вит!

— Бить будете? — поинтересовался Дилан.

— А ты смелый мальчик, — сказал Виталий. — Зря ты так, Инга. Хороший ведь мальчик.

— Крутые у тебя братишки, Инга, — сказал Дилан. — Страсти какие.

— Да какие уж страсти, — сказал Кирилл и щелкнул пальцами.

Дилана оторвало от пола. Синие линии — светящиеся, тонкие — обмотали его с головы до ног.

Больше они не сказали ему ни слова — и не дали мне отвернуться.

Дурачок, пастушок, человек — он и вправду был смелый мальчик. Он молчал, он пытался сопротивляться — сколько сумел. Он даже не закрыл глаза.

Он понял, кто перед ним, понял почти сразу. Мне остается надеяться, что он счел это сном, который скоро закончится. Галлюцинацией. Кошмаром, где непослушной, изолгавшейся девчонке демонстрировали последствия ее поведения. Моя надежда хрупка и не имеет оснований — но ничего другого у меня нет.