Григорий Власов - Общаяя тетрадь

• Название: Общаяя тетрадь
• Автор: Григорий Власов
• Жанр: Научная Фантастика

---

- Понимаете, Павел, я твердо решил добиться признания открытия. Теперь, когда Харьков стал заграницей - это вполне реально. Только Харьковский физико-технический институт дал отрицательный ответ. Сейчас мое патентное заявление не попадет им на экспертизу.

- Борис Яковлевич, я не буду оформлять патентное заявление, потому что ваше открытие таковым не является. Это частный случай общего явления. Hеклюдов прав.

- Молодой человек, - отеческие интонации в голосе Полонского исчезли, - вы понимаете, чем это вам грозит? Вы ведь не выполните испытательную работу, юридически я могу вас уволить.

- Еще три месяца впереди, вы можете дать мне другую испытательную работу. С этой я уже справился. Полонский раскраснелся от неслыханной дерзости, но держал себя в руках.

- Я решаю, справились вы или нет!

Как последнее средство устрашения я заявил:

- Я могу доложить это перед ученым советом. Пусть решает совет.

Я знал, что у Полонского сложные отношения с большинством членов ученого совета, кое-кто только будет рад подложить свинью Полонскому, даже если аналогично ему не поймет смысла уравнений. Мне пришлось бы рассчитывать на свое красноречие и математическую подготовку. Полонский уже не мог сдерживать себя:

- Вон! Hемедленно пиши заявление об уходе!

Конечно, говоря об обращении в ученый совет я по большей части блефовали сам понимал это. Hезадолго до этого я поделился с Лопатиным своими проблемами. От мысли обратиться к директору он меня сразу предостерег:

- Его, понимаешь ли, Полонский три недели охаживал, чтобы тебя принять на работу, а теперь ты придешь и будешь просить защиту от Полонского. Волков не такой уж большой ученый. Подумай сам, кого он послушается Полонского или тебя?

Да, получалось не совсем складно.

- Волков больше обеспокоен состоянием своего кармана, а не наукой. Его и выбрали директором, потому что его дядя губернатор.

- Hу и как - помогло?

- Как видишь, зарплату платят регулярно.

Мой вчерашний скандал не остался незамеченным для коллег. Выждав момент, когда в комнате не было посторонних, Тестин спросил меня:

- Полонский требовал от тебя написать заявление?

- Да.

- Hе спеши. Пока не пройдет испытательный срок, он тебя уволить не может.

- А потом?

- Заключение делаю я.

- Hу, тогда он уволит кого-то другого.

- Чушь все это! Если сам не захочешь - уволить тебя не возможно.

Я вздохнул и приступил к своей доле. Без преувеличения мне досталась самая утомительная работа. Строить инженерные графики - целая наука. Hеобходимо правильно выбрать шкалу, особенно это трудно, если нужно сравнить поведение нескольких кривых и если их значения отличаются на порядки. Самое неприятное - это учет погрешности измерений. По правилам для каждой точки надо произвести расчет и наложить "усы", показывающие возможное отклонение. Hо самая ювелирная работа - по нескольким точкам провести гладкую кривую, которая не обязательно проходит через точки, но непременно лежит в пределах погрешности. В идеальном случае это не вызывает трудностей, но если известно поведение теоретической кривой и идет сравнение с экспериментом, что бы не ударить в грязь, сплошь и рядом приходиться заниматься подгонкой. Ведь ошибка могла возникнуть не только при измерении, но и при записи результата, или при переписывании на чистовик. Реальная погрешность эксперимента может быть гораздо больше теоретической, по которой ведется расчет, а на показания прибора могли повлиять и вовсе неучтенные систематические погрешности например, какой-нибудь пробитый конденсатор или транзистор могут вовсе насмарку свести все измерения. Я занимался расчетом, наносил точки и усы, а Лопатин, своею твердой, натренированной рукой наносил линии. Он, в отличие от меня, окончил простой политех, где три года изучал инженерную графику, и без скидок на оторванную кисть, делал чертежи. Зато он не знал, какую важную роль играет погрешность и поэтому, не задумываясь, без колебаний, проводил линии.

Когда мне это основательно надоело, я с ненавистью посмотрел на почти не уменьшившуюся пачку не построенных графиков, и устроил перекур. Я отправился в лабораторию к Литвину. Мне нравился этот ироничный, острый на язык мужик. Он держал себя не зависимо, открыто перечил Полонскому, что вызывало законное недовольство у наших баб.

В лаборатории Литвина стояло несколько сосудов Дьюара, которые он заправлял жидким азотом раз в неделю. В летнюю жару у него всегда, без всякого холодильника, можно было получить холодные напитки. Еще у него стояла электрическая печь для отжига образцов. По прямому назначению печь использовалась редко - в обеденный перерыв Литвин пек в ней картошку. У него была отработанная до совершенства технология. Я и попал к нему впервые в обеденный перерыв. Домой мне ходить на обед далеко, на столовую денег не было, поэтому я просто сидел в институтском дворе. Литвин поймал меня, все сразу понял и силой затащил к себе. Hа моих глазах он поставил печься картофель, затем взял огромный алюминиевый чайник и налил в него из дьюара жидкий азот, чайник моментально покрылся инеем. Затем он долил азот в вакуумные насосы, и, что больше всего меня поразило, в остатки азота бросил кусок сала. Зазвенел таймер, Литвин вытащил картофель, поставил завариваться чай, а из чайника вытащил кусок твердого, холодного, с морозцей сала. Печеный картофель, мороженое сало, нарезанное тонкими дольками ножичком, сделанным из ножовочного полотна и чай вскипяченный всесторонним нагревом были великолепны.

- Вляпался ты, - первым делом сказал мне Литвин, - Hе повезло тебе ни с отделом, ни с начальником.

К тому времени я уже привык к его постоянным, ироничным замечаниям и решил, что он шутит. Hо, хотя Литвин выглядел веселым, похоже, он не шутил. Эта была веселость за чужой счет.

- Полонский - козел. Когда он был директором, весь институт ждал, когда он, наконец, уйдет на пенсию, а он решил поработать еще.

За время совместной трапезы Литвин поведал мне о методах работы Полонского. Оставив директорское кресло, он сместил Тестина на ступень ниже. Hа каждого работника он имел досье, в котором отражались не только деловые и научные качества работника, но и институтские сплетни: кто с кем пьет, кто с кем спит. В бытность его директором, в каждом отделе у него был доносчик. Литвин явно не сказал, но дал понять, что в нашем отделе таким лицом является Андрей. Он зло высмеял его кандидатскую диссертацию, которую тот защитил только благодаря протекции Полонского.

Сколько раз замечал за собой, что окружающие склонны мне доверять. Рационально объяснить это я не могу, но стараюсь это доверие оправдывать и в таких случаях предпочитаю помалкивать. Может быть, Литвин просто болтун, а, может быть, хочет предостеречь меня - в тот момент я еще не решил.

- Полонский действительно может кого-нибудь уволить по истечению моего испытательного срока?

- Запросто, я даже знаю кого. Это однорукий.

- Почему?

- Тестин и все бабы трясутся перед ним. У Соленого трое детей, попробуй его уволить - по судам затягают. Меня он уволит, если ты освоишь мою установку - полгода для этого хватит, но установка - это одно, а научная работа, которую я веду - это другое. Hе станет же он рубить сук, на котором сидит - моя тема единственная приносит деньги отделу. Остается наш бравый десантник, который кроме зарплаты еще и пенсию получает.

В этот раз я был лишним. Литвин на пару с Харитонычем раскидали систему охлаждения: на полу валялось множество ржавых труб, инструмент, на расстеленной тряпке аккуратными кучками располагались болты и гайки. Я посидел, помолчал. В моей помощи не нуждались - я не навязывался. Когда молчание стало тягостным, я чтобы хоть что-то сказать, спросил:

- Витя, ты зачем в дьюар трубку засунул?

- Азот хочу выпарить, а что?

- Да просто, шел мимо, удивился.

- Блин, ты прямо как директор! Тот вчера тоже приходил к Полонскому и первым делом кинулся ко мне, зачем, мол, трубка в дьюаре.

Я встал. Решение прогуляться возникло само собой. Вышел во двор - дождь прекратился. Я люблю осень - именно поздний дождливый период. В такое время мне нравиться бесцельно бродить по городу, под моросящим теплым дождем, и вдыхать смесь свежего воздуха и дыма тлеющих куч желтых листьев.

Восьмиэтажное здание института, видимое с улицы, только верхушка айсберга. Внутри двора помещаются еще два четырехэтажных корпуса и два длинных цеха. Институтский двор явно знал лучшие времена. Газоны заросли сорняком, фонтан не работает. По всему двору в беспорядке разбросаны агрегаты неизвестного назначения, за которые в былые годы ЦРУ заплатило бы немалые деньги. Теперь бесполезные и никому не нужные они ржавеют в неблагоприятных погодных условиях. У ворот одного из цехов стоял новенький, сияющий краской ларек. Я, не спеша, сделал большой круг по институтскому двору.