Эдвард Куровский - Русская душа

• Название: Русская душа
• Автор: Эдвард Куровский
• Жанр: Современная проза

---

…Через несколько дней наш поезд уткнулся в снежный занос возле станции Забалки недалеко от Пензы. Мы были вынуждены выйти вместе со всеми, чтобы не погибнуть в холодном вагоне с заснеженными окнами. На дворе, словно дикий зверь, завывал ветер, а из-за пурги видимость ограничивалась всего десятком метров.

Мы тащили свои сундучки и не знали, куда идем. Приземистое здание станции было совершенно разрушено, и мы знали, куда делись пассажиры, шли на ощупь, дороги не было, никаких следов. Вдруг мама упала в какую-то яму, провалилась в снег по шею и решила уже было остаться в той дыре, сказала, что там тепло и что нет сил выбраться оттуда.

Один из заносов оказался землянкой, и мы смогли туда пробраться. Там было тепло и пахло дымом, сидевшая под снегом женщина вовсе не удивилась нашему появлению, лишь ребенка увела, чтобы мы не засыпали его снегом. Она не слушала наших объяснений, потому что плохо говорила по-русски. Запихнула в чадящую печку немного коровьего навоза, велела нам следить за ребенком и вышла.

Через некоторое время она вернулась и показала нам, как идти к председателю, который уже ждет гитлеровских шпионов. Она, дескать, их поймала и доложила об этом представителю власти, такой был порядок.

Без труда мы отыскали низенький барак — оказалось, что там столовая. Невысокий кривоногий мужчина велел кухарке выдать нам по миске чечевичной каши. Мы ели деревянными ложками, а в это время мужчина спрашивал, где мы высадились, потому что он должен доложить в Пензу и спросить, что с нами делать. Наконец он отвел нас в теплый дом, открыл дверь без стука и приказал лежавшей на печи женщине, чтобы та за нами присмотрела.

Отец для всей семьи (шесть человек) разложил на полу солому, а лежавшая на печке женщина попросила его, чтобы он взял топор и принес из лесу дров для растопки. Сказала, что деревья рубить нельзя, можно только брать ветки с занесенной снегом земли. Мы узнали от неё, что она из Тамбова, русская, сослана за то, что её муж сдался в плен гитлеровцам. Показала нам амбар, где можно достать чечевицы, но, понятное дело, тайком, чтобы не попасться, хотя нас и так никто не будет гнать оттуда. Не нужно, дескать, вламываться в магазин, достаточно проделать ножиком дырку в доске, и оттуда с каждым ударом кулака будет выпадать по зернышку.

Вдруг у меня началась сильная лихорадка. Ничего не болело, только хотелось спать. И плохо почувствовали себя мой младший братишка Тадеуш и мама. Отец побежал к председателю, а через несколько минут воротился с двудышловыми санями, которые тащила заиндевевшая лошадка, и мы поехали в больницу, хотя отец и не знал, где она находится. Кто-то из деревни показал, что это за лесом, но дороги всё равно не было видно, только слегка проступал след от саней.

Не знаю, как долго мы ехали, потому что я спал на соломе, укрытый старым полушубком. Отец очень боялся, как бы сани не свалились с узкой дорожки, потому что тогда они потащили бы за собой лошадь и мы остались бы в глубоком снегу навсегда.

Высадили нас возле длинного деревянного дома, который был едва приметен в снегу, и уложили на железные кровати в одной из палат, где уже лежали трое раненых солдат. А маму понесли дальше. В теплом помещении под плотным одеялом я сразу уснул.

Разбудила меня медсестра. Она сидела на краешке моей кровати, держала в руках алюминиевую тарелку и терпеливо уговаривала меня съесть немного каши, ложечку, а потом ещё одну. Ни за что бы не послушался, если бы не её прелестная улыбка на молоденьком личике. Она будила меня по три раза в день, а мне казалось, что каждые пять минут, потому что всё время хотелось спать.

Через несколько дней мы с братишкой уже учились передвигаться, держась за кровати, и размышляли над тем, где теперь наша мама. Но у нас не было сил искать её. Мы беседовали с солдатами, которые топили печь и помогали нам ходить — до печки, до окна, за которым мы видели только снег и лес.

Однажды заметили на белом горизонте черную точку и поняли, что это едет к нам отец. Он отвёл нас к саням, закутал в полушубки, и мы в трескучий мороз вернулись в Забалки. До сих пор не могу понять, отчего я не попрощался с милыми медсестричками, которые до сих пор снятся мне по ночам.

Весной отправились дальше, на запад. Куда? «Поближе к дому», — отвечал отец.

Благоухали леса и луга, и даже в товарном вагоне эта поездка доставляла мне много удовольствия, смена пейзажей переполняла меня радостью, и даже то, что иногда нас выгоняли из вагона из соображения безопасности, не портило мне настроения.

В Воронеже нас задержали надолго. Энкавэдэшники тщательно проверили наши документы, а потом отвели нас к коменданту. Сдержанный полковник сообщил нам, что мы въехали в район военных действий и за это нам грозит военный суд. На наши оправдания, что паспорт позволяет нам находиться на всей территории СССР, полковник отвечал коротко: «Но не в зоне боевых действий».

— Вы надеялись, что через несколько дней гитлеровцы доберутся до Воронежа, — сказал он отцу, — а вы с семьёй окажетесь на немецкой стороне, верно? И будете великолепными информаторами о настроениях в нашей стране, так? Не надо ничего объяснять, этому нет оправдания. За въезд на военную территорию вас ожидает армейский суд и лагерь, — говорил он негромко, — а невинных детей отправим в детский дом.

Мы тихо стояли у стола, понимая, что наша участь зависит от этого полковника. Я думал о том, что такой спокойный человек не способен нам навредить, это на него не похоже.

— Есть ещё одно решение, — произнес он через минуту, рассматривая наши документы. — Дам вам направление назад, в Сибирь, но немного подальше, к китайской границе, чтобы вам трудно было оттуда сбежать. Выбирайте.

Мы сразу же выбрали второе, опасаясь, что он передумает.

Вошли в стоявший как раз неподалеку пульмановский вагон и стали ждать, когда поезд тронется. Главное, что не в лагерь. Когда напряжение немного спало, мы задремали, сидя на своём скарбе.

На рассвете поезд остановился, и мы услыхали крик: «Выходите! Быстро!». Оказалось, что состав затормозил перед рельсами Кочетовки, разбитыми во время бомбёжки. Впереди дымились догорающие вагоны.

В утренней стыни, во мгле, в дыму от тлевших вагонов шли мы вместе с другими людьми к каким-то постройкам. Это была станция Мичуринск, и там у всех пассажиров тотчас же проверили документы и каждому, в том числе и нам, разъяснили, что мы должны первым же поездом оттуда выехать, а кто не уедет, того вывезут на грузовиках в известное место.

После минуты размышлений отец обнял меня, старшего из детей, и сказал: «Идём». В охраняемый военными комитет партии попасть было трудно, нас впустили только тогда, когда отец сказал, что мы договорились, нас ждут, хотя это и не было правдой.

Принял нас первый секретарь. Отец показал ему свои документы и предложил решение: нет уже сил ехать дальше, он охотно работал бы где-то здесь, поблизости. Секретарь отодвинул лежавший на столе револьвер, символ власти, и, глядя на наш билет до Томска, на минуту задумался. Наконец посмотрел на стоявшего рядом колхозника: «Возьмете?»

— Работать у меня некому, особенно не хватает мужчин. А семья большая?

— Четверо детей, но самый старший уже может работать.

— Ладно. Утром приедет за нами повозка, — сказал бригадир отцу.

Повозка, которую мы так ждали, не приехала, энкавэдэшник согласился подождать ещё денек, а утром, мол, он пришлёт военный грузовик.

Не дождавшись транспорта, отец сам пошёл в Колбовку, которая была в двенадцати километрах от города. По пути спрашивал встречных людей, где находится это село. Ему показывали в сторону запыленной степи и советовали идти босиком, потом что дорогу развезло, а на реке нет моста. Под открытым небом простаивали ржавеющие трактора, а через пару часов стали попадаться горки навозных куч.

Бригадира отец застал в кузнице. Тот очень спешил, но все-таки вспомнил, о чем идет речь.

— Позади кузницы есть тележка, — сказал он отцу. (И правда, неподалеку стояла четырехколесная подвода.) — А вон там — кони, — бригадир показал на пастбище у реки.

Вот так отец во второй половине дня приехал за нами. Мы обрадовались, и оживился охранявший нас энкавэдэшник. Ах, с каким удовольствием смотрел я на поля за Мичуринском, на топкие рытвины, в которых застревали колеса, на изредка встречавшиеся на пути сёла и крытые соломой сараи! Пашущий землю трактор тянул за собой километровый хвост пыли. Мои братья тоже внимательно ко всему присматривались, а сестричка всё спрашивала: «Что это такое?». Это была настоящая Россия, настоящие степи…

Конь сам подошёл к дому с вывеской «Бухгалтер» и остановился, женщина пригласила нас в комнату и сразу же сообщила, что бригадир где-то в поле. Хозяйка не знала, когда он вернется. Словом, ночь мы провели в этой конторе.