Юрий Иванов-Милюхин - Драгоценности Парижа [СИ]

• Название: Драгоценности Парижа [СИ]
• Автор: Юрий Иванов-Милюхин
• Жанр: Исторические приключения

Заканчивается война с Наполеоном. По Парижу гарцуют сотни терских казаков, а тут ла филь ком сетре, не хуже станичных скурех…

---

Между тем в призрачном лунном свете стало видно, что в зрачках девушки принялись плясать настоящие языки пламени, казалось, если их направить вниз, они расплавят сбившуюся на горле в ямку золотую цепочку с медальоном, золото вспыхнет жгучим костерком, прожжет нежную кожу насквозь и уйдет в землю. С еще большим остервенением она взялась отодвигать от себя голову партнера, одновременно пытаясь вильнуть попой. Сипение с зубовным скрежетом сквозь губы грозились перейти в громкие вопли. Наконец, она будто выплюнула какие–то слова, среди которых можно было разобрать шипящее:

— …ту сэ куш–шри… ку–ушри… ку–уш–шри-и…

Дарган не понимал их значения, но они злили его, словно имели нехороший смысл. Хотелось заставить девушку замолчать, ведь не он набился в дружки, а она приманила его к себе. Он уже готовился положить ладонь на губы подружки, когда со стороны площади снова прилетел цокот копыт. Девушка вскрикнула громче, чем обычно, рванулась в сторону. Дарган едва успел подмять ее под себя и зажать рот рукой. Но этого оказалось недостаточно, подружка ударила коленом в пах, укусила за мякоть ладони и закричала так, что рядом взвыла бродячая собака. Стук подков изменил направление, можно было не сомневаться, что всадники услышали призыв о помощи. Не дожидаясь, пока его стащат с девушки за ноги, Дарган вскочил, поддернул шаровары и настроился броситься в темноту улицы. И вдруг осознал, что бежать некуда, потому что конники в гусарских кителях разделились на две группы и взяли маленький дворик перед церковью в плотное кольцо. Иноземка вскрикнула еще раз, в голосе послышались злые ноты.

— Куш–шри… куш–шри… — повторяла она раз за разом, норовя ударить насильника ногой.

— Я за тобой не бегал, — ощерился Дарган. Он не понимал, почему она разозлилась, когда станичные душеньки при любованиях только млели от удовольствия и просили приходить почаще. — Сама завлекла.

Он приготовился принять неравный бой. Кто–то из верховых поджег смоляной факел, еще одна обмотанная ветошью палка вспыхнула с другого конца дворика, осветив его как днем. Дарган вдруг заметил, что ляжки недавней партнерши под платьем измазаны кровью. Озноб прошиб его с ног до головы, он понял, что девушка была девственницей. В станице за насилие его ждала бы немедленная расправа, а здесь, в чужой стране, тем более. Руки торопливо взялись запихивать полы черкески за ремень, тело напряглось. Оставалась малость — гикнуть и вцепиться пальцами в горло ближайшего всадника, преграждавшего путь. В этот момент к гусарам подскакал еще один верховой:

— Господин вахмистр, там под стенкой человек лежит, — басовито доложил он.

— Живой? — переспросил тот, к кому обратились.

Дарган всадил ногти в ладони, прокусил губу до крови. Он лихорадочно искал выход.

— Шевелится, но голова вся в крови.

— Это дело рук вон того разбойника, — без сомнений в голосе сказал вахмистр. — Надо брать кавказского абрека в цепи, иначе утекет.

— Платовский, видать, — попытался присмотреться кто–то.

— У Платова казаки донские, а этот урядник из дикой дивизии. Вишь, белый капюшон на папахе и черкеска с газырями. Кавказец точно, они и русских не любят.

— Теперь в парижских газетенках пропишут статейки о русских медведях со звериными нравами. Мол, решили и в Европе восстановить первобытные порядки.

— Ежели дойдет до царя–батюшки — головы никому не сносить.

— А то…

Дарган вытянулся до боли в сухожилиях, он уже выбрал жертву и теперь искал удобный момент, чтобы прыгнуть на холку лошади и унестись в лабиринты враждебного города. Главное добыть свободу, а там будет видно. Пришедшая в себя девушка одернула платье и неожиданно встала. Ее трясло, на щеках выступила нездоровая краснота, делая лицо почти черным. Она подошла к Даргану, вцепилась ему в плечо. Он хотел отстраниться, когда заметил, что подружка пытается улыбнуться. Так это было неестественно, что в голове пронеслась мысль, что она тронулась рассудком.

— Же протест контре… — поведя рукой вокруг, попыталась она что–то сказать. Жалко усмехнулась. — Же… месье… камараде… ла мур. Ла мур…

— Гляди–ко, у ней ла мур на уме, — удивился один из патрульных. — А мы думали, уже душу Господу отпускала.

— Живучие они, что наши, что ихние…

Гусары переглянулись, вахмистр закашлялся, заставив коня переступить копытами. На некоторое время наступила тишина, казалось, патруль во главе со старшим решает сложную задачу, в которой высокий приказ соседствовал с необсуждаемой прихотью женщины. И какое решение должно было сейчас перевесить, зависело не только от командира, но и от каждого в отдельности.

— Он же тебя снасиловал, — не выдержал кто–то из воинов. — Какая, к черту, любовь, умом подвинулась, милая?

— Же… се венье, — пытаясь уяснить, о чем ей говорят, морщила лоб девушка. Указала рукой на себя. — Же, же… венье… Симпазис авес.

— Он тебя, это… невинность привер, а тобой надо было любоваться — адмир, что ты такая красивая, — не унимался гусар. Махнул рукой, повернулся к товарищам. — Тут дело бесполезное, их надо сдать в комендатуру и пускай разбирается начальство. Она говорит, что сама сумеет оторвать ему яйца, тогда при чем тут мы.

— Пусть отрывает, ежели надумала. Да еще, не дай бог, до царя дойдет, — повторился один из патрульных.

Снова воцарилось молчание, нарушаемое лишь короткими восклицаниями девушки, повторяющей одну фразу — ла мур… ла мур. Она сумела прильнуть к Даргану и теперь виновато посматривала на него. Готовый сорваться с места, тот начал отходить от напряжения, не понимая, что происходит и как поступать дальше. Он вихрем улетел бы от этого места, но поведение иноземки заставляло относиться к ней с уважением, подавляющим чувство опасности. Кажется, она влюбилась в него с первого взгляда. Вахмистр переложил поводья в левую руку, пятерней почесал за ухом. Затем надвинул кивер на глаза, махнул рукой:

— Бери в кольцо, в комендатуре разберутся. И того нужно забрать, что под стеной, — он хмуро посмотрел на подчиненных, добавил, как бы оправдываясь. — А если оставим как есть, другой патруль историю навесит на нас. Вон, копытами уже стучат.

Со стороны площади послышался звонкий цокот подков.

Глава третья

Ясное утро розоватым золотом окрасило кресты парижских соборов, черепичные крыши дворцов и чугунное литье на оградах с мостами. Всадники из различных родов войск образовали каре на площади Согласия, находящейся близ Елисейских полей в центре города. Едва ли не последней на построение прискакала сотня терских казаков, внутри которой накануне возникли большие разногласия, связанные с проступком одного из станичников. Сотник в черкеске с начищенными газырями и при турецкой кривой сабле, сам похожий на поджарого смоляного горца, гортанным голосом отчитывал казаков:

— Подровняйсь по фрунту, чего как чакалки — стаей! Одного позору мало, так на другой нарываетесь? Щас Он всем задаст, дай только объявится.

Ожидали прибытия самого императора Александра Первого, который за взятие столицы неприятеля должен был в числе прочих наградить терское казачество боевой шашкой в богато убранных ножнах. Это обстоятельство заставляло бравых молодцев на строевых конях, в барашковых папахах и черкесках, распрямлять плечи, подтягивать без того тощие животы. Кони мотали мордами, беспокойно грызли железные удила. Светлоглазый казак Дарганов, совсем недавно занимавший первый ряд конников и бывший неоспоримым претендентом на место сотника, переместился в середину отряда, как бы под защиту плотно окруживших его станичников. Он крепко провинился и сегодня, наряду с награждением, ему должны были вынести окончательный вердикт. Кто зачитает приговор — сам император или Его Величество предоставит это сделать генералу Ермолову, а то и вовсе терцам–землякам — не имело значения, но вызывало у него волны холода по спине.

— Даргашка, пошто папах на зенки насунул? Стыдно? Токо бы по иноземным скурехам шастать, — не унимался гарцевавший на кабардинце сбоку строя сотник. — Нашел… белобрысую и титьки с алычиные упырья.

— Да он и сам из белобрысых, — со смешком отозвался кто–то.

Сдвинув головной убор на затылок, Дарганов скрипнул зубами, молча окинул заполнившую свободное пространство на площади толпу парижан. И тут–же дерзко улыбнулся белозубой улыбкой — терять уже было нечего. Но чувствовалось, что все равно за дерзостью прячется душевное волнение. Чтобы скрыть его, он встряхнулся, повел очами по сторонам.

Сама площадь находилась на возвышении, с нее открывался прекрасный вид на город с церквями, садами, просторными дворцами, в том числе принадлежащими королевской династии Бурбонов. Все это великолепие на левом берегу реки Сены Дарган видел не впервые, отчего внутри возникало щемящее чувство обиды за то, что вновь полюбоваться ажурными мостами и похожими на розовые пуховые шали орнаментами каменных строений ему, скорее всего, больше не придется. Окинув панораму затуманенным взором, Дарганов снова перевел взгляд на толпу, стараясь высмотреть знакомую женскую фигуру. И вдруг увидел девушку чуть ли не возле лошадиных морд в первом ряду конников. Одетая в голубую жилетку поверх красного платья с длинными рукавами и со вспышенными оборками, она вплела в светлые волосы голубую ленту, а на ноги надвинула красные туфельки с бантами. И теперь, не сводя влюбленных глаз с казака, растянула полные губы в радостной улыбке. Терцы зыркали на нее черными зрачками, нервно подергивали усами. Предмет ее обожания тоже приосанился, покосившись на сотника, незаметно подмигнул. Девушка просияла еще больше, на высокой шее золотым ручейком заструилась все та же цепочка. Как подружка сумела проскочить мимо часовых вокруг, оставалось загадкой, но всем, несмотря на ее нарядность, все–таки было не до нее, потому что самодержцы перед народом объявлялись не часто.