Юсиф Чеменземинли - В крови

• Название: В крови
• Автор: Юсиф Чеменземинли
• Жанр: Историческая проза

«Ибрагим-хан… пригласил к себе своего приближенного, приятного собеседника, главного визиря, надежнейшего столпа государства, казахца Моллу Панаха Вагифа.

Вагиф был воплощением мудрости, учености, благовоспитанности. Если серна — дочь прекрасных китайских степей — вздумает сравниться с маралом, взращенным на ниве его высокого вдохновения, она испытает одно лишь разочарование. Даже рубин красноречия побледнеет перед излучающими свет бейтами и редкостными жемчужинами, собранными в сокровищнице его души…»

В произведении описаны события, происходившие в Карабахском ханстве во времена правления Ибрагимхалил хана (1759–1806). В романе созданы образы поэтов Молла Панах Вагифа и Молла Вели Видади, образ иранского шаха Ага Мухаммед шах Гаджара и др.

---

Как ни красноречиво уговаривал Кязым друга, переубедить Аллахкулу он был не в силах. У того крепко засело в голове: рано или поздно, а случай свой он не упустит; Аллахкулу знал, что ткани, которые они с превеликими трудностями вырабатывают здесь на своих первобытных станках, в России изготовляют машины, и получаются эти ткани намного дешевле и лучше здешних. Аллахкулу рассчитывал закупить у русских побольше машинных тканей и продавать здесь, а местные товары возить в русские земли. Таким образом собирался он разбогатеть.

А тем временем карабахское войско, выйдя из Шуши через гянджинские ворота, медленно продвигаясь вперед, заполняло все дороги и горные проходы. Впереди ехал Ибрагим–хан, по левую сторону от него Вагиф, вокруг — ханские сыновья и военачальники. Застоявшиеся кони нетерпеливо грызли удила.

15

Узнав о приказе хана, Сафар тотчас тронулся в путь. Вскоре он переправился через пограничную Куру, заночевал. Там, на земле Ширвана, встретился гачагу беглый крестьянин, спасавшийся от Фатали–хана. Они подружились, и Сафар попросил нового знакомца быть его проводником до границы Кубы. Тот согласился, вместе тронулись в путь. В дороге, ночуя в разных деревнях, встречая разных людей, Сафар постоянно разузнавал все, что ему было нужно.

Наконец они добрались до Кубинского ханства. Новый друг объяснил Сафару, как ехать дальше, и повернул обратно, а Сафар заночевал в деревне неподалеку от того места, где они расстались. Здесь ему сказали, что ханские табуны отогнаны далеко в горы. Он все доподлинно разузнал, снова тронулся в путь и после долгого пути однажды под вечер достиг становища, которое искал.

Сафар подошел к кибитке хозяина, поздоровался.

— Гость — посланец божий! — сказали Сафару и пригласили к очагу.

Вышла рабыня. По обычаю вымыла гостю ноги, постелила перед кибиткой тюфячок, принесла угощение. Хозяин становища Мирахур сидел рядом с Сафаром, ведя неторопливую беседу. Постепенно сгущался сумрак, блекли пурпурные краски заката.

Покой разлит был кругом, лишь мечтательное журчанье реки нарушало блаженную тишину. Сон подступал незаметно, как сама темнота; он тяжелил веки, старался притушить живой блеск глаз… Давно уже были постланы постели, люди спали, положив головы на подушки. Мирахур тоже ушел к жене. Ночь шла навстречу тьме, и тысячи небесных светильников освещали ей этот путь.

Все спало вокруг, лишь Сафар никак не мог заснуть, все думал о конях, которых должен добыть. Он лежал на спине, глядел на звезды, и мнилось ему, что это глаза скакунов, мерцая, светят во мгле. Потом среди этих горящих пугливых глаз блестящими виноградинами засияли глаза Телли, смущенные, робкие, полные любви и тоски… Сафар беспокойно заворочался на своей постели и снова устремил взор на звезды, слушая как тревожно и сладко поет в груди сердце. И вдруг в ночной тишине Сафар услышал осторожные шаги. Погруженный в сладкие мечтания, он поначалу не придал им значения, затуманенным взором глядя на звезды. Но шаги становились слышнее. Сафар, не шевелясь, не издав ни звука, зорко всматривался в темноту. Кто–то подошел к кибитке, остановился, воровато огляделся по сторонам, потом нагнулся, нашел что–то на земле и резко взмахнул рукой. Тотчас в кибитке послышался хрип, потом вопль, крики… Сафар выхватив из–под мутаки кинжал, тигром метнулся к темной фигуре. Но человек уже исчез, растаял в темноте, словно пыль осела на дороге. Преследовать его Сафар не стал, приложился ухом к остову кибитки, прислушался… Изнутри слышались голоса: гневный хриплый голос Мирахура и звонкий, как колокольчик, нежный женский голос. Мирахур в чем–то упрекал жену, та оправдывалась, плача…

Сафар отошел, лег. Минуты через две из кибитки вышел Мирахур, подсел к нему и, облокотившись на мутаку, сказал негромко:

— Ну, гость, видел, что удумали? Во сне порешить хотели! Опутала мне горло веревкой, а конец наружу сунула, под кибитку… Хорошо ты не спал, спугнул негодяя…

Голос Мирахура прервался от негодования, он схватил Сафара за руку, потащил его в сторону от кибитки. Они сели, Мирахур раскурил трубку и, малость успокоившись, поведал Сафару свою беду. У его молодой жены любовник, он точно знает это, вот только поймать не может. Один раз хотел было прикончить ее, лиходейку, да взмолилась, в ноги упала… Пожалел на свою голову…

Мирахур глубоко затянулся, взглянул на темные облака, клубившиеся на горизонте, горестно, тяжко вздохнул… Обернулся к Сафару.

— А теперь, дорогой гость, скажи мне, кто ты и зачем в наши места пожаловал, какая у тебя на душе забота. Я для тебя все сделаю. Нас пятеро было у отца, четверо братьев на войне сгинули. Один я на свете, как перст. Будь же мне братом до скончания мира!

В голосе Мирахура Сафар слышал неподдельную искренность и настоящее мужество; такому можно было открыться во всем. И Сафар рассказал ему свою жизнь, ничего не скрыл. И что сюда его привело — тоже выложил. Мирахур выслушал его, помолчал, подумал и сказал, не скрывая огорчения:

— Все бы ничего, да жаль, что женщина замешана! Сними этот камень с шеи! Свяжешься, потом ведь не развяжешься! Лучше возьмем этих самых коней, переправимся через Аракс, а там и в Кербелу! Бросим этот обманный мир… в нем только ложь да скверна — проведем жизнь в молитвах и благости!..

Сафар промолчал. Он глядел на розоватые облака, клубившиеся на самом краю неба, и ему виделся нежный взгляд Телли, ее алые щечки, разметавшиеся по плечам черные кудри… Сердце его исходило тоской по невесте.

— Ты только, гость, не сомневайся! — снова заговорил Мирахур. — Кони твои, а сам я — должник твой по гроб жизни! Потому говорю, что жалко мне тебя: вот ты сейчас молод, а вдруг в мои годы ни при чем останешься?

Сафар и на этот раз ничего ему не ответил. Средь облаков мерещились ему щечки Телли, и были они такие нежные, такие розовые! И глаза ее светились, как звезды…

Мирахур досадливо кашлянул, молча поднялся и ушел. Немного погодя вернулся, ведя в поводу двух скакунов.

— Вставай, гость! Время терять нельзя!

Они тронулись в путь. Переправились через ближнюю речку, в ивняке Мирахур придержал коня.

— Ружье забыл, — сказал он. Подожди тут, я сейчас.

Он передал Сафару повод своего коня и ушел. Минут десять его не было, Сафар любовно поглаживал гриву Гамера, дивясь его прекрасной, выгнутой, как дамасская сабля, шее, гордо посаженной голове. Конь этот давал ему силу, веру в себя; Сафар словно бы восседал сейчас на спине того самого золотого быка, от движений которого сотрясается земля и рушатся горы…

Послышались торопливые мужские шаги. Мирахур выскользнул из темноты и в ярости швырнул на землю какой–то круглый предмет.

— Ты заслужила это, бесчестная! — воскликнул он и вскочил на коня.

Гамер пугливо шарахался, косясь на предмет, брошенный Мирахуром. Сафар всмотрелся внимательно, на траве лежала женская голова, опутанная длинными волосами.

16

До Куры они ехали вместе, а там распрощались: Мирахур направился к Араксу, Сафар повернул к Шуше.

По дороге Сафар встретил войска Ибрагим–хана, они с победой возвращались домой. Ослепленного Мамед–хана везли привязанным к ишаку, тут же, в обозе, были его жены, дети и брат Рагим–бек. Медленно двигались тяжело нагруженные мулы, ослы, вьючные лошади — они везли добро, награбленное в Гяндже и ее окрестностях.

Конь Сафара сразу привлек все взоры. Сафар еще не достиг дороги, по которой двигалось войско, а вперед уже высланы были гонцы — узнать, что там за чудо–конь. И сразу у всех на устах зазвучало имя Сафара, тысячи глаз устремились на него с завистью и восторгом. И вот Сафар предстал перед Ибрагим–ханом.

— Я выполнил приказ, — сказал Сафар, покорно опустив голову, — теперь на все ваша ханская воля!

Вагиф взглянул на хана — резкие черты повелителя, казалось, несколько смягчились.

— За геройство твое и удальство я милую тебя, — величественно промолвил хан. Он улыбнулся, перевел взгляд на Вагифа и, прочтя на его лице одобрение, добавил снисходительно: — Садись на Гамера, я поручаю тебе этого коня — ходи за ним, холь его!

Сафар поклонился, взял коня и отошел; хан и его свита проследовали дальше. Как только военачальники миновали Сафара, он вне себя от радости птицей вскочил в седло. Он прощен! Он на Гамере въезжает в город! Он едет к Телли! Минуты тянулись годами, а жажда свидания жгла Сафара не меньше, чем полуденное солнце. Но все имеет свой конец, и как ни терзала, как ни томила его мучительная, словно мираж в пустыне, тоска по любимой, все испытания и волнения были уже позади.

Огненное солнце клонилось к закату. С близких уже гор повеяло долгожданной прохладой; до крепости оставалось лишь два поворота.

В городе уже знали, что войско возвращается. Народ высыпал из крепости и заполонил пустырь перед крепостными воротами. Кязым, Аллахкулу, Гюльназ и Телли тоже были в толпе. Вот в ущелье заклубилась пыль — это прибыли гонцы сообщить о приближении хана. Толпа пришла в движение. Те, на чью долю пришлась низина, пытались подняться, чтобы не проглядеть хана, но на них кричали со всех сторон, требуя, чтоб не застили; приходилось снова опускаться на землю.