Петер Матт - Литературная память Швейцарии. Прошлое и настоящее

• Название: Литературная память Швейцарии. Прошлое и настоящее
• Автор: Петер Матт
• Издательство: Центр книги Рудомино
• Жанр: Критика
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-00087-011-2

В книге собраны эссе швейцарского литературоведа Петера фон Матта, представляющие путь, в первую очередь, немецкоязычной литературы альпийской страны в контексте истории. Отдельные статьи посвящены писателям Швейцарии — от Иеремии Готхельфа и Готфрида Келлера, Иоганна Каспара Лафатера и Роберта Вальзера до Фридриха Дюрренматта и Макса Фриша, Адельхайд Дюванель и Отто Ф. Вальтера.

---

Если страна носит в душе — как мысленный образ своей цивилизационной динамики — фронтир, то есть грезу об отправлении в дорогу и захвате новых земель, в конечном счете о завоевании мира, значит, она безоглядно ориентируется на какие-то цели в будущем. Дескать, что произойдет, то и будет правильным. Но если страна грезит лишь о счастливой земле предков, которые мирно жили вдали от городов и князей, «в своем кругу», не подвергаясь эксплуатации и никого не эксплуатируя, то любое будущее представляется такой стране угрожающим. Дескать, правильно то, что происходило когда-то прежде.

Гельвеция, отечество героев, дай ответ!
Потомки мы народу твоему иль нет?[28]

Так звучит часто цитируемое двустишие из политической сатиры Альбрехта фон Галлера «Испорченные нравы». Оно очень убедительно показывает, что прогресс при такой оптике обретает двойное лицо. Норма и мера пребывают в прошлом. Но не значит ли это, что каждый шаг вперед рассматривается как шаг назад? А подлинное будущее — как лежащее позади? Цивилизационные процессы при таком взгляде на них утрачивают однозначность. Пророки будущего превращаются в тех, кто предостерегает от будущего. Историческое развитие Швейцарии в Новое и Новейшее время определяется этим имманентным напряжением, литература — тоже. Поэтому в 1847 году дело дошло до гражданской войны. Если бы великие державы не удержались тогда от соблазна вмешаться, Швейцария как самостоятельное государство могла бы прекратить свое существование. К победителям принадлежала и партия того самого Альфреда Эшера, который на ближайшие тридцать лет получил свободу действий, чтобы превратить Швейцарию в современное индустриальное и банковское государство. Он придал развитию страны опьяняющий динамизм, и его деятельность продолжалась до тех пор, пока враги и фальшивые друзья не подставили ему подножку. На открытие Готардского туннеля, которое должно было стать венцом всей его карьеры, Эшера не пригласили. Подобно злополучному теленку перед готардским почтовым дилижансом, изображенному для него прославленным художником Коллером, теперь и сам Эшер стал жертвой прогресса.

Готфрид Келлер показывает трещину, проходящую через прекрасную Швейцарию

К «попутным» достижениям Альфреда Эшера можно отнести и то, что он многократно спасал своего ровесника Готфрида Келлера (всякий раз, когда тому, как писателю или как бюргеру, угрожал крах), чем помог немецкой литературе обрести одного из ее величайших рассказчиков. Не один Эшер этим занимался, но без него такое вряд ли бы удалось. Медлительный, в деловом смысле совершенно беспомощный Келлер, который мог десятилетиями обдумывать какое-то сочинение, не записывая ни единого слова, с восхищением, но не без недоверия, следил за чудовищно бурной активностью дружественного ему мецената. В то время как Готхельф часто испытывал ненависть к Эшеру, которого называл «полководцем материального мира»[29] и «директором-диктатором»[30], опасения Келлера основывались на том, что он всегда сознавал двойственность прогресса, и с годами это вылилось в мрачный пессимизм. В результате Келлер, который умел с вакхическим пылом прославлять природу и не отделимые от нее патриотические праздники, в поздний период творчества достиг устрашающего мастерства в изображении взорванной идиллии. В глубоко скептическом романе его старости, «Мартине Заландере», это нашло воплощение в почти сюрреалистической сцене. Сцена разыгрывается на одном из таких праздников, которые когда-то были для Келлера самой радостной формой функционирования только что родившейся политической Швейцарии и для которых он писал великолепные песни, например ту, которой открывается последняя новелла сборника «Люди из Зельдвилы»:

Три локтя яркого шелка на флаг,
И горстка людей, очень славных,
Пускай ускоряют радостно шаг —
Вот все, что сердцу желанно!

Тот, кто поет это, отправляется на певческий праздник. Песня не ахти какая, но в последней строфе все же слышится неповторимый келлеровский тон, и еще мы различаем в ней отголосок той грезы о райской жизни, которую Галлер когда-то связал с идеей Швейцарии и которую в какие-то периоды своей жизни разделял и сам автор «Зеленого Генриха»:

Скорей туда, где наш нарядный
Народ на празднество идет,
Где флагов шелк, очам отрадный,
Над головами он несет!
В отчизне нынче пир горой,
Безгрешный шум и гам,
И, если не спешить домой,
Безгрешным стану сам!

Так вот, Мартин Заландер, герой упомянутого романа, будучи уже человеком зрелых лет, сохранил наивно-восторженное, на грани с глупостью, отношение к Швейцарии и не замечает трещин, которые то и дело появляются на поверхности сложившейся в его уме красивой картины, свидетельствуя об угрозе финансовой катастрофы. Однажды он сидит — по-юношески воодушевленный — на одном из народных праздников, которых в последнее время стало так много, что скоро вообще будет непонятно, кто в этой стране еще работает. Как говорится в романе, «он полагал в новой своей юности насладиться цветением отчизны»[31]. И поначалу его воодушевление кажется оправданным. Келлер демонстрирует это в чудесном эпизоде с легким религиозным оттенком. Поблизости от Заландера, который в праздничной зале сидит за длинным столом, стоит роскошный кубок. И здесь речь рассказчика переходит в ту удивительную прозу, где всё остается совершенно конкретным, но вместе с тем как бы вибрирует от дополнительных смыслов:

Вечернее солнце, аккурат заглянувшее в праздничную залу, отразилось в золоченой внутренности большого почетного кубка, который стоял перед ним, только что наполненный красным вином, и блеск золота неописуемым волшебством осиял прозрачную пурпурную влагу.

Мартин вперил свой взор в искристое красочное зрелище, которое, внезапно явившись с ясного неба, словно запечатало его помыслы пламенным сургучом.

Это похоже на маленькое земное чудо. Кубок словно переместился с церковного алтаря на алтарь отчизны, и в нем возникает цветное отражение лица патриотически настроенного человека. В процитированных строках нет ничего, что побуждало бы усомниться в прекрасном смысле «неописуемого волшебства». Дальше такое впечатление еще более усиливается и приобретает сверх того налет эротизма:

Красноватый отблеск из кубка пробежал даже по его восхищенному лицу, что заметила сидевшая напротив милая дама и сказала ему об этом, попросив не шевелиться, потому что это очень его красит.

Но тут-то и начинается — задолго до того, как это замечает читатель, — расколдовывание. Оно тем более смущает нас, что поначалу воспринимается как дальнейшее усиление положительного эффекта.

Польщенный, он на секунду-другую замер, покуда отблеск не заиграл на лице, как и вино в бокале. Ведь по длинному узкому столу пробежало легкое сотрясение, и содержимое бокала тоже встрепенулось.

Сотрясение возникло оттого, что двое полицейских в цивильном платье неожиданно предложили одному из участников застолья встать и пройти с ними, а тот отказался, и шаткий стол получил толчок, когда полицейские, взявши мужчину под руки, принудили его встать. Он побледнел и покорно последовал за ними, потупив взор и украдкою снимая с черного костюма всяческие отличия — розетки, банты и серебряные либо позолоченные эмблемы, одну за другой.

Позже распространяется слух, что этот уважаемый человек и усердный посетитель праздников совершил крупные хищения. Он подготовился к бегству за океан, однако, не удержавшись, решил напоследок посетить праздник еще раз. Его случай — один из десятков таких же, всплывающих на свет ежедневно. Волна обманов и коррупции захлестнула Швейцарию и резко контрастирует с многочисленными патриотическими праздниками.

Таково самое изысканное из когда-либо созданных описаний трещин, которые проходят через швейцарскую идиллию. Разительную силу изображение этой трещины обретает за счет того, что автор поначалу с подлинным душевным подъемом пускает в ход все средства своего восхваляющего действительность искусства и буквально убаюкивает нас грезой о прекрасной отчизне. Потом «легкое сотрясение» пробегает по «длинному узкому столу», заставляя «встрепенуться» содержимое бокала, отчего отблеск падает и на лицо Заландера. Это — наислабейшее из возможных колебаний материи; собственно, всего лишь мерцание, которое можно было бы понять и как проявление жизненной энергии. До тех пор, пока задержание мошенника не покажет, что в данном случае не что иное как общественный кризис Швейцарии заставляет идиллию сотрясаться в столь изысканной форме. Как когда-то, в свой оптимистический период, Келлер заявил, что в этой стране всё оживляется политикой — «потому что сегодня всё является политикой и связано с ней, начиная от наших кожаных подметок и кончая самой верхней черепицей на крыше»[32], — так же и теперь он наглядно показывает, что исчезновение в Швейцарии сознания собственной политической и экономической ответственности есть не просто случай, касающийся отдельных мерзавцев, которых можно отправить в тюрьму, но именно трещина, которая тянется через всё, раздражает и заражает всё вокруг, превращая Целое в больной организм.