Юханан Магрибский - Сказка о востоке, западе, любви и предательстве

• Название: Сказка о востоке, западе, любви и предательстве
• Автор: Юханан Магрибский
• Жанр: Исторические приключения

Рассказ о рыжем герцоге Жоффруа, его супруге, герцогине Изольде, его верном рыцаре, паладине Шарле де Крайоси, его преосвященстве епископе Жане де Саборне и поэте Джабраиле аль Самуди.

---

Стражники в сияющей, праздничной чешуе окружали Альхима-ибн-Зафарию, числом двадцать, каждый вооружён длинной и узкой секирой, ятаганом и арапником. Если не они были лучшими воинами окрестных земель, то кто же тогда?

Стоял чуть поодаль от многомудрого наместника ещё один человек, был он куда более скромен: Господь не наделил его ни широкими плечами, ни особой статью, время ещё не успело осыпать его голову серебром горных снегов, кафтан его был дорог, но и только. Звали человека Джабраил аль Самуди, и был он купцом. Или поэтом: всё зависело от благосклонности звёзд, медлительности караванов, глубины женских глаз и простой прихоти метущегося сердца. Из всех прочих достойных горожан выбрал наместник Джабраила оттого, что тот хвастал знанием языков и клялся, бывало, что договорится с самим шайтаном, если тот вдруг явится перед ним.

Глядя на многомудрого наместника, Джабраил в мыслях своих называл его и глупцом, и бараном, упрямым ослом, ниспосланным самим Господом на эту несчастную землю и поставленным над людьми Асиньоны, дабы покарать нечестивцев. И сам же отвечал себе с тихим вздохом, что была то воля не Всевышнего, а султана, да и наместник был скорее труслив, чем упрям, что, однако, вовсе не мешало Джабраилу развивать свои умозаключения в весьма изысканные остроты.

Но не в том было дело, что купец не ладил с наместником: не было ни единого случая, чтобы почтенный Джабраил аль Самуди привёл караван в родную Асиньону и не остался бы во дворце наместника сперва до первых звёзд, а после и до утренней зари. Порою достойные мужи ссорились, и кричали, и призывали тысячи несчастий на головы друг друга, и были они как огонь и вода, и шипели и исходили паром, но, подобно огню и воде, без которых не заварить чая, дурманящего усталого странника тонким запахом и терпким вкусом, были наместник и купец нужны друг другу, и часто продолжали дружеский пир разговорами, тянущимися через всю длинную, душную, наполненную запахами ночь. Теперь же наместник сдал город христианам. До последнего Джабраил не верил, что тот откроет ворота, и убеждал многомудрого Альхима-ибн-Зафарию отважиться принять бой или запереться за стенами города, в ожидании помощи, которая должна была подоспеть от блистательного султана не далее чем через месяц.

Неотвратимы, как прилив, христианские всадники, закованные в железо, в украшенных крестами плащах, двигались к храмовой площади. Нарастающим грохотом гремела боевая песня, грубая и простая, но страшная в своём безумстве.

Наконец, рыцари встали у самого входа в храм, где их ожидал многомудрый наместник со стражей. Предводитель христиан — широкоплечий, с выцветшими рыжими волосами, топорщившимися как солома, — поднял руку, и песня оборвалась. Наместник шагнул ему навстречу, распростёр руки для объятий, будто встретил брата, которого давно не видал:

— Приветствую тебя, могучий, в славном городе Асиньоне, да благословит Всевышний тебя, ибо вижу я, что намерен ты исполнить заключённый договор и оставить мирный город, когда придёт время, таким же, каким увидел его сейчас: богатым и радостным.

— Многомудрый наместник Альхим-ибн-Зафария, волею султана и Господа поставленный над этим славным городом, приветствует тебя, — начал переводить Джабраил, стараясь придумать, как бы обернуть слова наместника на пользу Асиньоны, но одного быстрого взгляда на лицо герцога хватило, чтобы понять всю тщетность стараний. Варвар, хмурясь, спрыгнул с коня: оказалось, он был совсем невысок, едва ли не по плечо Джабраилу, но по-прежнему широкоплеч и внушителен. Размашистым шагом, совершенно не слушая перевода, он подошёл он к наместнику, и коротко, без замаха, ударил того по губам латной перчаткой, так что многомудрый попятился и сел.

— Это тебе, собака, за то, что ты лжёшь, — сказал герцог с варварским выговором. — Ибо не оставлю я сей град, покуда жив, но буду править в нём.

Джабраил взмахнул рукой, стараясь остановить стражу наместника, удержать от возможной глупости, — однако воины и без того стояли твёрдо и гордо, не шелохнувшись, а у наместника хватило то ли ума, то ли трусости, смолчать. На его белой растрепавшейся бороде красными брызгами засыхала кровь.

— Эта собака, благочестивый супруг мой, спасла много христианских жизней, отперев перед тобой ворота, — сказала герцогиня красивым, переливчатым голосом, и тогда Джабраил взглянул на неё, и забылся на целый миг, ибо она была столь прекрасна и столь непохожа на других красавиц: с белым лицом, выбившимися из-под шлема светлыми прядками жёстких, соломенных волос и тёмными, карими глазами, в которых играло солнце, подобно тому, как играет оно в драгоценных камнях, что сердце бедного Джабраила защемило, от боли и отчаяния, когда понял он, что она обратилась к предводителю варваров как с супругу.

— В твоих словах есть правда, — откликнулся герцог.

Он шагнул к упавшему наместнику и протянул тому руку:

— Поднимись, я милую тебя, ибо Бог мой милостив и добр к грешникам, особенно если раскаяние их подтверждено делами, как подтвердил своё ты. Поднимись же!

Единым рывком он поставил наместника на ноги, и, не сдерживая душевного порыва, расцеловал того в окровавленные губы. Едва Жоффруа закончил лобызать многомудрого Альхима-ибн-Зафарию, он не помедлил окрикнуть епископа:

— Жан! Жан! Твой черёд. Занимайте собор, ваше Преосвященство.

После недолгой заминки, молодой человек в кольчуге и рясе с горячечно горящими глазами повёл спешившихся рыцарей под своды древнего храма Асиньоны. Сапоги гремели железом по каменным ступеням, шаги гулко отражались от сводов. Наместник, его стража, герцог и герцогиня, идущие под руку, последовали за епископом Жаном де Саборне.

Что произошло потом, Джабраил понял не сразу: раздался истошный крик, и из толпы появился человек, чей белый тюрбан выдавал в нём предводителя молитвы, а перекошенное ненавистью лицо сулило гибель его врагам; человек бросился епископу, сжимая в руке длинный нож, но разобрать его крик Джабраил, проклиная свой рассудок за медлительность, сумел лишь тогда, когда безумец уже захлёбывался собственной кровью на красивом мозаичном полу. А кричал он: «Умри, нечестивец! Волею Господа!». Джабраил пригляделся к его лицу — и узнал его: как-то раз он говорил с этим мужем, обсуждая богословский вопрос, теперь и не вспомнить — какой. Тогда этот сухой, жилистый старик показался Джабраилу рассудительным, сдержанным и разумным. Теперь же, он кинулся с ножом на епископа, которого спасла от гибели только кольчуга и быстрый удар стражника из стражи наместника, который и прикончивший нападавшего.

Рыцари обнажили мечи. Лязгала сталь, люди кричали. Джабраил похолодел, ожидая худшего. Безумец дал христианам повод устроить резню. Ах, прав, прав, тысячу раз прав был Ибрагим: нужно было раздать горожанам оружие, встретить христиан копьями! Наверняка стража бы взяла их сторону, а многомудрый Альхим сидел бы сейчас в подполе, у родника: быть может, прохлада сумела бы остудить его голову, и привести, наконец, в чувства! Уж не сам ли наместник подослал убийцу? Мысли вихрем неслись в голове, обгоняя одна другую, но тут Альхим залепетал не своим голосом:

— Уверяю тебя, могучий, в случившемся не было моего умысла, только злая воля глупца, что повела его на смерть!

— Ха! — отозвался герцог. — Ещё бы в этом была твоя воля, старик! В покойнике было больше мужества, чем во всех твоих чешуйчатых стражах!

Герцог захохотал, и рыцари подхватили его смех. Лёд, охвативший сердце Джабраила начал таять, и оно вдруг забилось, трепетно и непослушно.

— Похороните его как должно! — приказал герцог, указывая на убийцу.

— Нет! — неожиданно громким, срывающимся голосом воскликнул Жан. — Нечестивец поднял руку на Господа, ибо Ему я творил молитву, когда он направил удар в мою грудь. Его надобно сжечь, и прах его развеять по ветру. Так требует Святая вера.

Взгляды рыцарей устремились на герцога, тот молча жевал губу.

— Ладно, — наконец, согласился он неохотно. — Будь по-твоему, священник. Сделайте, как он сказал. До захода солнца убийца должен быть сожжён.

Тело унесли, оставляя потёки крови на полу, а его преосвященство кропил стены древнего храма святой водою, читая нараспев молитвы, пока служки срывали и крушили знаки чужой веры. Служба шла долго, и рыцари смиренно стояли в полумраке каменных сводов, ожидая, пока его преосвященство и двое служек, помогавшие ему, подносившие одежды, воду и зажженные свечи, закончат. Наконец, когда времени прошло уже изрядно, и солнце с той стремительностью, какая бывает лишь на юге, стало клониться к окоёму, епископ начал вечерню. Знакомые слова молитвы подхватили рыцари, и сумрак наполнился множеством голосов, сливаясь в единый ропот с бушующей за стенами храма грозой, пришедшей в Асиньну в день её падения.

Епископ Жан де Саборне едва ли был в трезвом рассудке: овладели ли телом его преосвященства бесы, либо же сам Святой Дух спустился к нему и осенил его, герцог понять не мог, но Жан читал молитвы с небывалой страстью, голос его звенел, воздетые руки дрожали от напряжения. Герцог, среди прочих молящихся, смотрел на него, и умиление, смешанное с гордостью, разливалось в его душе, ибо Жана он почитал за сына, которого у него никогда не было. Он сам, заметив праведного и охочего до знаний юношу, отослал его учиться в Италию, а позже лично вытребовал у папы для Жана епископский сан. Епископ без кафедры, герцог без герцогства, вот кем они были, когда покидали родную землю. Здесь, на Святой Земле, будет их новое королевство, здесь лягут их кости.