Александр Руджа - Хеллсинг: моя земля

• Название: Хеллсинг: моя земля
• Автор: Александр Руджа
• Жанр: Попаданцы

Столько лет прошло… Сейчас все помнят только обаятельного вампира в красном плаще и широкополой шляпе, а ведь все было намного, намного интереснее. Правда ли, что в «Хеллсинге» было всего два вампира? Так ли непримиримы были Орден Королевских Протестантских Рыцарей и Святая Католическая Церковь? Чего на самом деле добивался «Миллениум»? Работе «бойцов невидимого фронта» организации «Хеллсинг» и посвящена эта повесть.

---

— Глупая, глупая девчонка! — сипит где-то совсем рядом штурмбанфюрер. Весь напускной лоск и хладнокровие слетают с него как ненужный, бесполезный грим. — И чего ты добилась, спрашивается? Мы оба здесь умрем, а могли бы оба жить! Жить, понимаешь? Так в чем был смысл твоего ослиного упрямства?

«Держись, родная, на свете два раза не умирать…»

Распространенное заблуждение. Выжить любой ценой — несложно, на такое способен, по большому счету, любой мало-мальски приличный вирус. Но я верю, что человек — это что-то большее, чем несколько десятков килограмм мяса, вырабатывающих электричество химическим путем. Человек умеет любить — и ненавидеть. Он может верить — или отказаться от веры, обрести надежду — или утратить ее навсегда. А может и умереть, если это нужно, если этого требуют обстоятельства. Умирать на самом деле не страшно. Страшнее — умереть бесполезно. Вирусам не понять.

Правда, Руди я ничего такого не говорю — в груди что-то нехорошо хрипит и булькает, а я еще не закончила свою первоначальную речь. Поэтому я поднимаю голову и смотрю на штурмбанфюрера — он лежит у стены в луже собственной крови буквально на расстоянии вытянутой руки. Только вот вытянуть ее я не могу. Могу только держать за спиной.

— Так вот, ты сейчас умрешь, Руди, и сделаешь это по одной простой причине, — сообщаю я ему свистящим, практически интимным шепотом. — Ты чудовище. А чудовищам место не здесь. Не знаю, в христианской ли геенне огненной, ледяном финском аду Хорна или скандинавском царстве Хель. Главное — не здесь. Не среди людей.

Руди хочет что-то сказать, но я не даю — потому что вынимаю руку из-за спины.

— Алукард привет передавал.

Desert Eagle выплевывает длинный язык огня и гремит так, что я глохну — пятидесятый калибр не очень хорошо предназначен для закрытых помещений. А особенно он не предназначен для стрельбы у самого уха, так что из разорванной барабанной перепонки начинает — в который раз — что-то сочиться.

Но все это уже неважно. Потому что Руди сидит у стены без движения, к лицу навсегда пристала маска брезгливого удивления, а в груди, там где раньше было сердце, зияет огромная дыра. Старый штурмбанфюрер проиграл свой последний бой.

Я аккуратно откладываю пистолет на пол — чужое имущество, не повредить бы — переворачиваюсь на спину и слушаю звуки приближающегося с каждой секундой темного моря, такого огромного, и глубокого, и манящего. И когда наступает нужный момент — погружаюсь, наконец, в него с головой.

Эпилог

— Конечная станция, — объявила улыбчивая девушка-стюардесса, когда автобус остановился. Я подхватила небольшую дорожную сумку, подмигнула девчонке, и выскочила наружу. Городок с непроизносимым для большинства нормальных людей названием Пцичь остался позади, а здесь было только солнце, летний ветерок, бескрайнее поле, такое же небо, да еще высоченные сосны на пригорке, там, где приютилось маленькое старое кладбище.

Туда я и отправилась.

Отряд быстрого реагирования Католической церкви, как я узнала позднее, ворвался в Гамильтон-хаус через пятнадцать минут после окончания нашей с Руди мексиканской дуэли. А еще через десять минут туда примчалась группа захвата «Хеллсинга» во главе с Интегрой — Уолтер, понятно, раскололся, болтливый старик. А может, хотел как-то загладить свою вину. Церковники, несмотря на протесты Интегры, изъяли тело Руди, и, насколько я слышала, кремировали его. Меня же, как сотрудницу, забрали на базу «Хеллсинга», благо, красный режим угрозы можно было отменять — молитва Андерсона сработала как надо, и ни одного случая обращения в упыря в пределах как минимум Лондона зафиксировано не было.

Это, правда, я тоже узнала уже намного позже.

Нельзя сказать, что я была на волоске от смерти — в организме оставалось еще достаточно дракулина, чтобы оперативно залечить наиболее серьезные раны — укус и пулевое отверстие на левой руке, и еще одну, зато большую, дырку в правом легком. Конечно, восстанавливалась я долго — организм, разбалованный быстрыми заживлениями, не хотел полагаться на свои силы и все, кажется, ждал помощи свыше.

Но помощь так и не пришла, так что телу пришлось смириться и выздоравливать самостоятельно.

Дороги здесь, надо сказать, были на загляденье — даже в полной деревенской глуши, где и автобус-то ходил два раза в неделю, асфальт настолько ровный, что кажется — сядешь на попу — да и заскользишь, как по льду, на неопределенное расстояние. Экспериментировать с этой яркой метафорой я, правда, не стала, только чуть ускорила шаг. Мне еще на обратный автобус нужно было успеть.

Вскоре — когда я уже оказалась в состоянии говорить и понимать сказанное, но еще задолго до полного выздоровления — у нас состоялся долгий и тяжелый разговор с Интегрой и Андерсоном. Пресса и общественность сходили с ума, выстраивая предположения о том, что все же происходило в Лондоне тогда, в «горячем феврале», как его окрестили. Естественно, никто не собирался открывать людям правду, но правительство поторапливало всех причастных и намекало, что не худо бы разработать целостную, непротиворечивую легенду случившегося. Вот как раз ее, эту легенду, мы и придумали, а я потом озвучила на телевидении, в новостях и многочисленных интервью.

Все кладбища растут по одному и тому же принципу — новые могилы появляются с краю, старые могилы остаются в неприкосновенности. Ну, кроме тех случаев, когда хоронят «к родственникам», на одном участке. Правило не нарушается — на то оно и правило — и потому по кладбищу идешь, как будто погружаясь на машине времени в прошлое. Вот ты в начале двухтысячных, вот промелькнули девяностые — много, много одинаковых, как под копирку, могил — вот простые и вялые, как мухи в сахарном сиропе, восьмидесятые, дальше, дальше… Девятнадцатый век — это фамильные склепы, кованые католические и православные вперемешку кресты, могильные плиты из благородного черного мрамора, витиеватые стихи латиницей на памятниках. Век восемнадцатый — почти неразличимые уже надписи на сглаженных временем камнях, утопающих в кустах и мхе, память, стертая столетиями. Дальше, еще дальше…

Разработанная нами версия не отличалась оригинальностью и гласила, что, по невыясненным пока причинам, на Великобританию было совершено нападение со стороны крупной неонацисткой террористической группировки, использовавшей биологическое оружие и остановленной британской боевой организацией, последним резервом королевы. Неофициально — для желтой прессы — я подготовила совершенно секретную «утечку» об ужасных, сосущих кровь невинных людей вампирах и оборотнях со свастиками на рукавах, которых мы из последних сил победили. Объяснение этому абсурду было простым — «а как еще можно объяснить весь происшедший кошмар?» Существование спецотряда «Невинные» было сперва вежливо поставлено под сомнение, а затем полностью дезавуировано. «Нет, что вы такое говорите? Нас всегда было всего двое — я и командир Алукард. Он тоже был вампиром, но боролся на нашей стороне, и мы отлично сработались».

Было сделано всего одно исключение — по личной, хотя и конфиденциальной, просьбе Ее Величества, которой власти страны не могли отказать. В самой дальней, исторической части кладбища, густо заросшей елями, орешником и ольхой, появился простой каменный крест с коротким именем. К этому кресту, выделяющимся черным пятном на фоне могучих столетних деревьев и сплошного покрова травы, я и направлялась.

Несмотря на долгие и интенсивные поиски, ни Алукарда, ни его сына в здании Гамильтон-хауса или поблизости найти не удалось. Это был единственный случай, когда у Интегры, лично курировавшей операцию, случилась истерика, и Уолтер увез ее обратно в центр. Наивно было бы надеяться на обратное — в центре Лондона и мертвого-то человека спрятать — нечего делать, а живому скрыться еще проще. А если этот человек — бывший вампир, мало приспособленный к обычной жизни, то причины исчезновения понять совсем легко. Жизнь, какой бы долгой и интересной она ни была, в какой-то момент приедается, ты просто понимаешь — все, пришел край, сделано все, что можно было сделать, завод механизма кончился, пора тушить свет и сворачивать лавочку. Уходить навсегда, или отступать в тень, отправившись туда, где никто тебя не знает — это уже на выбор уходящего. Я, честно говоря, надеялась на второй вариант.

В любом случае, официально было положено считать, что сотрудник организации «Хеллсинг» с позывным «Алукард» героически погиб в ходе выполнения важного правительственного задания и был похоронен, в связи с пожеланиями близких, на исторической родине.

И все закончилось. Газеты и блоги еще несколько недель мусолили рассказы о «чудовищном вампирском вторжении», откуда-то странным образом возникли сотни свидетелей, наперебой рассказывавших высосанные из пальцев подробности о гигантских дирижаблях, реках крови и грозных нацистских авианосцах, заходящих прямо в порт Лондона. Я не пыталась опровергать эти бредни, в конце концов, это было именно то, чего мы добивались с Интегрой и Андерсоном — сделать так, чтобы кровавая, болезненная истина оказалась погребена под слоями красивой ламинированной легенды.