Роман Глушков - Найти и обезглавить! Головы на копьях. Том 2

• Название: Найти и обезглавить! Головы на копьях. Том 2
• Автор: Роман Глушков
• Жанр: Боевая фантастика

Продолжение жестокого дарк-фэнтезийного боевика о похождениях вояки-кригарийца Баррелия ван Бьера и его приятеля Шона. Золотая война, что началась после разграбления банков Вейсарии, идет в самом разгаре. Легионы эфимского тетрарха Вальтара Третьего бьются с армией короля южан Георгиуса Солнечного, а у северной границы Эфима уже точат мечи готовые ударить в спину Вальтару островитяне. Отстав от своего отступающего легиона, Баррелий и Шон затесываются в отряд эфимских наемников, что выполняют секретную миссию в тылу армии южан. Однако не все так просто, как выглядит на первый взгляд. И как бы ван Бьеру и Шону не пришлось горько пожалеть о том, что они участвуют в этом кровавом рейде…

---

Годжийцы сражались яростно, но в битве с вояками Аррода одной лишь ярости было недостаточно. Разбившись на группы, отряд разбежался по всей деревне и в свою очередь раздробил силы хозяев. Которые, вероятно, сумели бы еще противостоять врагам, если бы сами объединились в отряд. Но сражаться так, как это делали наемники, местные охотники и землепашцы были не обучены. И неизменно гибли, орошая подножную грязь кровью или роняя на нее внутренности из вспоротых животов. И не только внутренности, но и вышибленные мозги, отрубленные головы и конечности. По которым затем топтались чьи-нибудь сапоги, перемешивая все это в мерзкую кашу, на которую грозили вскоре слететься стаи падальщиков.

Братья Гиш и Пек держали в каждой руке по сабле и, прикрывая друг другу спины, чувствовали себя на поле боя королями. Теперь это была не просто шустрая парочка, а настоящий четверорукий демон, шинкующий четырьмя клинками любого врага, что к нему приближался. Даже соратники, и те опасались находиться рядом с близнецами, боясь подвернуться им под горячую руку.

Точность и слаженность их действий была поразительной. Порой случалось так, что один из них отбивал нацеленный в него клинок, а ответный удар наносил уже его брат. Наносил и как правило попадал, так как заставал этим врага врасплох.

Подобных фортелей в запасе у Гиша и Пека было множество. Гиш ловил перекрещенными саблями меч годжийца, а Пек тем временем подныривал брату под руку и всаживал клинок в открытый вражеский бок. Или Пек уводил противника за собой, полностью отвлекая его внимание на себя, а Гиш внезапно появлялся у него за спиной и срубал ему голову. Или оба они начинали играть с противником, обрушивая на него шквал ложных и настоящих выпадов. Отчего у того разбегались глаза и он либо пускался в бегство, либо нарывался на чью-нибудь саблю.

Иными словами, братья не столько сражались, сколько развлекались, так как для них тут не находилось достойных противников.

Где был Ярбор Трескучий, когда мы перекрыли ворота, я не видел. Но он объявился сразу, как только на площадь высыпала дюжина врагов в доспехах фантериев армии Григориуса Солнечного.

Это были явно не годжийцы, а какие-то заезжие гости. Они не появлялись на стене – видимо, не хотели, чтобы наемники узнали об их присутствии в деревне, если штурм не увенчается успехом. Но когда отряд ворвался в крепость, прятаться от него стало бесполезно. И солдаты, вместо того, чтобы и дальше отсиживаться по домам, ожидая, когда их найдут и перережут, решили вступить с врагом в открытую схватку. После чего выстроились в боевой порядок – эти-то ребята, в отличие от сельчан, знали, как воевать в строю, – и решили прорываться к воротам…

…Но дошли они только до площади, где им преградил дорогу Ярбор Трескучий, чья секира была уже обагрена годжийской кровью.

Завидев новую группу южан, многие наемники ринулись было к ним, но всех их остановил грозный рык Трескучего:

– А ну назад! Эти – мои! Мои, я сказал!

И он, входя в боевой раж, трижды стукнул себя обухом секиры по нагруднику.

Возражающих не нашлось. Даже Гиш и Пек, которые тоже были не прочь схватиться с фантериями, отдали это право Ярбору и отступили назад.

Фантерии тоже поначалу замешкались и остановились. Но, увидев, что больше никто кроме гиганта не желает на них нападать, еще плотнее сомкнули щиты и нацелили на Трескучего все свои копья. После чего начали осторожно, шаг за шагом, двигаться ему навстречу.

А Ярбор, крутанув в руке секиру, продолжал стоять на месте и по-звериному скалил свои окровавленные зубы. Нижняя половина его лица была залита кровью, но на раненого он не походил – не иначе, это он успел перегрызть кому-то горло. И поскольку он после не отплевывался, значит, вкус вражеской крови ему нравился.

– Похоже на то, сир, – обратился ван Бьер к полковнику, – что большой сердитый человек запамятовал о вашем распоряжении брать всех гостей этой деревеньки живьем.

– Того, кто нас интересует, я среди них не наблюдаю, – отозвался Шемниц. – Конечно, было бы неплохо допросить и этих солдат, но как, по-твоему – они сдадутся, если мы им это предложим?

– По-моему – нет, – помотал головой Баррелий. – И я бы на их месте предпочел гибель в бою, зная, что ожидает меня в таком плену, ведь пощада им так и так не светит.

– Не светит, – согласился сир Ульбах. – Поэтому будь что будет – их судьба теперь в руках одного лишь Господа. К тому же мы обещали Ярбору дать ему сегодня отвести душу, а обещания надо выполнять…

Оторопь с южан сошла довольно быстро. Да, размеры бросившего им вызов противника внушали страх. Но как бы то ни было, а он стоял перед ними один, и численный перевес был на их стороне.

– За короля и отечество! – прокричал кто-то из фантериев, очевидно, командир. И они, издав боевой клич, дружно ринулись на Трескучего.

Я решил, что он уклонится в сторону – все-таки в него был нацелен почти десяток копий. Любитель финтов и уверток Баррелий почти наверняка так бы и сделал. Но Ярбор был не таков. Не сходя с места, он лишь развернулся полубоком и рубанул секирой по копьям за миг до того, как они бы в него вонзились.

От удара, который, небось, рассек бы пополам даже лошадь, почти половина копий сломалась, а остальные были отбиты в сторону. Несколько копейщиков при этом не удержали равновесие и упали, кто – на колено, а кто и растянулся в грязи. Их порядок расстроился, и в стене щитов, как в щербатом рту, появились опасные бреши.

Тогда-то Ярбор и бросился контратаку.

Проскочив между торчащими вперед обломками копий, он ворвался в просвет между щитами и очутился среди фантериев. И не успели те сообразить, что произошло, а секира великана уже гуляла среди них, разбрызгивая во все стороны фонтаны крови.

До сего момента я был уверен, что Трескучий заработал свое прозвище исключительно за умение громко пускать газы. Каждый раз, когда они с треском вырывались у него из задницы – неважно, на привале или в походе, – об этом сразу же узнавал весь отряд. И разражался дружным хохотом, на что Ярбор никогда не обижался, так как именно этого он и добивался. Пожалуй, это была лучшая шутка, которую я слышал из его… чуть не сказал «из его уст». Потому что обычные его шутки хоть и вызывали у соратников вежливые смешки, на самом деле мало кого веселили.

Ан нет – как оказалось, Трескучий умел трещать и по-другому! И от этого его треска уже никого не тянуло смеяться. А особенно тех, чьи доспехи, щиты и кости трещали, когда на них обрушивалась секира исполина.

Баррелий терпеть не мог двуручное оружие, считая его громоздким и медленным. Но это лишь потому что у кригарийца, при всем его опыте, не было в руках столько мощи, сколько у Ярбора. Секиру, которой он орудовал с лихостью жонглера, я с трудом оторвал бы от земли. Да и ван Бьер смотрелся бы рядом с нею коротышкой. Двух фантериев Трескучий разрубил косыми ударами от левого плеча до правого бока. Еще двух он разрубил не до конца, и их рассеченные до пояса тела, упав в грязь, напоминали уже не людей, а уродливых ползучих монстров. И все это Ярбор проделал еще до того, как остальные фантерии пришли в себя и начали оказывать ему сопротивление.

Ну или как – сопротивление… Фантерии, конечно, атаковали Трескучего яростно и изо всех сил. Вот только при столкновении с его силой и яростью они вмиг становились беспомощными, словно дети.

Уже после пяти-шести ударов Ярбор дрался, стоя по щиколотку в кишках и прочих внутренностях, что выпали наземь из расчлененных им тел. И он явно не собирался останавливаться на достигнутом. Да и просто останавливаться – тоже.

Иногда южанам удавалось приблизиться к нему настолько, что он уже не мог занести секиру. Но когда врагу оставалось лишь вытянуть руку и пронзить Трескучего мечом, вдруг выяснялось, что это невозможно – мешала какая-нибудь уважительная причина. Например, острие на тыльном конце топорища ярборовой секиры, вонзившееся фантерию в глаз. Или сапог Трескучего, что пинал подбегающего к нему противника в грудь. Или ручища Трескучего, хватающая противника за горло и с хрустом это горло разрывающая. Или все та же секира, что ударяла южанина в голову, только без замаха, а коротким тычком. Назвать который щадящим все равно язык не поворачивался – похоже, Ярбор вообще не имел понятия, что такое щадящие удары и зачем их надо наносить.

Упавших, но еще живых врагов он топтал так остервенело, что встать они уже не могли. Да кабы и могли, смысла в этом не было – все равно через мгновение они опять упали бы в грязную жижу, перемешанную с человеческими потрохами и кровью. А гигант разошелся настолько, что многие наемники вместо того, чтобы гоняться за годжийцами, стояли и таращились на него.

– Наверное, он и правда мог бы стать кригарийцем, – заметил я Баррелию. Он тоже не сводил взора с разыгранного Ярбором изуверского судилища. Разве только, в отличие от других зрителей, лицо монаха выражало не удовольствие и не азарт, а откровенную скуку.