Анатолий Иванов - Алкины песни

• Название: Алкины песни
• Автор: Анатолий Иванов
• Издательство: Кн. изд-во
• Жанр: Современная проза
• Год: 1958

---

Анатолий Иванов Алкины песни

РАДУГА

Кажется, на земле ничего уже не осталось, кроме воды. Даже воздух стал таким густым и тяжелым, что трудно было дышать.

А дождь лил и лил вторые сутки подряд. Упругие струи бешено хлестали по жидкой коричневой грязи, под которой теперь трудно было угадать дорогу, по красной железной крыше библиотеки, с резким звуком разбивались об оконные стекла.

Женя целый час стояла у окна, хотя сквозь мокрые стекла ничего не было видно. Рядом на столике лежала небольшая стопка книг и газет, завернутая в прозрачный целлофан и крепко перевязанная шпагатом. И книги, и газеты ей нужно было отнести во вторую полеводческую, где их уже давно ждут. А как нести в такую погоду?

Собственно, как нести — это Женя знала. Но как перейти Сухие овраги? Женя чуть нахмурила узенькие, почти незаметные брови, отчего ее лицо сделалось еще более детским и беспомощным.

Женя закрыла глаза. И тотчас же ей представилось, как по дну оврага с диким ревом несутся потоки мутной дождевой воды. В прошлом году в такую же непогоду в овраг забрел теленок кузнеца Домакова, Гришиного отца. Через несколько дней теленка нашли мертвым в нескольких километрах от деревни.

А книги и газеты нужно все же доставить в бригаду. Это ее обязанность. Пусть не такая уж серьезная и важная, как Гриши… Что ж, всему свое время. И пусть Гришка не смеется. На следующий год она вот поедет в ту же школу механизации сельского хозяйства, которую окончил он, и потом… потом и ее работа будет не менее важной, чем Гришина. А сейчас, конечно, нельзя сравнивать работу тракториста и книгоноши, но…

Однако, что «но» — Женя пока не знала и принялась чертить пальцем по мутному от дождя стеклу. Маленькое лицо ее стало особенно грустным. При вспышках молнии ее светлые волосы, которых не хватало даже на две тоненьких, совсем светлых косички, едва заметно отсвечивали в полумраке комнаты.

«А Гришка какой-то странный, неразговорчивый, — опять подумала Женя, продолжая водить пальцем по стеклу. — Девчонки говорят, что они таких не любят. Ну и пусть! А вот она, Женя, могла бы полюбить Гришу. Назло девчонкам. Только он не смотрит на нее. Ну что ж!.. Она вот закончит школу, будет работать, может быть, в той же бригаде, что и Гриша. Вот тогда посмотрим… Хорошо, что организовали такие школы для подготовки механизаторов…»

Женя подошла к столу, достала из верхнего ящика книгу. Между листов был заложен вырезанный из газеты портрет Григория Домакова. Выражение лица у него на портрете было какое-то недовольное, даже сердитое, точно его силой поставили под фотоаппарат.

Он и в самом деле сердился тогда. Фотокорреспондент приехал в бригаду утром, когда все уже были в поле. Он заявил, что нужно сфотографировать тракториста Домакова в газету.

— Не хочу, — отрезал Григорий, когда Женя, запыхавшись, подбежала к трактору и сообщила ему об этом.

— Да ведь в газету, Гриша!

— Делать им нечего, вот и ездят тут… Работать мешают. А я в фотографию могу сходить, — так мрачно проговорил тракторист, что Женя вскипела:

— Ах, какой ты… не понимаешь ты ничего, даже вот столечко не понимаешь!

— Ну и ладно. Подумаешь! Мне план выполнять надо, некогда ездить до твоего фотографа.

Григорий говорил спокойно и с таким непонятным упорством, что Женин гнев мгновенно дошел до высшей точки.

А потом сразу все прошло. Она знала — грубостью с ним ничего не сделаешь. Его надо убедить.

И Женя стала думать, как это сделать. Но сказать ничего не успела. Из бригады к трактору ехал Илья Петрович, бригадир, вместе с фотокорреспондентом.

…Женя положила портрет обратно в книгу и прислушалась: дождь не переставал. Он с такой же силой хлестал по оконным стеклам, по крыше. Временами оглушительно и внезапно гремел гром, и Жене становилось страшно.

А идти нужно было. Пусть Гриша и не думает, что она боится…

Девушка накинула на себя голубенький плащ, подаренный в прошлом году воспитательницей Марьей Ивановной, когда Женя покидала детский дом, взяла сверток с книгами и газетами, прижала его к груди и вышла на улицу. В лицо ударило водяной пылью, дождь забарабанил по плащу. Женя старалась спрятать лицо от воды, но скоро убедилась, что это бесполезно.

Идти было трудно: ноги вязли и разъезжались в жидкой глине. Скоро она почувствовала, что ее старенькие, еще детдомовские, боты пропускают воду. Хорошо бы, конечно, купить новые, но Женя приберегала деньги для учебы.

Женя старалась не думать ни о дожде, ни о пропускающих воду ботах, ни о том, что идти становилось все труднее и труднее. Вот подружки из детдома говорят, что, когда трудно, надо думать о чем-нибудь хорошем и приятном. А что у нее самое хорошее в жизни? Гриша… Вот скоро уеду и стану ему каждый день писать письма. Только они не нужны ему, наверное. А я все равно буду писать и каждый день относить на почту, пусть не отвечает. Или хотя нет, не буду их отправлять, а потом, когда вернусь, отдам все сразу. Пусть узнает, что я о нем думала каждый день… А его портрет возьму с собой…

Дождь налетал теперь порывами, хлестал прямо в лицо. Плащ стал промокать, и холодные струйки стекали по шее, груди, спине. Но Женя не замечала всего этого. Размечтавшись, она шла и шла, прижимая к груди обеими руками сверток книг и газет.

Вот так же, с бьющимся от радости сердцем, спешила она в бригаду и в тот день, когда в газете был напечатан портрет Гриши. И, едва добежав, закричала:

— Гриша, поздравляю! Вот… — и протянула ему газету.

Он, немного растерянный, стоял среди возбужденных, рвавших из рук друг друга газеты колхозников. Протянутую ему газету Гриша не взял, только как-то по-другому, не как обычно, посмотрел не Женю. И Женя вдруг тоже смутилась, не зная, что делать с зажатой в руке газетой.

Но это было мгновение. Потом он опустил глаза, а когда снова посмотрел на Женю, они были такие же холодные, как всегда. Так и не взяв газету, он повернулся и хотел уйти.

— Да ты хоть посмотри, посмотри на себя в газете, — зашумели колхозники, обступая тракториста.

— Небось, душа на седьмом небе от радости!

— А как же не радоваться?! Без малого на четверть газеты нарисовали.

— Да и подпись — «Лучший тракторист района»! Не только ему, нам радостно — ведь колхозу честь.

— На всю область, Гришуха, прославился…

Григорий Домаков смущенно мял в руках замасленную кепку и краснел.

— Ну вот, прославился… Не надо мне никакой славы. Подумаешь… — тихо проговорил Григорий и пошел в поле. На стане стало тихо. Все смотрели ему вслед и молчали.

— Н-да, характер! А молодец Гришуха!

Женя с благодарностью посмотрела на бригадира, на колхозников. И с радостным чувством ушла обратно в село.

Пожалуй, этот день был самым счастливым в ее жизни.

Женя жила в отдельной комнате при библиотеке. Вечером кто-то постучал в окно. Женя привыкла к этому: ее часто так вызывали подруги, а по утрам будила уборщица. Она вышла во двор и не поверила: перед ней стоял Гриша.

— Ты, Женя, извини. Я на минутку, прямо из бригады… У тебя есть эта газета?

— Есть, — прошептала Женя.

— Дай мне одну, даже две, если можно… Понимаешь, растерялся я как-то там. Все смотрят, хвалят, будто я чудо какое совершил.

Не помня себя, Женя сбегала в библиотеку.

— Вот, Гриша, возьми…

— Спасибо. Теперь пойду. С рассвета целину, что за Сухим оврагом, знаешь, начинаю…

Женя сказала «знаю», хотя она сейчас ничего не знала. Не заметила она и того, как они вместе вышли со двора и очутились в поле. Опомнилась, когда он сказал:

— Вон как далеко ушли, не видать почти деревни.

Потом он замолчал и стал смотреть в сторону.

— Рассвет скоро. Люди скажут: вот, гуляют в такое время… да. Ты не думай, что мне газеты надо. Батя просил посмотреть.

Еще помолчали.

— Ну, а погуляем потом, когда-нибудь… Вот управимся с пахотой…

Григорий хотел сказать еще что-то, но только махнул рукой и быстро скрылся в темноте.

Это была ее единственная прогулка с ним. Сейчас, ступая по скользкой, как мыло, грязи, Женя вспоминала каждую подробность этой встречи и с грустью думала, что он не сдержал слова. А может, он и не ее имел в виду, когда говорил: «Погуляем». Может быть, он и гулял с кем-нибудь. Ну и пусть, что же…

У Сухого оврага она в нерешительности остановилась. Там, внизу, мутная вода с ревом подмывала берега, уносила с собой целые глыбы глины.

Но здесь Жене не было уже так страшно, как там, в библиотеке. Смотря под ноги, чтобы не упасть, она начала спускаться на дно оврага. «Найду узкое место и переброшу книжки, а сама пойду вброд», — соображала она на ходу.

Но ни перебрасывать книжки, ни переходить вброд через овраг ей не пришлось. В следующий миг она услышала:

— Сюда иди, тут мельче.