Андрей Матвеев - Полуденные песни тритонов[книга меморуингов]

• Название: Полуденные песни тритонов[книга меморуингов]
• Автор: Андрей Матвеев
• Жанр: Современная проза
• Год: 2008

---

ПОЯВЛЕНИЯ НОВЫХ ЛЮДЕЙ!

Ну и так далее…

Хотя Оруэлл в нем тоже присутствовал, хотя бы как метафора — тогда ведь об этом все талдычили.

Поэтому Новый год мы встречали слушая «Nineteen Eighty Four» Дэвида Боуи, а под самое утро кто–то из едва продравших похмельные глазки рокеров врубил на полную Джанис Джоплин и сопровождавших ее Big Brother and the Holding Company[53].

БОЛЬШОЙ БРАТ СМОТРИТ НА ТЕБЯ!

В лежащем на моем столе томике Оруэлла в замечательном переводе В. Голышева написано «старший», но «большой» мне нравится — не напишешь же «больше», так что просто:

БОЛЬШОЙ БРАТ МНЕ НРАВИТСЯ!)))

Встречали мы тот самый 1984 на квартире одного бывшего студента–филолога, бас–гитариста из группы моей тогдашней жены и — как мне помнится — ее очередного любовника. Сейчас он живет в Израиле. Уже много лет. Какое–то время был там грузчиком, это все, что мне про него известно.

Но вообще–то я ему страшно благодарен.

ИМЕННО ТАК: СТРАШНО!

Такая вот наипревосходнейшая степень благодарности, и есть за что.

Только благодаря ему я попал в мае того оруэлловского года — а еще он был годом Крысы по восточному календарю — в Ленинград, на второй фестиваль питерского рок–клуба. Точнее, с помощью одного моего сокурсника появилась возможность получить билеты и место в гостинице, а благодаря бас–гитаристу группы моей тогдашней жены на это нашлись деньги. У него был приятель, который их нам ссудил. Но мы их так и не отдали. По крайней мере, я ничего не отдавал — это помню точно.

О самом фестивале я здесь писать ничего не буду. Про все это можно прочитать в моей книге «Live rock’n’roll. Апокрифы молчаливых дней», Екатеринбург, издательство «У-фактория», 2001 год. Это не самореклама, это просто отсылка для любопытствующих, лучше я напишу про свободу.

Потому что уехал я в Ленинград/Петербург одним человеком, а приехал совсем другим. И дело тут не в городе, с которым у меня какие–то невероятно сложные отношения — то ли это я слишком чувствителен для него, то ли совсем наоборот — это он настолько тонок, что отвергает меня, делает плохо, депрессивно, больно. До сих пор не могу в этом разобраться, но — пожалуй — лишь в самый первый раз мое пребывание в Петербурге, с бабушкой и дедушкой, когда мне было десять лет, обошлось без последствий для моей психики.

Такое вот честное признание…

А потом уже все время — с последствиями.

Или же: следствиями, главным из которых для меня оказалось то, что именно на фестивале я познакомился, среди прочих громкоименных субъектов — БГ, Майк, Цой, etc[54] — с одним человеком, который не то, чтобы открыл мне глаза на мир, но — скажем так — научил смотреть на него по–другому.

Причем — я совершенно не помню, как это произошло.

Каким образом мы с Курехиным заговорили и о чем.

На том нашем Вудстоке я все время был пьян, потому и не мог запомнить.

Но зато хорошо помню момент опохмелки на второй день, когда мы с бас–гитаристом моей тогдашней жены сидели в какой–то питерской пивной и ждали Курехина.

Самое смешное: он пришел.

Ему тоже было плохо, ему тоже требовалось пиво.

Под пиво мы и начали говорить, о чем — тоже сейчас не помню.

Но это и не надо, я давно уже понял, что никакой памяти не существует, да и меморуинги эти я пишу совсем не для того, чтобы гордо поведать — вот с кем сводила меня жизнь.

Скорее всего, я просто хочу окончательно выбраться из того мира теней, в котором временами бывает так горестно и тягостно бродить годами, хорошо зная, что когда–нибудь и для кого–нибудь ты тоже станешь такой вот тенью, с именем, фамилией, и расплывающимися чертами лица.

Хотя мне бы хотелось встретиться с тенью Курехина, просто для того, чтобы сказать ему

СПАСИБО!

Я не раз пытался сформулировать для себя самого ту роль, которую он сыграл в моей жизни. Проще сделать это здесь и сейчас следующим образом:

за три года до нашей встречи Сергей Анатольевич записал пластинку, которая называлась «The ways of freedoms», «Пути свободы». Я услышал ее как раз незадолго до того, как оказался в мае оруэлловского года в Петербурге. Это было, что называется, соло–пиано, две стороны виртуозной игры вне всяких стилей.

Или — в стиле абсолютно свободного музицирования, хотя слово здесь это не подходит, но так же не подходят «импровизиция», «исполнение», «композиция».

Так что пусть будет —

В СТИЛЕ СВОБОДЫ.

Именно стиле, а не духе, ведь стиль более конкретен, более осязаем, а значит — намного сильнее его воздействие.

ОН КОНКРЕТЕН.

Так что столкнувшись вначале с конкретной свободой музыки Курехина я, потом познакомившись с ним, открыл для себя очень простую вещь — его собственная свобода была не меньшей, чем свобода его музыки. А значит, если ты хочешь делать что–то такое же сильное по воздействию, как его «The ways of freedoms», ты тоже должен стать свободным.

Иногда мне кажется, что до встречи с Курехиным свободным я не был.

Скорее всего, так оно и есть.

Я и сейчас далеко не так свободен, каким был он.

Но это и понятно, не всем в этом мире дается одинаково.

Хотя в последнем своем романе, «Летучий Голландец»[55], я почти достиг того, чему еще тогда начал учиться у С. К.

За что до сих пор говорю ему «спасибо!», пусть даже его вот уже сколько лет, как нет на этом свете.

Гребанный мир, полный теней.

Ни о чем подобном в 1984-ом я, конечно, не думал. Может, мне казалось, что все мы вечны?

Вообще тот год весь был каким–то ошалевшим и мало предсказуемым.

Вернувшись с фестиваля и уткнувшись в томительно–дождливое лето, я — совершенно внезапно — задружился с Юрой Шевчуком, который тоже преподал мне урок освобождения, но уже на свой, какой–то толстовский по тем временам лад. Он полтора месяца жил у меня дома и все это время мы говорили не столько о рок–н–ролле, сколько о прочитанных книгах и о тех, которые нам самим предстоит написать.

Сейчас я давно уже об этом ни с кем не говорю.

Нет никакого смысла.

А тех книг я все равно не написал, хорошо хоть, что написались другие…

Тут можно было бы и дальше продолжать о всяческих замечательных личностях, вдруг возникших по странной прихоти жизни именно в 1984-ом году, о великом саксофонисте Чекасине, о том же БГ[56], про то, как в один прекрасный день мне позвонил милый молодой человек, назвавшийся Володей Шахриным, но делать я этого не буду. 1984 подходит к концу.

Единственное, что надо добавить — 4‑го октября того самого года тогдашняя моя жена затолкнула меня в такси и увезла в клинику. Лечиться от алкоголизма. Таким образом, у меня появился второй день рождения и еще одним шагом стало ближе к недостижимой курехинской свободе[57].

Что же касается Большого Брата, то он все так же смотрит на нас, как и тогда. И даже пристальней. Как известно, видеофайлы хранятся на серверах четыре недели, потом их стирают, а ведь камеры слежения расположены не только в супермаркетах. Но тогда мы даже не подозревали, что это возможно.

Уже давно написаны вариации/продолжения на тему оруэлловского романа — например, «1985» Энтони Берджеса. Есть «1985» и у венгра Дьердя Далоша. Можно написать «2004», можно и «2984», в любом случае — он все равно здесь.

Был, есть и будет, так и хочется сказать:

— Привет, Большой Брат! Что там с моей свободой?

31. Про зоопарк

Как говорит временами один мой близкий друг:

— Если бы мы с тобой все еще жили в сэсэсэровские времена, то я давно был бы третьим секретарем горкома партии, а ты все еще работал в зоопарке!

— Ночным сторожем! — добавляю я.

Хотя в трудовой книжке у меня иная формулировка:

«Работник по ночному уходу за животными».

Если начать рассказывать, как она там появилась, то это будут вариации на тему уже набившей оскомину песни «Поколение дворников и сторожей», да и меньше всего мне хочется заниматься концептуальным измышлениями.

Про зоопарк надо вообще даже не рассказывать, а КАК БЫ показывать, то есть, травить истории, добавив лишь несколько пояснений.

К примеру, зоопарк в городе Сврдл находится в самом центре города.

Он появился в тридцатых — если я правильно помню — годах, только вот за последние лет пять его перестроили, сейчас он красно–кирпичный, как пригородные безвкусные коттеджи, а самое главное:

ВОЗЛЕ НЕГО НИЧЕМ НЕ ПАХНЕТ!

Что уже абсолютно неправильно, потому что возле зоопарка просто обязано пахнуть — зверьем, клетками, дикостью, запущенностью, в общем, чем угодно, только не городом.

Там раньше так и пахло, напротив же забора, за которым располагались вольеры, были бараки. Сейчас вместо бараков — чуть ли не самые дорогие многоэтажные дома в городе, бутики и подземная автостоянка. Потому и не пахнет.