Юханан Магрибский - Сказка о востоке, западе, любви и предательстве

• Название: Сказка о востоке, западе, любви и предательстве
• Автор: Юханан Магрибский
• Жанр: Исторические приключения

Рассказ о рыжем герцоге Жоффруа, его супруге, герцогине Изольде, его верном рыцаре, паладине Шарле де Крайоси, его преосвященстве епископе Жане де Саборне и поэте Джабраиле аль Самуди.

---

— Ваша светлость? — удивлённо обратился к ней Шарль.

— Я еду с вами. Нам нужно спешить, не мешкайте.

— Это невозможно, сударыня! Город за пределами дворца опасен, десятка человек не хватит, чтобы отразить…

— Вы слышали мой приказ, сир. Нет нужды его обсуждать.

Шарль молчал несколько мгновений: он стоял, будто окаменев с отведённой назад рукой, которой держал под уздцы коня, с опущенной головой, так что он едва ли видел даже копыта нетерпеливо приплясывающего серого жеребца Изольды. Медлить дольше он решился:

— Хорошо, ваша светлость, — ответил он и вскочил в седло.

Едва выехав за ворота дворца, всадники понеслись по улицам старого города, подгоняя коней, распугивая зевак.

— Дорогу! — кричал сир де Крайоси, и люди расступались, прижимаясь к старым стенам, так плотно сомкнувшимся, что двум всадникам тяжело было разминуться на одной улице. Их путь то взбегал по крытым лестницам со стоптанными ступенями, то тут же, проскочив лишь одну извилистую улочку нырял в подворотню и сворачивал, чтобы сбежать по точно такой же крутой лестнице со стоптанными ступенями, на которой конь легко мог переломать ноги, а сир де Крайоси всё гнал, и гнал вперёд, разгорячённый скачкой, влекомый рыцарственной грёзой.

Не раз и не два случалось, что перед ним вырастала глухая стена тупика, и тогда он только сжимал крепче зубы, разворачивая коня на месте, моля Господа, чтобы тот вывел его на верный путь, и оставляя позади, на цветастой циновке, в самом тупике причитать и сыпать проклятьями какого-нибудь старика с выкрашенной хной бородою.

Но рыцарь едва ли замечал высыпавших на улицы жителей Асиньоны, едва ли слышал свист и угрозы, летящие в его спину, едва ли помнил о своих спутниках, пока отряд не выскочил на площадь — двор четырёх домов, где толпа обступила их, во всадников полетели камни, где-то над головами показались наконечники копий.

— Шарль! — испуганно воскликнула герцогиня, и стыд душной волною охватил сира де Крайоси. Как он смел поддаться мгновенной слабости, как позволил герцогине мчаться вместе с собою в бурлящий как котёл город. Он не находил для себя ни прощения, ни оправдания, и непрошеные слёзы подступили к его глазам, пока меч прорубал дорогу к свободе, а голос будто сам отдавал приказы: «Не размыкать круг! Защитите её светлость, благородные сиры, или умрите!» — совсем не задумываясь над тем, что он сам сир де Крайоси был единственным рыцарем в отряде.

Мечи и окрики, взбешённые кони и безудержная ярость заставили дрогнуть нестройную толпу, побросать камни и копья, разбежаться по проулкам и подворотням, как сбегают крысы от огрызнувшегося вдруг старого пса.

— Уходим, — приказал де Крайоси, спешно оглядывая свой отряд: все живы, двое ранены, её светлость испуганна, но решительна:

— Скорее, сир, мы должны отыскать моего супруга! — понял Шарль, но не решился бы ответить, сказали это уста герцогини или её глаза.

И всадники снова закружили по клубку улиц бедняцкой Асиньоны, так похожих одна на другую, что никто вскоре не мог сказать, по этой ли улице они проезжали совсем недавно, или то была другая. Но сир де Крайоси не сдавался отчаянью, раз за разом повторяя попытки, и без устали шепча молитвы.

— Герцог мёртв! Герцог мёртв! — разносился по древней Асиньоне пожар. Улицы и площади наполнились народом, толпа разграбила казармы, смела не ожидавших нападения христиан, вооружилась и вдохновилась лёгкой победой, хлынула волной вперёд, к старому городу, закружила Джабраила водоворотом. И всё больше людей вставало под знамёна восстания, и уже полыхали по разным концам города занятые христианами башни и здания. Звучали голоса, что Божьей милостью, султан на подходе к городу, что он обхитрил христианского короля. Восторг лёгкой победы, сброшенного гнёта, свободы, переполнял душу поэта, и Джабраилу приходили стихи:

Проснулся лев! Не жди теперь пощады пёс, шакал, гиена!
Смеялся ты, хвалился ты, усы топорщил ты надменно,
Ты мог бахвалиться и выть, мог щёки раздувать, храбриться,
Но лев проснулся, лев рычит! Беги! со львом тебе не биться!

И он слышал, как слова его оказались подхвачены сотней голосов и разнеслись над головами, высмеивая врага, вселяя смелость в души асиньонцев.

Но толпа наткнулась на копья, ударилась о строй закованных в железо воинов, отхлынула. Битва затянулась. Долго и тяжело, с большими потерями защищали восставшие улицу, то брали вдруг верх и отбрасывали христиан, то разбегались под ударом конных рыцарей, таранами врезавшихся в толпу, чтобы собраться вновь, и вновь идти на приступ. Дым, пот и кровь, усталость и смерть были всюду вокруг Джабраила, и стихи больше не приходили к нему, и голова его гудела, и слёзы текли из глаз.

Но что же оставленный светлым герцогом и его герцогинею дворец? Спешный отъезд де Крайоси, и проникающие всюду, словно мор или песок во время песчаной бури, слухи о беспорядках переполошили его обитателей. Сир Ги де Фрей и сир Жан де Ойдоян, не дожидаясь приказов собрали своих людей и ускакали выбивать из подлецов наглость, но вестей от них не было, и потому следом оправился сир Пьер де Гренжо, который тут же вернулся, крича, что весь город захвачен восставшими, а у христовых воинов нет другого выхода, кроме как запереться во внутренних стенах дворца и ждать Божьей милости, вознося Ему молитвы.

Сир де Гренжо по общему мнению был назван трусом и предателем, недостойным звания рыцаря, однако дело это не решило, и благородные сиры препирались, не желая уступить:

— Мы останемся оборонять дворец, пока не выясним, что сталось с его светлостью, герцогом Жоффруа! — гудел краснощёкий барон де Вилль.

— А я вам говорю, любезный сир, что нам следует немедленно выступить и ударить тремя отрядами по трём направлениям: по главной улице пробиться до храма, прогнать чернь с Базарной, и…

— Совершенно согласен с юным виконтом, — не давал тому договорить длинноносый сухой старик, — только удар должен быть один, подобно сжатому кулаку! Не след нам тыкать во врага растопыренными пальцами, сиры!

— Да вы и меча не уже не поднимете, сир де Бран! — сердился и краснел ещё сильнее де Вилль, — у нас нет достаточно сил, чтобы удерживать восставший город. Если уж оставлять дворец, то нужно пробиваться к Южным воротам и выводить людей.

— Ваше слова — предательство! — горячился виконт. — Оставить город теперь, значит дать сарацинам усомниться, что сам Господь ведёт нас своей рукой!

— Прекрати эти бредни, мальчишка! — рычал в ответ де Вилль. — У нас триста всадников и пятнадцать сотен…

— Отчего вы считаете, что виконт де Леспьер бредит? — тихо и с угрозой спросил епископ, подошедший незаметно для спорщиков.

— Не лезь не в своё дело, щенок! — огрызнулся барон.

Наступило молчание. Барон хмурился и супил брови, юный виконт смотрел на него так удивлённо, растерянно и яростно, словно перед ним только что появился сам Сатана, старик де Бран кривил тонкие губы в торжествующей улыбке.

— Я имел в виду… кхм… Ваше преосвященство, что вы мало смыслите в военном деле, получив образование… эм, духовного свойства, и… — пытался исправить барон свою ошибку.

Его прервал епископ:

— Барон, собирайте своих людей, и пробивайтесь к Базарной площади, — холодно и спокойно приказал де Саборне. — Сиры де Леспьер и де Бран поддержат ваше наступление, очистив прилегающие улицы, — палец епископа заскользил по карте Асиньоны, разложенной на столе, — расставите дозорных и свернёте к воротам Злотарей.

— Благословения, ваше Преосвященство, — протянул старик де Бран, всё так же лживо улыбаясь всем вытянутым, морщинистым лицом.

— Благословляю на бой, — перекрестил того епископ и протянул руку для поцелуя. Лишь только сухие губы оторвались от кольца, виконт воскликнул: — Благословите!

И Жан де Саборне благословил виконта, не глядя вовсе на покрасневшего до кончиков ушей барона де Вилля.

— Ваше преосвященство, — буркнул он, и Жан обернулся, вопросительно подняв бровь.

Барон поднял на него побелевшие он гнева глаза, прорычал что-то, в чём едва ли можно было распознать человеческую речь, опустился вдруг на оба колена, и испросил: — Благословения.

— Идите в бой с молитвою, барон, Господь не оставит детей своих. Сир Гийом де Римо, приведите сюда бывшего наместника ибн Зафарию.

Сколько пролежал неподвижно его светлость герцог Жоффруа Асиньонский, оставленный на палящем солнце, считать было некому. Однако он зашевелился, поднялся на локтях, с трудом отполз к ближайшей стене и сел, прижавшись к ней спиной. Разбитые губы герцога шептали молитву, а глаза безотрывно смотрели на поднимающийся с разных концов города дым, и зарницу от пожара на стремительно темнеющем небе. Сквозь пелену, которая будто бы подёрнула глаза герцога, он видел. как вокруг него собрались люди, слышал сквозь плывущий в ушах звон их голоса, и шептал молитву, которая, среди прочих, возносилась вместе с дымом и гарью, к небесам Асиньоны.