Роман Солнцев - Минус Лавриков. Книга блаженного созерцания

• Название: Минус Лавриков. Книга блаженного созерцания
• Автор: Роман Солнцев
• Жанр: Современная проза
• Год: 2004

Роман «Минус Лавриков» посвящен исследованию загадочной русской души. Главный герой выходит из дома с большой суммой денег (назанимал у знакомых), чтобы провернуть весьма выгодное дело. Деньги у него отбирают, поэтому домой он решает не возвращаться. Его странствия по различным деревням Сибири — вот сюжетная канва романа.

Книга — финалист премии Русский Букер за 2005.

Напечатан в журнале Нева, № 8, 2004

---

Миня молча, с великим трудом освободился от ее рук. Скалясь от великой тоски, готовый заплакать, заглянул в печку, как бы для того, чтобы показать, что скалится из–за печного жара.

— Перестань. Это нехорошо.

Валя сидела на полу, уставясь в смятый драный коврик.

— Значит, мне оставаться здесь. Ладно. Я все равно не уйду сегодня. Я мамке сказала, что ночую в Алексеевке, у подруги, а телефонов тут нет… Я тоже боли не боюсь. Сделай мне.

— Что? — не глядя на нее, спросил Лавриков, уже догадываясь.

— То. — Она уткнулась лицом ему в грудь, и Миня почувствовал, как девчонка дрожит. — Это же почти медицина. Меня все равно тут наши отловят и придавят. Уж лучше с хорошим человеком.

— Ва–аленька! — Миня вскочил, ударился головой об потолок и, застонав, сел на скамейку. — Валя! Но так же нельзя, надо, чтобы любимый человек…

— Ну нету, нету!.. — плакала она, закрыв лицо ладонями. — Кто в армии, кто в городе, а тут шпана пятнадцати лет, самая страшная… и алкоголики, я их брезгую.

— Но тогда вправду уезжай… — бормотал он ласково, обнимая, чтобы успокоить. — В городе легче потеряться.

— Одной? И куда я без аттестата? — уже в голос рыдала она. — Сделай уж ты меня женщиной, чтобы я над ними смеялась: а вот не вы! А вот не вы! — И она вновь приникла к нему, стоя на коленях.

Миня зажмурил глаза и долго сидел, не шевелясь.

— Я не могу, — наконец, выговорил он. — Я старик. Я сгорел.

— Врете, врете!..

Ах, надо бы сейчас же выгнать сумасбродную юную гостью, но она, словно безумная, вцепилась в него, плачет…

— А если им скажешь, что от меня заразилась?..

— А это им все равно, — шепчет девчушка.

— Скажи — СПИДом…

— Ой, страшно… А как я узнала будто бы? — Она вскинула мокрые глаза. — Это только в городе можно справку получить… — И снова заплакала, раззявив рот, прижавшись всем тельцем своим к нему. — Я знала, что тебя встречу!.. Я тебя у сестры отмолила!.. Я же тебя не первый раз вижу!.. в деревне видела… это ты на меня внимание не обращал!.. Миня, миленький, уже темно, можно.

— Хорошо, — просипел Миня. — Хорошо. — Поцеловал ее в чистое ушко, пахнущее детским мылом. — Только я тебе сначала много чего расскажу… Есть такая старинная книга, называется Ветхий завет, и там Песнь песней Соломона… Это почти стихи, о любви… — И он начал еле различимым, хриплым шепотом читать:

Что лилия между тернами,

То возлюбленная моя между девицами…

Что яблони между лесными деревьями,

То возлюбленный мой между юношами…

В тени ее люблю я сидеть,

И плоды ее сладки для гортани моей…

Он ввел меня в дом пира,

И знамя его надо мною — любовь.

Подкрепите меня вином,

Освежите меня яблоками,

Ибо я изнемогаю от любви…

Заклинаю вас, дщери Иерусалимские,

Сернами или плевыми лилиями:

Не будите и не тревожьте возлюбленной

Доколе ей угодно…

Когда она уснула, он и сам закрыл глаза…

Серое зябкое утро осветило их, лежащими на полу. Лавриков разлепил веки и глянул на милую сумасбродную девчонку, которая носит имя его дочери. Она приткнулась к нему в бок, сняла ночью свитер, скинула сапожки… Но ведь Миня не переступил черту, нет. Почему же она улыбается во сне?

Медленно и тихо поднялся, постоял над ней. Вынул из погасшей печки уголек, осторожно взял в руку легкую ладошку Вали и нарисовал ромашку… посмотрел еще раз на красавицу, укрыл дивные ножки ватным спальным мешком и отошел к двери. Бесшумно напялил свой коротковатый полушубок, надел, морщась, унты (нога ничего, терпит) оглядел на прощание бывшее свое жилище и пошел куда глаза глядят, приблизительно на восток, туда, где, говорят, вправду есть монастырь, и он там будет трудиться, и его простят…

В последние годы Татьяна с Михаилом, где бы кто из них не находился, стали словно бы слышать друг друга, говорить друг с другом.

«Желтый лист. Осенний путь в дорогом краю». — «Расскажи мне что–нибудь…» — «Я тебя люблю».

«Светит месяц в вышине, смотрит в жизнь мою…» — «Что ты знаешь обо мне?» — «Я тебя люблю».

«Травы в зябком серебре, конь припал к ручью.» — «Расскажи мне о себе.» — «Я… тебя люблю.»

«Не люби меня, дружок, позабудь навек. Я пропащий, видит бог, грешный человек.

«Я любила, как во сне, сладко и светло. Отгорело, как в огне, снегом занесло.

Кто обманут был хоть раз, тот уже другой… Ну, прощай, исчезни с глаз!»

«Я хочу с тобой!»

«Ну, зачем тебе, зачем эта маета? Позабудь меня совсем, я давно не та.

Прокляни меня, забудь красоту мою… И — прости! И в добрый путь!»

«Я тебя люблю!»

«Светит церковь на крови, смотрит в жизнь мою…»

«Что ты знаешь о любви?» — «Я тебя люблю».

«Слышно в поле храп коня, ветер по жнивью…»

«Что глядишь так на меня?» — «Я тебя люблю».

«Милый, странный человек, глупый, золотой… Полюби меня навек. Я уйду с тобой!»

Миня брел сквозь снежный буран, низко склонив голову, как запряженная в тяжелый воз лошадь, и думал. Ах, как бы узнать напоследок, не забыли ли его родные? Простили или нет? Прийти небритым и постоять за дверью, послушать? Нет, нет, он должен сначала заработать честным трудом деньги и вернуться, освободить семью от долгов. А где можно заработать деньги? Только на севере…

И Лавриков, дойдя до первого перекрестка в метельном поле, повернул на север, в сторону Ангары.

Там всегда можно попытаться золото намыть. Санька Берестнёв, бывший геолог, рассказывал: по левому берегу Ангары, во всех ручейках–речках моют песок. Например, на речке Мурожная, говорил он. Где эта Мурожная? Надо найти ее.

Хотя сейчас–то уже поздно — ноябрь, зима берет природу в ледовые с белыми колокольчиками рукавицы. Но почему не попытаться, Миня холода не боится. Вдруг повезет… говорят же, новичкам везет, а уж дуракам…

Как это у Роберта Бёрнса? Татьяна, бывало, цитировала и на английском, и на русском:

Ведь если б не были другие дураками,

То дураками быть пришлось бы нам самим.

Пройдя с полдня по грунтовой дороге, он вновь оказался на шоссе, но не на том, гладком, которое привело его в гости к последователю Рериха с охраной и собаками, а на шоссе старом, с выбоинами, с остатками путевых костров, черными горбами горелых шин. Оно было переметено кое–где снегом, и на снегу остались четкие следы широких протекторов — здесь проходят большие машины… Это не енисейский ли тракт? Хорошо бы немного отдохнуть на колесах. Вдруг подсадят?

Миня брел, оглядываясь, и вот радость — катится грузовик. Поднял руку — Камаз взревел, тормозя, и, едва не слетев на обочину, остановился. За стеклом парень с девкой сидят, хохочут. Чего они смеются? Не над Миней ли? Да нет, просто веселые.

— Тебе куда?

— Туда, — Миня махнул рукой вперед.

— Садись.

— Только у меня денег нету. Могу сказку рассказать.

Парень с девкой переглянулись и снова засмеялись. У девки в руках бутылка пива.

— Ну, давай сказку.

— Жил да был царь–дурак, и сын у него был дурак, и жена была дура. А вот народец вокруг был умный. Да только не знал народец, что он умный, и во всем старался походить на семью дураков…

— Это на первого президента намек?! — Взвизгнув, девчонка от избытка чувств повисла на шее у рыжего дружка–водителя, отчего тот и руль выпустил. Машина вильнула. Что дальше им бормотал Лавриков, он, кажется, сам же и забывал через секунду, на пружинистом сиденье его укачивало и клонило в дрему…

Веселая пара разбудила Миню уже в сумерках:

— Нам налево, а тебе?

Миня хотел было напроситься в гости, да не решился — не дай Бог, окажется в тягость, а то и обидит кто в чужом селе. Он спрыгнул на снег, заскулив от стрельнувшей боли в правой ноге, и поплелся дальше, на север.

Хвойный лес вдали справа казался синей сплошной стеной. Но Лавриков понимал: он редкий, этот лес. Вдоль дороги–то его совсем извели. Если ночевать, то в глубине тайги, конечно. Но вдруг появятся еще грузовики, дальнобойщики? Ослепив фарами, промчался на юг «ланд краузер» с черными стеклами, а вот на север не было попутного транспорта.

Миня похлопал по карманам тулупчика — спички здесь, старый нож–косарь, подаренный ему деревенскими девушками, покоился, обернутый в старую газету, под рукой, в унтах. Если встретится зверь, Миня постоит за себя. А вот если плохой человек… сможет ли Миня защищаться ножом?

«Но почему нет?! — разозлился на себя Лавриков. — Тебя били, пинали, об тебя ноги вытирали…хочешь все таким же остаться?! Недоброе время. И ты будь как они!».

Оскалясь не столько от страха, сколько от напряжение перед неизвестностью, Миня вошел в тайгу и между двумя огромными елями соорудил костерок. А когда огонь разошелся, надвинул на угли рядком два бревешка, найденные неподалеку, — отломанный ветром или временем сухостой — и пламя начало выскакивать между ними, вылизываться, как язык меж губами. Гореть это устройство будет до утра.