Роман Солнцев - Минус Лавриков. Книга блаженного созерцания

• Название: Минус Лавриков. Книга блаженного созерцания
• Автор: Роман Солнцев
• Жанр: Современная проза
• Год: 2004

Роман «Минус Лавриков» посвящен исследованию загадочной русской души. Главный герой выходит из дома с большой суммой денег (назанимал у знакомых), чтобы провернуть весьма выгодное дело. Деньги у него отбирают, поэтому домой он решает не возвращаться. Его странствия по различным деревням Сибири — вот сюжетная канва романа.

Книга — финалист премии Русский Букер за 2005.

Напечатан в журнале Нева, № 8, 2004

---

Навстречу кашляющему Лаврикову брел, шатаясь, петух, растопырив черно–золотые крылья и дергая оклеванной в драке головой, весь в крови, как Щорс из революционной песни. Миня соболезнуя кивнул ему.

Он прошел до середины села по жухлой траве–спорышу, стараясь обходить раскисшие глиняные колеи и тропы, склизкие, как мыло, и, не зная, куда сунуться, встал возле низенького каменного строения, над крыльцом которого красовалась видавшая виды жестяная вывеска «Сельпо». Здесь расхаживала взад–вперед сердитая сутулая женщина в плаще, с папироской во рту, а наверху, у двери, под навесом, сидел на складном стульчике одноглазый мужичок Минькиных лет, возможно, чуть постарше, с лицом желтым и глумливым.

— Ты мотай отсюда, не смущай народ, — ругалась женщина. — Или работать иди. Хоть и с одним глазом, а руки на месте, алкаш несчастный! Твои песни нам уже вот где сидят! — и она провела ладонью по горлу.

Не ответив ни словом, нахально скривившись, мужичок тут же загорланил дребезжащим, как пила, голосом под рявканье гармошки:

— Вот умру йя, умру йя…. похоронют меня-я…

И никто да не узна–айет–т игде могилка моя-я…

— А тебе кого? — обратилась к Миньке сердитая женщина. И вдруг радостно заулыбалась металлическими зубами. — Про тебя, что ли, Серега Ёжкин звонил? Не выдадим. Шофера и нам нужны. Я директор совхоза Галина Ивановна. Пошли! — Она цепко ухватила Миню за локоть, как учительница школьника, и повела по улице Сакко и Ванцетти — дощечки с надписями черной краской висели справа и слева. Правда, кое–где повыше мелом было начертано: Воскресенская. — У тебя что, и пиджака нету? Пропил? Вроде не алкаш.

Пиджак остался на сеновале у старика, а новый Миня не успел купить. Миня молча кивал, его колотил озноб.

— Э, паря, тебе надо в баню. У кого же сегодня баня? — задумчиво осклабилась женщина. — У химички–чумички.

И они свернули в переулок, мимо церкви.

— Только ты не бойся ее, у ней вид суровый, а баба добрая.

Вот так распорядился случай: Лавриков с местной начальницей вошли в большой двор с крытой дальней половиной, тут и березовые поленницы стояли на месте, и свой колодец с воротом красовался, и клеть, и хлев, все тут было, да не слышалось только мычания коровьего или курьего копошения. Но со стороны огорода доносился теплый дух топящейся бани. В самой избе горел свет во всех пяти окнах.

— Ангелина Николаевна! — позвала трубным голосом директор. — К тебе!

Из сеней вышла рослая, худая женщина в очках, в вязаном жилете до колен, вопросительно глянула на пришедших.

— Вот, командирую к тебе. Будет шоферить.

— Пьет? — спросила хозяйка дома.

— Не пахнет.

— Будет пить — тут же метлой. В комнате дочери поселю.

Директриса объяснила ей, что «хлопцу» надо в баню, тут же Мине выдали новую мочалку с еще не оторванной бумажкой, полотенце и показали мимо деревянной уборной с вырезанным сердечком в дверке в сторону огорода, где из сумерек выглядывали, чуть освещенные электрическим светом избы, подсолнухи.

В предбаннике и в бане также горели лампочки, лавка и ступени полка были горячи и сухи. Опять баня?! И пусть, пусть! Соскребай с себя срам и грязь! Миня торопливо простирнул штаны, трусы, майку (рубашка еще сойдет), повесил на вешала. Стеснительно оглядываясь на окошко, помылся, окатился с головой, и только хотел надеть подсохшие одежды, как из–за двери ему протянули комок чистой и сухой одежды в газете:

— Бывшего моего мужа, бери.

Бывший ее муж был, видимо, повыше Лаврикова, Миня закатал суконные штанины и рукава фланелевой рубахи, причесался женской гребенкой и вышел в ночь.

— Иди в дом, — строго сказала из темноты очкастая хозяйка. — Там все и поговорим. Я скоро.

В избе за столом, накрытым скатертью с ромашками, восседала директор, она была уже без плаща, в цветастой кофте и белой блузке, на пальцах ни одного кольца, строгала колбасу. Галина Ивановна оказалась очень симпатичной, со смешливыми губами, скуластой крепкой женщиной лет сорока пяти. Она пристально смотрела на Миню, и он снова смутился. «А что у них тут, одни женщины?» — вертелся вопрос в голове. Но если так спросить, покажется, что он прежде всего этим интересуется.

— Я о себе расскажу, — тихо буркнул Миня и поведал, где учился, где работал, про магнитную воду рассказал, как шабашил на старой машине, но далее свернул на то, что жизнь не удалась, с женой поссорился на почве ревности… вот он и здесь.

— Но если она в милицию подала и тебя по телевизору ищут, наверно, любит?

Миня не мог лукавить, смиренно согласился.

— Может быть. Но я хочу начать новую жизнь, — и, стыдясь самого себя, добавил: — У нее друг, еще с университета. Богатый, высокий.

— «Богатый, высокий?..» — председатель нахмурилась, разглядывая Лаврикова. — Что ж, бывает. Только не завидуй шибко высоким. Они вроде перочинных ножиков, складываются при первом ветре.

Вернулась, как на крыльях, из бани розовая высоченная Ангелина Николаевна, стала потчевать полусонного гостя и подругу чаем с малиной. И попутно лекцию читать по химии — она прежде работала учительницей химии, но три года назад школу расформировали.

— Вот, например, марганец, — говорила она, настойчиво глядя из–за самовара в глаза Мини. — Вы помните? Нужен для синтеза гормонов, для половых желез и щитовидки… помогает накапливать глюкозу в печени, а главное — нейтрализует через цепочку свободные радикалы…

— Да не мучь ты его раньше времени, — коротко смеялась директор, открывая и тут же смущенно закрывая блеск металлических желтых зубов. — Лучше давай объясним парню, куда он попал.

И Миня, опершись скулой на ладонь, узнал, что в этом селе и в самом деле мужчин почти нету, алкоголиков постановили выгнать на дальние работы, в город, четверым вшили торпеды, а из города, где осели сыновья и дочери, забрали к их великой радости внучек и внучат и воспитывают здесь.

— Мы через внуков возродим Россию, — пробасила директор. — У нас тут вроде младшей школы, в правлении, в большой комнате. Ты побрейся к завтраму получше, волосы остриги. У тебя глаза хорошие, ты им понравишься. Расскажи про демократию, про экологию.

— Да, да! А содержится марганец, — не унималась химичка, — в бобах… вот поешь бобов… Но главнее всего — феррум… это для получения энергии нужно, — она размахивала над позвякивающей посудой длинными руками, как дирижер. — Входит в состав гемоглобина, без него бета–каротин не превратится в витамин А…

— А если будут спрашивать, — продолжала свое директор, — мы тебя будем величать… какая фамилия тебе нравится? У матери твой какая была?

— У мамы? — Миня чуть не заплакал. Он сложил руки на скатерть, ладошку на ладошку, вспомнил. — У мамы была фамилия Тихонова.

— Вот и будешь Тихонов, — заключила директор и поднялась. — Завтра в половине восьмого в правление, Ангелина покажет, повезешь меня по делам.

Хозяйка избы провела Миню в комнатку, которая вся была увешана картинками неприехавших внуков, кивнула на койку, к счастью, узкую, да и хозяйка на вид казалась очень строгой, здесь не до баловства. Миня выключил свет, разделся, стыдливо помолился и быстро лег, накрывшись одеялом…

Он возил директора три дня, и очень ей понравился скромностью и исполнительностью: стекла «уазика» всегда чистые, сиденья вытерты, фары горят. И с детьми один раз в местной «самостийной» школе виделся — показал им фокус с веревочкой, которую вот же, на глазах у всех разрезал, ан нет — целая веревочка! И рассказал, как земля вокруг оси крутится, да еще вокруг солнца летит…

И жизнь у Мини в этой деревне наладилась бы, но вечером, когда он покупал на аванс в сельпо пакет крупы и сетку привозных зеленых, голландских, что ли, яблок, к нему с двух сторон подступили тот самый гармонист и еще один, с бритой наголо башкой, как сизый шар.

— Я в Афгане воевал, — хрипел сизоголовый, — а Тима в Чечне, на первой войне. Ты как, в принципе, уважаешь воинов–интернационалистов? Али нет?

Пришлось сказать, что уважает.

— Только я не пью, — сразу заявил Лавриков.

— А кто пьет?! — воскликнул Тима, мучительно глядя на нового знакомого. — Вот у нас полковник был в Грозном, Варавва, тот пил. Он погиб, защищая рубежи Родины.

А гармонист оказался грубым, собрал ладонь лодочкой и больно ткнул Лаврикова в живот.

— А до тебя у нас тут мужичок был, тоже зеворотый, десны показывал… не пил, а помер. Так что особенно не залупайся, будь проще.

Эта странная речь почему–то крайне обидела Лаврикова. При чем тут десны?! Да, Миня смешливый, добрый… Особенно неприятно поразило, что был человек, похожий на него, и он умер. Может быть, не очень уж и похожий?

— Позвольте, — возразил Лавриков, держа возле колена сетку с яблоками. — Зачем вы так? Так же нельзя… — Конечно, он виноват перед ними, что не воевал, а они лезли под пули, испытали страшные лишения…