Элизабет Хауэр - Фарфоровое лето

• Название: Фарфоровое лето
• Автор: Элизабет Хауэр
• Издательство: «Петербург — XXI век»
• Жанр: Проза
• Год: 2004
• ISBN: 5-88485-132-4

Действие романа «Фарфоровое лето» происходит в 80-е и 30-е годы прошлого столетия. В центре повествования — судьба молодой женщины Кристины Гойценбах. Она несчастлива в браке, ее сложный характер доставляет немало проблем как мужу — честному, но сухому и ограниченному человеку, — так и другим родным ей людям, что дает им повод сравнивать Кристину с ее давно умершей теткой Кларой. История жизни Клары окутана тайной. Кристина решает открыть секрет, который от нее скрывают. Так она знакомится с внуком Клары Бенедиктом. Молодые люди влюбляются друг в друга, Кристина уходит от мужа и проводит лето с возлюбленным. В конце этого «фарфорового лета» они расстаются. Но Кристина, в отличие от пережившей похожую историю Клары, не сломлена, наоборот, она чувствует себя более сильной и уверенной, чем раньше.

Роман написан в лучших традициях психологической и бытописательской прозы, при этом фабула носит напряженный, почти детективный характер. Критика отмечает точное воссоздание атмосферы и нравов австрийского общества, психологизм, ясность и простоту языка. Это женская проза, «рассчитанная на взыскательный вкус и в то же время понятная широкой читающей публике».

---

Три толстых матраца из конского волоса — приданое матери Руди, которым она когда-то очень гордилась, — принадлежали теперь Бенедикту. На них он мог удобно вытянуться, так разместив свое правое бедро, свою правую ногу, чтобы до минимума свести боли, мучившие его, особенно вечерами. Иногда он снимал со стены старое в пятнах зеркало и при свете настольной лампы рассматривал длинные и глубокие шрамы от операций, тянувшиеся от бедренного сустава по верхней части бедра.

Игра в шахматы удалась на славу. Первую партию выиграл отец Руди, причем без всякого сопротивления со стороны Бенедикта. Настроение Венцеля заметно улучшилось, но поскольку он слишком выложился на эту первую партию, Бенедикт почти без труда выиграл вторую. Тем не менее отец Руди добился своего и был доволен. Он еще немного расспросил Бенедикта о его новой работе, распил с ним бутылку пива и отправился спать.

Руди в это время сидел, отвернувшись от стола, и листал комиксы. После ухода Венцеля Чапека Бенедикт попытался завязать с ним разговор, но Руди отвечал односложно и явно не хотел вступать в беседу. В конце концов он встал, потянулся всем своим коротким, приземистым телом и буркнул: «Отваливай, я устал». Бенедикт молча ушел наверх.

Выходит, он снова разочаровал или обидел Руди, а может быть, и то и другое вместе, Бенедикт никогда не знал этого наверняка. Ему не хотелось думать о Руди, но на душе у него было скверно. Ведь он был многим обязан своему другу.

Тот день был дождливым. Стоял октябрь, а может быть, даже ноябрь. За несколько дней до этого Бенедикта выписали из больницы, была сделана еще одна попытка — и это после двух неудачных — исправить врожденный дефект бедра, усугубившийся из-за вмешательства врачей. Бенедикт знал, что и эта попытка оказалась напрасной. Он вернулся в приют, где жил вместе с другими подростками, у которых не было родителей. Ребята проводили его до школы, помогли подняться по лестнице, учителя пытались сделать вид, что все в порядке вещей: и то, что он вернулся, и то, что ему запрещено пока много двигаться, все шло, как прежде. Потом ребята помогли ему спуститься вниз и, отпуская беззлобные шутки, отвели назад. «Тебе пока не стоит ходить одному», — сказал Бенедикту директор приюта, именно поэтому тот после обеда с трудом спустился вниз и под дождем заковылял по улице.

Кое-как он втиснулся в трамвай, в вагоне люди расступились перед ним, одна пожилая дама встала и предложила ему свое место. Бенедикт едва слышно поблагодарил ее. Когда он наконец сел, у него из рук выскользнул костыль, он пришелся по голове ребенку, сидевшему напротив на коленях у матери, ребенок громко, навзрыд заплакал. Бенедикт как-то неопределенно махнул рукой в сторону женщины, та лишь кивнула и стала гладить ребенка. Перед следующей остановкой он торопливо заковылял к выходу, но добрался до него слишком поздно, дверь в последний момент закрылась, и он остался стоять перед ней, прислонившись к стенке с объявлением, извещавшим пассажиров о штрафе, грозящем им за безбилетный проезд. Бенедикту было жарко, его нижняя губа дрожала. «Обопрись на меня», — сказал немолодой мужчина и взял его под руку. Бенедикт ощутил под пальцами ткань рукава, она пахла сыростью и старой шерстью. Наконец он вышел из трамвая, его почти вытолкнули наружу. Он поковылял вдоль домов, пешеходная дорожка была вымощена булыжником, стук его костылей отдавался глухим эхом.

Какое-то время Бенедикт просто шел вперед, пытаясь забыть о ненавистных ему врачах, директоре приюта, учителях и вообще обо всех доброхотах. Переходя через перекресток, он замешкался, и загорелся красный свет. Водителям пришлось ждать, пока он не доберется до тротуара, один из них успокаивающе махнул Бенедикту рукой. Тот состроил гримасу.

Дождь усилился, хлестал в лицо. Бенедикт почувствовал себя лучше, теперь он без помех шел своим путем, а все прохожие пытались укрыться от дождя. Ему вспомнилась песня: как ни странно, это была детская песенка, он выучился ей еще у своей матери. Единственная детская песня, которую он знал; все остальные песни стремились вдолбить в его упрямую голову приютские сестры, чужие тети, случайные воспитательницы, он механически повторял за ними слова и тут же забывал их. На мгновение Бенедикт представил себе летний день, каменную скамью в тени высокого, раскидистого дерева, на ней сидела его мать. Он увидел ручонку трехлетнего малыша. Она настойчиво тянулась к лицу матери, а по ней карабкался маленький красный жук с черными пятнышками. Мать пела: «Божья коровка, божья коровка, лети в Мариабрунн, принеси нам сегодня и завтра хорошую погоду». И правда, при последних словах жук улетел наверх, в тень дерева, а ребенок уставился на мать, он верил, что она может творить чудеса.

Тихонько напевая, Бенедикт остановился и поглядел на витрину спортивного магазина. Там уже были выставлены подарки к Рождеству, товары для зимнего отдыха. Лыжи всех видов, составленные в пирамиды, палки, угрожающе нацеленные сверху, коньки, носы которых грациозно врезались в пеностироловые пластины, сани, громоздившиеся на заднем плане, спортивная одежда ярких расцветок, из которой были составлены гротесковые фигуры без головы, рук и ног; все эти вещи назойливо лезли ему на глаза, а ведь ему-то они были ни к чему, у него не было никаких шансов когда-либо воспользоваться ими. И все же Бенедикт остановился у этой витрины, пытаясь разгадать скрытый смысл выставленных здесь предметов и понять, почему они отказываются служить ему.

За спиной он услышал торопливые шаги, кто-то спешил укрыться от дождя, шлепая тяжелыми ботинками по мелким лужам, вода плеснула на брюки Бенедикта, он сердито оглянулся. Тут прохожий поскользнулся, его с силой швырнуло прямо на левый костыль Бенедикта, костыль вырвался из рук, Бенедикт упал, всей своей тяжестью придавив прохожего. «Идиот» было самым мягким из ругательств, которыми разразился калека. Страх, что теперь еще и одна из его здоровых костей может оказаться раздробленной, привел его в невероятную ярость, он уже занес кулак, чтобы ударить лежавшего под ним в лицо. И тут он разглядел это лицо, молодое, широкоскулое, багровое от растерянности и отчаяния. Кулак Бенедикта разжался. Парень приподнялся, оперся локтем о булыжную мостовую и начал, не переставая, бормотать: «Извини, пожалуйста, извини». «Ладно», — ответил Бенедикт и попытался подняться, опираясь на стену дома. Это ему удалось. Он мог стоять. Прохожий вскочил и спросил, не может ли он чем-нибудь помочь Бенедикту, хоть чем-нибудь. Так началась дружба Бенедикта с Руди Чапеком.

Как ни отказывался Бенедикт, Руди проводил его назад в приют, сначала пешком, потом на трамвае, по пути они молчали. В один прекрасный день Руди снова появился в приюте, спросил Бенедикта, поинтересовался, как его дела. Потом он стал приходить все чаще. Разговаривая, они искали темы, которые помогли бы им сблизиться. Это было нелегко. Но они старались, как могли, потому что чувствовали, как важна для них обоих эта дружба. Они часто гуляли по зимнему городу, медленно, применяясь к возможностям Бенедикта. У них оказалось мало общих интересов, но это возмещалось большой взаимной симпатией. Через несколько недель Бенедикт окончательно понял, что последняя операция ничего не изменила в его состоянии; он перестал ходить и, никого не допуская к себе, в бессильной злобе лежал, скорчившись, на железной койке. Тогда Руди впервые как бы между прочим предложил: «Ты можешь пожить у нас». Бенедикт удивленно приподнялся и спросил: «Ты говорил об этом со своим отцом?» Руди пожал плечами. «Приходи как-нибудь ко мне», — сказал он.

Перед первым визитом Бенедикта Руди повел себя несколько странно. Зайдя за Бенедиктом, он смущенно вытащил из старого полиэтиленового мешка белую, плохо отглаженную рубашку с поношенным воротом. «Возьми, — сказал он, — я знаю, у тебя нет ни одной рубашки». Бенедикт покраснел. «А ну убери, — сказал он хрипло, — если мне нельзя появиться перед твоим стариком в пуловере, то я вообще с тобой не пойду». «Только сегодня, только для первого раза», — попросил Руди. Чертыхаясь, Бенедикт рывком натянул рубашку и убрал воротничок рубашки в вырез. «Позволь-ка мне», — сказал Руди и снова выправил кончики воротничка. У Бенедикта побелели губы.

Дом Чапеков был самым скромным домом поселка, располагавшегося когда-то на краю города. Это было до того, как Вену в шестидесятые и семидесятые годы застроили неуклюжими многоэтажками, сильно потеснившими зеленую зону. Теперь поселок представлял собой зеленый островок, затерявшийся в море серого бетона. Венцель Чапек получил деревянный дом в наследство от отца. Тот построил его своими руками, арендовав землю под сад. Позже обстоятельства изменились, и появилась возможность приобрести участок; бывшие садоводы ударились в строительство частных домов, каждый по своему вкусу и разумению, удовлетворяя этим честолюбивые устремления. У отца Венцеля денег хватило только на покупку земли, деревянный дом он перестраивать не стал. Здесь Венцель проводил с родителями жаркие летние месяцы, радуясь обильным урожаям фруктов, здесь он остался, когда женился, здесь проходило беззаботное детство его единственного сына Руди, и оба они, и Венцель, и Руди, никогда и мысли не допускали, что их деревянный дом не так уж и хорош, это был их дом и он их вполне устраивал.