Валерий Митрохин - Афорист

• Название: Афорист
• Автор: Валерий Митрохин
• Жанр: Современная проза
• Год: 1992

---

Но как невинны его истоки! Истоком зла стала невоздержанность в работе, в любом любимом деле. Возможно, таким истоком бывает и даже само добро, если и в нём переусердствовать.

Не надо оглядываться в прошлое. Не надо бы. Не имеет смысла. Ослабляет душу. Расслабляет.

Но ведь человек вершиной высоко, а корнями здесь. Вершина никогда не видит корня. И порой даже не подозревает о его существовании. Да, она питается его соками. Да, все неразрывно: прошлое, настоящее. Но лучше, когда мы не видим, во что превращается совершенный плод, пройдя анналами человеческого организма.

Тем более что внутри нас времени нет. Ни прошлого, ни грядущего. Оно там цельно. Во всяком случае, не желудку судить об этом, исходя из вида перерабатываемого яблока.

Кто–то плакал тихо–тихо. Так, когда не поймёшь, гримаса это смеха или страдание. Кто–то насвистывал чуть слышно или напевал, некоторые молились. И шли. Двигались в одном направлении, не торопясь, не мешая друг другу. Те, кому суждено было идти, шли, а которым было начертано иное, оставались на месте.

Не замечая того, что происходит вокруг, они бессмысленно суетились, теснили друг друга. Пытались действовать, как всегда. Занимали очередь. Цапались, но не от раздражения, а от какой–то доселе неведомой им эйфории. Они были пьяны без алкоголя или наркотика. И боялись, что этот сладкий полусон–полуявь кончится и придется отправляться в аэропорт, как тысячам других.

Они тоже пели, но громко, подчеркнуто весело и беззаботно. Они тоже молились, но тайком, боясь, что и их за это могут причислить к тем, идущим на погрузку. Она оказывали друг другу всяческие знаки внимания вплоть до самых дорогостоящих, боясь и подумать о том, что демонстрируют тем самым остатки добротолюбия. Они вдруг осознали, что только любовь имеет смысл, что лишь она есть лекарство не только от всех болезней, но и от чего–то ещё, названия, которому они не могли определить, но неизбежную угрозу коего чувствовали (предчувствовали). Кожей, дыханием своим, в окрашенных невыразимой грустью скороспелых наслаждениях. О, как много нежных и самых золотых слов прозвучало тогда на земле! Какие бриллиантовые слезы пролились в минуты таких откровений! То было потрясшее, быть может, всю Вселенную очищение душ. Но даже слезы младенцев оказались бессильными что–либо изменить, то есть остановить начавшееся.

И ещё показал мне Ангел чистую реку жизни, светлую, как горный хрусталь, растекающуюся от престола Бога и Агнца по улицам Иерусалима. По обеим сторонам реки росли там деревья жизни, плодоносящие двенадцать раз в году, дающие каждый месяц плоды свои. Листья же тех деревьев были целительны для народа.

Ничего не угодного Богу больше не будет во граде, поскольку есть там престол Божий и Агнца. Слуги Его будут поклоняться Ему. И дано им будет видеть лицо Бога, а имя Его будет сиять на челе у них.

Ночи не будет для них. И не нужны им будут ни лампа, ни солнца свет, ибо Господь сам освещает им жизнь. И потому царствовать им веки вечные.

И снова сказал мне Ангел: «Истинны, правдивы слова, которые Господь Бог послал сказать Ангела Своего, и показать Своим слугам то, что вскоре произойдёт: «Помните же, приду Я очень скоро. Блажен, кто внемлет и повинуется законам, записанным в этой книге»

Услышав и увидев всё это, склонился я к ногам Ангела, дающего мне сие откровение, в знак поклонения Ему. Он же остановил меня: «Не делай этого. Я — такой же слуга, как ты и твои собратья пророки. Все те, кто соблюдает слова этой книги, Богу поклонись!»

Ещё сказал: «Не таи слова, записанные в книге той, ибо время близится!»

И ещё говорил: «Неправедный пусть так же и продолжается; нечистый пусть так же и оскверняется; а праведный да творит пусть правду и впредь. Святой же да освящается ещё. Скоро, скоро приду Я и принесу с собой награду! Каждому воздам по делам его!» Есмь Альфа и Омега, начало и конец, первый и последний».

Блаженны те, кто соблюдает заповеди Его, чтобы иметь право вкусить от древа жизни. И пройти через врата в город Его.

Псы же и колдуны, любодеи и убийцы, идолопоклонники и все те, кто любит ложь и предается ей, останутся снаружи.

Я — Иисус — послал Ангела Моего засвидетельствовать вам это в церквах. Я потомок рода Давидова, звезда светлая утренняя.

И дух, и невеста Его говорят: «Прииди!»

Пусть тот, кто слышит это, скажет: «Прииди!» А кто жаждет, кто хочет, пусть возьмет воду жизни даром.

А еще Я свидетельствую всякому, способному слышать, из книги этой слова пророчеств: «Если кто–нибудь добавит что–то к словам этим, то Бог нашлет на него все бедствия, описанные в книге этой. Если же кто–то опустит что–либо из пророческих слов книги этой, то Господь отнимет долю того в древе жизни и святом городе, описанном в книге этой».

Свидетельствующий это говорит: «Да гряду скоро! Аминь»

Прииде же, Господи Иисусе!.

Да будет со всеми вами благодать Иисуса Христа! Аминь.

Молитва автора:

Господи! Разве я посмел бы исказить или опустить что–то из Твоих слов! Разве без Тебя я смог бы и два слова связать? Я пишу так, как пишу. И знаю, что Ты от меня ждешь лучшего. Ты ждешь, а я не в силах Тебе угодить. Зачем же Ты даешь мне задание? Твои задачи не по силам для меня, слабого. Но Ты даешь их мне. Разве нет более восприимчивого вместо меня, грешника?! Зачем я Тебе, ничтожный?!

Прости за кощунство, слетевшее с грязного чернильного языка моего! Прости, Отче!

— А ты прости, что я слышала твою молитву. Нечаянно получилось. Зашла, Ирэн искала. Я не хотела.

— Ничего, Ню! Возможно, тебе приятнее, когда называют Колировка? Все хотел выяснить…

— Мне все равно. Правда, говорят, что чем длиннее имя, тем длиннее все. Но я — за разумные пределы. У испанцев, совершенно безобразные длинноты. А они почему–то малорослые. Ну да ладно, мой мальчик. Можно мне тебя так называть? Ты ведь тоже питаешь некие ко мне — не будем называть какие — чувства.

— Как водится, я люблю всех моих героев.

— Но я ведь героиня! Ну, и еще раз ладно. Так вот. Бог тебя любит! Он хочет, чтобы ты научился своему делу, как надо. А мы тебе поможем, поспособствуем. Ты, главное, слушай, что Он тебе говорит. Ты слушай и не отвлекайся на ерунду. А вот как у меня, к примеру, было! Он мне все время одно всего лишь слово внушал: «свалка». А я, дура, никак не могла понять, на что намек идет. А потом дошло, и я заработала свои миллионы.

В искусстве все не так, как в жизни, но очень похоже. Гений.

Всё–таки все афоризмы относительны. Видимо, ценность их заключается, прежде всего, в лапидарной изящности, в мгновенном блеске, в экстазе слияния слова и мысли, нередко весьма приблизительной.

Теловоды:

— Так сколько нас в бригаде?

— Тьма. Но тебе надо знать только экипаж: меня, Жилду. Есть ещё один теловод — Брион Эм. Он у нас по младенцам спец.

— Так значит Тойфель Кар — самый главный над нами?!

— Есть ещё главнее.

— Он тоже видит и слышит всё, когда ему надо.

— А его самого как можно увидеть?

— Окстись, неуч!

— С Тойфелем увидеться — уже неприятность, а ты эвон чего захотел.

— Может, по дороге его увижу!

— Не увидишь. Кар обитает в комфорте. И не любит оставлять зону без присмотра.

— Но я не о Каре.

— Ха–ха–ха! — засмеялся Соя. — Заткнись, малыш, иначе нарвёшься. О Каре мы поговорить можем. О том, кто выше, — нельзя.

— Ладно! Значит, у Кара тут дом?

— Целая гостиница. Одни съезжают, другие селятся. Земля, брат, — гостиница со всеми удобствами.

Город всплыл и замер на горизонте, словно огромный корабль.

Твоё дыханье ощущаю с тыла.

И длань Твою на собственной руке.

Прости, что мне бумаги не хватило,

Что на Твоем пишу черновике.

Автор не установлен.

В поезде:

Она не знала, что делать со своими ногами. В тесном купе они казались просто громоздкими. Они, казалось, только мешали ей и её попутчику.

Психома:

На сенокосе бабы повязывались платками так, что видны были только глаза. Ниндзи моего детства, вороша сено, таким образом спасались от пыльной аллергии, а еще больше берегли нежные губы и кожу лица от нещадного солнца.

В юности все мы были аргентинцами. Мы любили танго. И наши ровесницы тоже носили мини. Их тугие ляжки тоже были открыты более, чем это одобрялось взрослыми. И всё–таки, наши девушки были целомудренны. Нередко до… ну скажем так, до вполне приличествующего подразумеваемому событию возраста. Сегодня всё не так. Во–первых, никакого возрастного ценза не существует. Во–вторых, ляжки какие–то не такие. Но самое главное, что меня занимает, — это холодность, с которой на эти части тела взирают теперешние юноши. Танго тоже теперь не танцуют. Порой кажется, что у сегодняшних молодых нет музыкального слуха и полностью отсутствует чувство гармонии. Я слыхал, они тащатся и кончают весьма скупо и коротко. Может ли получиться из такого соития полноценное потомство? Тем более что жалкий этот оргазм частенько происходит не в любви и даже не в постели, а под какофонию и вопёж конвульсирующих безголосых кумиров.