Татьяна Богатырева - Весенние соблазны

• Название: Весенние соблазны
• Автор: Татьяна Богатырева
• Жанр: Ужасы и Мистика

Сборник рассказов о любви, такой разной и непредсказуемой. В сборник вошли произведения 20 авторов, в том числе наш рассказ «Время лилий».

---

Она протянула ко мне руки, и растаяли морозные узоры на окне. Подошла ближе, выдохнула:

— Иди ко мне, Гроза.

Внутри затрепетало всё, стало душно и сладко, будто хмельной отвар в голову ударил. А чёрные глаза всё смотрят-смотрят — и Чернолесье зовёт к себе.

Захохотал вновь ветер, швырнул в окно метелью — растворилась девица, будто и не было вовсе.

Повисла тишина. Только наше дыхание и слышалось.

— Что… — хрипло прошептала Василинка, глядя на меня широко раскрытыми глазами. — Что это?

Я шумно выдохнула, прикрыла глаза, попытавшись успокоить бешено колотившееся сердце. Потом на почему-то подкосившихся ногах дошла до лавки и опустилась на неё. Неуверенными руками — аж самой противно — зажгла свечу.

— Ты вот что, Василинка… Лучше посиди у меня до рассвета. Ночь Корочуна — не время для прогулок.

* * *

Стежка вилась лентой, спускалась всё ниже и ниже. Вот он летний лес — хорошо-то как! Елшанские сюда боятся ходить. Но порой всё же к местной ведунье заглядывают. Как с дедом Яугеном оказались в этих краях, так с Зорей Лютовной и познакомились. Славная она женщина. Ежели хворь какая — вылечит, если недуг на сердце — словом добрым развеет. Всё тут знает, лес её как родную любит. И видно это сразу. Деревья вкруг полянки, где её дом стоит, будто укрыть от недоброго глаза пытаются. Люди только не шибко её жалуют. Впрочем, что с них взять? Они и на меня-то косо порой смотрят, говорят:

— Ты, Жадана, издалека пришла. Уклада нашего не знаешь, к обычаям не прислушиваешься. Руки у тебя золотые, да только сама ты чудная. И далёкая. Парни тебя стороной обходят, хоть красотою боги не обделили. Зато по ночам из лесу всё кто-то прибегает и в окна твоей избушки заглядывает.

Да только что спорить? Не в красоте дело. Не отличаюсь я от елшанских: и статью, как их девки, и коса русая, и глаза обычные — серые. Только когда серчаю, темнее становятся; дед Яуген меня всё Грозой звал за это. И сам хоть смеялся, но для виду строго так говорил:

— Не мечи очами молний, Жадана. Вон стог рядом. Коль загорится, как потом тушить будем?

Ранее говорил. Уж три года, как гостем стал в этом мире, а я одна осталась. А что ходят ко мне из лесу — так нечего любопытные носы в чужие хаты совать. Плохие не ходят. А духи лесные — так это свои, они зла не причинят.

Хоть и… Я нахмурилась, вспоминая ночь Корочуна. Уже не раз о ней думала, только ответа не могла найти. Василинка тогда чуть чувств не лишилась — травяной настойкой пришлось отпаивать. Чем угодно могу поклясться, пальцами своими быстрыми, глазами зоркими — гаёвка ко мне приходила. Только к чему? Ума не приложу. И во сне ещё несколько раз являлась. Слова шептала такие, что и повторить стыдно, а в черноте глаз — зелёный огонь горел. Лесной, чародейский. И раз только пришла в белый мех одетая — зимою гаёвки им обрастают, будто звери, — а после — только в листьях, на шее — ожерелье из ягод, а на рыжих волосах — венок.

Рядом со мной проскочил заяц, где-то в вышине, в сплетённых солнцем ветвях, застрекотала невидимая птица. А вот и хатка уже показалась. Я перехватила поудобнее сверток с вещицей Зори Лютовны и пошла быстрее. Рубаху она мне давала починить. Хорошая рубаха: изо льна отбеленного, а сама тонкая-тонкая, будто не человеческие руки её делали. Рукава тоже белым расшиты — одёжка для снежинки — внучки Батьки Мороза. Видно, что дорогая вещь, а в руки возьмёшь — будто солнышко в ладонях оказалось. Сразу ясно — вещь непростая. Обычные-то люди не поймут, а вот я сразу увидела. Уж сколько-то всего перешила-перерасшивала. И до этого, и елшанским. Все благодарили, одна только жена мельникова осталась недовольна: то ей не так, это ей не этак. Чуть в колодце не притопила вредную бабу. Да жалко стало. Дочка у неё, певунья Миленка, славная. Да и сам мельник мужик добрый. Но да ладно, не об этом…

Зоря Лютовна свою рубаху сама могла б починить — всего-то вышитый узор распустился — но отдала мне. Знает ведунья, что если он нарушен, то и спрятанная в плетении нитей волшба исчезнет. Потому и меня попросила. Несколько дней с рубахой сидела: все не хотел белый орнамент ложиться как надо. Но никуда от меня не делся. А для верности я ещё и серебряную нить вплела — мне водяница как-то её принесла. На удачу заговоренную.

Рубаха вышла на загляденье, как новенькая.

Я подбила камушек носком лаптя. Только вот сразу решила, что платы с Зори Лютовны брать не буду. Ни к чему. А вот совета спрошу.

Не успела я подойти к дверям, как те сами распахнулись, будто знала ведунья о моём приходе.

— Жадана? — послышался глубокий приятный голос. — Утра доброго тебе, голубушка. Заходи, не стой на пороге.

Произносит она имя с таким напевным выговором, что звучит совсем по-нашему. Жадана — значит, желанная.

Я улыбнулась и прошла вперёд. Голову тут же закружил дурманный запах трав и свежей выпечки. Ведунья хоть и одна живет, а в хате у неё чисто, хорошо: полы выметены, печка побелена, а на печке рыжий кот урчит и лапу лижет. Любят её звери. И то верно говорят, что зверь лучше человека разберёт, добро перед тобой или зло. Сама Зоря Лютовна не старая и не молодая. Вроде и не красавица, а глаз не отвести. Одним словом — ведунья. Смотришь, и уразуметь, что видишь — не можешь.

Я разложила перед ней рубаху на лавке, посмотрела краем глаза, мол, как? Охнула Зоря Лютовна, прижала руки к щекам, прям как Василинка моя. Оно и верно, все мы бабы на один лад, когда красивое видим.

— Искусница, чудодейка. Ну, ничего, я отплачу…

— Постой, Зоря Лютовна, — покачала я головой. — Не надо мне платы. Лучше советом подсоби.

Ведунья нахмурилась, аккуратно взяла рубаху, принялась складывать.

— Садись, Жадана. Коль так, то стоя разговоры не ведут.

Я и села. И говорила долго. А Зоря Лютовна всё подвигала мне блюда с блинами да берёзовым соком поила. Не перебивала, слушала внимательно. Видно только было, что сама не знает, почему вдруг гаёвка ко мне является. Но в то же время, только я закончила сказывать про чудные сны и ночь Корочуна, промолвила:

— Что-то лесному духу от тебя надо, раз ходит по пятам. Это тебе не Славомир из Елшанки.

Я поперхнулась, закашлялась. Вот уж не могут забыть мне этого! Славомир — первый красавец на деревню. Пригож, в плечах широк, статью хорош. Очами васильковыми да кудрями льняными не одну девку плакать ночами заставил. Только вот Удова страсть у него на первом месте. Меня-то поначалу не замечал, а потом будто глаза открыл. Проходу не давал, у дома поджидал, всё ладушкой звать пытался. А раз и вовсе на ночь глядя явился, водички попросил испить. Его в хату пустила, а он рукам волю дал. Ну, вот я ухватом его и приветила сокола ясного. Теперь вся Елшанка потешается, а Славомир меня за три версты обходит. Хорошо хоть, нрав у него незлобивый, сам потом прощения просил.

— Я с лесными духами мирно живу, — буркнула. — Они не хлопцы.

— А с кем из них жить смогла бы? — неожиданно спросила Зоря Лютовна.

Я и задумалась. Такой простой вопрос, а ответа не найти. Вроде и не юна уже, девки в моём возрасте дочек да сынков рожают, а у меня таких и помыслов нет. И хлопцев стараюсь стороной обойти.

— Впрочем, что нам тут. — Зоря Лютовна вдруг хлопнула ладонью по столу, рыжий кот обернулся к ней, будто тоже прислушивался. — Скоро Купальская ночь. Дома не сиди — приходи на праздник. Духи лесные его тоже любят. Там уж скорее всего ответ отыщешь. А чтобы вернее было, дам тебе подвеску заговорённую, малахитовую. Как девицы венки по воде пускать будут — сожми её в ладони, позови того, о ком думаешь — сам предстанет пред ясны очи.

* * *

Полыхает жаром костров Купальская ночь, рассыпает щедрой рукой самоцветы звёзд да дурманит лесными запахами. Звенит в ушах смехом девиц и парней, видно даже во тьме, как пламенеют румянцем щёки, как горят глаза — что там папороть-кветка рядом с ними?

Воздух пропитан хмелем и радостью, и молчание тут значит поболе слов. Взгляды такие, что обжечься можно, губы шепчут имена желанных, а руки сплетаются крепко-крепко. Только нет мне туда дороги. И так уже косо смотрят, знают ведь, что в Купальскую ночь не хожу я сюда. Сжав камень в руке, пошла прямо к берегу реки. А там уже девиц немало, даже Василинка с ними. Венок в воду опустила, смотрит на него, как на надежду последнюю, и шепчет что-то неразборчивое. Я подошла сзади, она обернулась. Глаза широко раскрылись, а потом ухватила меня, закружила.

— Жаданка, хорошо, что пришла! Нечего сидеть в хате в такую ночь! Венок тебе надо!

Я невольно коснулась туго заплетённой косы.

— Глупости говоришь, сорока. Не за этим я здесь.

Василинка недоверчиво посмотрела, а потом хихикнула.

— Все тут за одним. Ой! — вскрикнув, подруга кинулась вслед за уплывавшим венком. — Долю-то свою упущу! Я тебя потом найду!

Я невольно улыбнулась. Что ж, пусть Доля будет пригожей. Посмотрела на другой берег реки — тёмный, молчаливый, будто там — царство Чернобога и нет ему дела до веселья купальского.