Бенедикт Сарнов - По следам знакомых героев

• Название: По следам знакомых героев
• Автор: Бенедикт Сарнов
• Издательство: Искусство
• Жанр: Прочая научная литература
• Год: 1989
• ISBN: 5-210-00154-7

В книге собраны сценарии, сочиненные одним из авторов радиопередачи «В Стране Литературных Героев». Каждое путешествие в эту удивительную страну, в сущности, представляет собой маленькое литературное расследование. Вот почему в роли гидов оказываются здесь герои Артура Конан Дойла — Шерлок Холмс и доктор Уотсон. Издание адресовано самым широким кругам читателей.

---

Путешествие первое,

В котором Хлестакова принимают за Байрона

— Судя по вашей сияющей физиономии, Уотсон, вы приготовили мне какой-то сюрприз? — сказал Холмс, с наслаждением посасывая свою любимую трубку.

Лицо Уотсона и в самом деле так и светилось радостью.

— На этот раз вы ошиблись, дружище! — расплылся он в самодовольной улыбке. — Не один сюрприз, а целых два!

Но Холмс не обратил ни малейшего внимания на этот маленький выпад.

— Тем лучше, друг мой, тем лучше, — невозмутимо проговорил он. — Итак?

— Разбирая наш архив, я наткнулся на замечательное письмо! Мне кажется, оно может стать поводом для увлекательнейшего расследования.

— Чудесно! — воскликнул Холмс.

— Одна юная леди, читая стихотворение Пушкина «К морю», обратила внимание на следующие строки: «Другой от нас умчался гений, Другой властитель наших дум».

— Ну да. И что же?

— Она спрашивает: кто он, этот другой гений?

— Я понял вас, Уотсон. Вы хотите, чтобы я с помощью моего прославленного дедуктивного метода установил, кто этот таинственный незнакомец. Что ж… За дело! — Холмс потер руки, словно предвкушая наслаждение, которое наверняка доставит ему предстоящая работа. — Впрочем, простите, друг мой, я забыл. Ведь вы, кажется, говорили о двух сюрпризах?

Уотсон смущенно потупился.

— Мой второй сюрприз, милый Холмс, — решился он наконец признаться, — заключается в том, что значительная часть предстоящей нам работы уже выполнена.

— В самом деле? — самолюбиво вскинулся Холмс. — И кто же ее проделал?

Уотсон скромно наклонил голову:

— Ваш покорный слуга.

— Браво, Уотсон, браво! — одобрительно кивнул Холмс. — Я всегда говорил, что у вас есть способности. Итак, вы уже установили, кто был этот гений, о котором говорил Пушкин?

— Нне совсем… Но я уже близок к этому… Во всяком случае, я уже предпринял кое-какие шаги. Вы же сами учили меня, что главное в таких делах — правильно начать.

— Прекрасно. Итак, с чего же вы начали?

— Сперва я постарался как следует вчитаться в текст стихотворения Пушкина «К морю».

— Резонно… Дальше?

— Затем я попытался выделить из этого текста те места, в которых может содержаться хоть какой-нибудь намек на разгадку тайны… Если позволите, я вам их прочту.

— Разумеется! Я весь — внимание!

Достав книгу, Уотсон без труда отыскал нужное стихотворение: оно заранее было у него заложено специальной закладкой.

— Начало стихотворения я, пожалуй, читать не буду, — предупредил он. — Оно к интересующему нас вопросу отношения не имеет. Поэт жалуется, что ему по каким-то личным причинам, к сожалению, не удалось отправиться в далекое морское путешествие, о котором он, по-видимому, давно мечтал. Затем он говорит, что если бы ему довелось в такое путешествие отправиться, в безбрежной морской пустыне его поразил бы лишь один предмет.

— Что же это за предмет?

— Вот на это обстоятельство я как раз и хотел обратить ваше внимание, — ответил Уотсон.

Приблизив к глазам раскрытый томик Пушкина, он начал читать стихотворение вслух. Читал он медленно, подчеркнуто сухо, прозаично, как сугубо деловой текст:

«Один предмет в твоей пустыне
Мою бы душу поразил.
Одна скала, гробница славы…
Там погружались в хладный сон
Воспоминанья величавы:
Там угасал Наполеон.
Там он почил среди мучений,
И вслед за ним, как бури шум,
Другой от нас умчался гений,
Другой властитель наших дум.
Исчез, оплаканный свободой,
Оставя миру свой венец.
Шуми, взволнуйся непогодой:
Он был, о море, твой певец.
Твой образ был на нем означен,
Он духом создан был твоим:
Как ты, могущ, глубок и мрачен,
Как ты, ничем не укротим…»

— Превосходно, Уотсон! — сказал Холмс. — Из вас мог бы выйти недурной чтец-декламатор.

Тон этой реплики был невозмутимо серьезен. Но Уотсон слишком хорошо знал своего друга, чтобы не расслышать в ней утонченной иронии.

— Да, я не артист, — обиженно сказал он. — Это правда. Но ведь и цель моя была отнюдь не артистическая. Я хотел лишь одного: извлечь из текста этого стихотворения как можно больше реальной информации.

— Понимаю, — кивнул Холмс. — И много вы из него извлекли?

— Мне кажется, немало. Во-первых, я разгадал, что это за скала, которую Пушкин называет «гробницей славы». Вне всяких сомнений, он имеет в виду остров Святой Елены, где умер император Наполеон.

— Браво, Уотсон! Эта ваша догадка безусловно верна.

— Очень важен так же, как мне кажется, установленный мною факт, что первым гением, первым властителем своих дум Пушкин называет Наполеона. Это наводит на мысль, что тот, кого он называет вторым гением, должен быть под стать первому…

— Неглупо, неглупо… Пока вы рассуждаете весьма здраво.

На этот раз даже изощренный слух Уотсона не расслышал в реплике Холмса и тени насмешки.

— Мне пришло в голову, — продолжал ободренный Уотсон, — что этот второй гений, как и Наполеон, тоже коронованная особа. А иначе что могли бы означать слова: «Оставя миру свой венец»? Под венцом обычно подразумевается корона…

— Гм…

— Однако, поразмыслив, я решил от этой идеи отказаться.

— И правильно сделали.

— В конце концов, подумал я, говоря о венце, поэт мог мыслить метафорически…

— Вот именно!

— Он мог иметь в виду отнюдь не коронованную особу, а просто человека, который был так же знаменит, так же славен в своей области, как Наполеон в своей.

— Уотсон, вы просто молодчина!

— Рассуждаем дальше, — продолжал Уотсон, осчастливленный похвалой учителя. — Об этом таинственном незнакомце Пушкин говорит, что он был создан духом моря и что образ моря был на нем означен. Это значит, что речь идет о человеке, который всем образом своей жизни был связан с морской стихией. Этот намек дал мне основание предположить, что речь идет о каком-либо великом флотоводце. Ну а кого из флотоводцев можно поставить рядом с Наполеоном? Только одного: нашего замечательного соотечественника, адмирала Нельсона. Наполеон побеждал на суше, Нельсон — на море. И не зря поэт поставил этих двух великих людей рядом!

— Уотсон, позвольте от души вас поздравить!

Холмс не поленился встать с кресла, крепко стиснул руку Уотсона и торжественно ее потряс.

— Наконец-то я слышу от вас доброе слово, — растроганно промолвил Уотсон.

— Ваша догадка не лишена логики и здравого смысла. При этом, не скрою, она весьма остроумна, — говорил Холмс, не отпуская руку Уотсона и продолжая изо всех сил трясти ее.

Уотсон совсем расчувствовался. Холмсу даже показалось, что в глазах у него сверкнула скупая мужская слеза.

— Спасибо, милый Холмс, спасибо! — растроганно бормотал он. — Я всего только ваш ученик. И единственная моя цель — быть достойным учеником такого великого учителя.

— Однако при всех неоспоримых достоинствах вашей ослепительной догадки, — сказал Холмс, выпустив наконец руку Уотсона из своих железных пальцев, — у нее есть один крошечный, малюсенький недостаток.

— ???

— Она неверна.

Уотсон был сражен наповал.

— То есть как — неверна?!

— А вот так. Абсолютно, совершенно неверна, — невозмутимо подтвердил Холмс. — Вспомните. В стихотворении Пушкина сказано, что этот другой гений умчался «вслед за ним», то есть за Наполеоном. Говоря презренной прозой, это значит, что он умер вскоре после Наполеона. А адмирал Нельсон погиб в 1805 году, то есть шестнадцатью годами раньше Наполеона.

— В самом деле! — обескураженно пробормотал Уотсон.

Железная логика великого сыщика была, как всегда, неопровержима.

— Затем, — продолжал Холмс, — в стихотворении Пушкина об этом человеке сказано: «Исчез, оплаканный свободой». Из этого легко можно сделать вывод, что он был борцом за свободу, противником тирании и деспотизма.

— Смотрите-ка! А мне это даже в голову не пришло!

— И наконец, о нем там прямо говорится: «Он был, о море, твой певец!» Из чего, мне думается, мы с вами вправе заключить, что этот таинственный незнакомец был поэтом.

На этот раз Уотсон схватил руку Холмса и стал изо всех сил трясти ее.

— Дорогой мой друг! — восклицал он при этом. — Простите мою дерзкую самонадеянность! Я только теперь вижу, как бесконечно далеко мне до вас! Вы так легко, изящно, так просто разгадали загадку, над которой я бился целый день…

— Разгадал, вы говорите? — оборвал его Холмс. — О, нет! До этого еще далеко. К сожалению, информации у нас пока еще чрезвычайно мало.

— Как? Все еще мало?

— До крайности мало. Другой гений, о котором говорит Пушкин, по-видимому, был поэтом. Но мало ли поэтов на свете? Он, судя по всему, любил свободу. Но много ли сыщется на свете поэтов, которые не любили ее? Он воспевал море. Но где вы найдете поэта, который не воспевал бы эту свободную стихию? Нет, Уотсон! Покуда мы с вами продвинулись, увы, не слишком далеко.