Борис Мисюк - Час отплытия

• Название: Час отплытия
• Автор: Борис Мисюк
• Издательство: Дальневосточное книжное издательство
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1980

Герои повестей В. Мисюка — моряки, рыбаки, как и сам автор, прошли школу трудных штормовых путин, познают дружбу, испытывают разлукой верность, бедой мужество. Их жизненный путь исполнен борьбы, нелегкого постижения высоких истин, любви и верности. Вагон «товарняка» колесящего через всю Россию с востока на запад, бездонный трюм громадной плавбазы, капитанский мостик рыболовного сейнера, долины и рощи курильского острова Шикотан, — вот далеко не полная «география» повестей, составивших эту книгу.

---

И вот случилось. Четырнадцатого ноября тысяча девятьсот семьдесят седьмого года. И он не умер, а наоборот — будто воскрес, почувствовал новую, необычную силу, радость, которую нельзя даже сравнить ни с чем… И все это пришло в тот день со Светланой Александровной, Светой, Светланкой, Золушкой с камбуза.

В светлом проеме двери возникла мальчишеская фигурка в спортивном трико.

— О-о! — воскликнул Витос и забыл закрыть рот, уставясь на Светку, глядевшую в полумрак каюты круглыми от испуга глазами.

Дневник остался на подушке раскрытым. Сердце Витоса, обгоняя самые свихнувшиеся часы на свете, рванулось вперед, замолотило идущим вразнос дизелем, сбросило его с койки, толкнуло к выключателю. По пути он чуть не сбил с ног тоже перепуганную не на шутку девушку, внезапно раздумал зажигать свет, остановился возле нее как жердь и выдавил:

— Проходи, садись.

Светка, тихохонько ступая и косясь на нижнюю койку, скрытую шторой, прошла к дивану и села в темный угол под иллюминатором, мерцающим морозными кристаллами.

После праздника они почти не виделись. Но если вы думаете, что это по их собственному желанию, то страшно ошибаетесь. Просто им ужасно не везло: днем оба на работе, на людях, а вечером…

В первый же послепраздничный вечер помполит вызвал к себе ремонтного механика — молодого парня, недавно закончившего политехнический, матроса-обработчика, щеголявшего на танцах в пиджаке с университетским ромбиком, и почему-то Виктора Апрелева. Загадочно улыбаясь, товарищ Бек Махмуд Рамазанович, которого все на судне звали Михаил Романович, сообщил собравшимся, что в системе заочного обучения рыбаков наступил новый учебный год. Заочная школа плавсостава, сказал он, располагает ограниченным штатом водоплавающих учителей. «Удачу» в этом смысле постигла неудача (при этих словах помполит обворожительно улыбнулся, а вместе с ним осторожно улыбнулись механик и матрос). А посему, сказал товарищ Бек, в парткоме управления посоветовали самим организовать на базе УКП — учебно-консультационный пункт. Так обработчик с «поплавком» на пиджаке стал учителем русского, механик — математики и химии, а на Витоса, который еще до конца не смыл чернила с пальцев, возложили должность учителя физики.

Часа два в каюте помполита разрабатывались грандиозные планы привлечения в школу великовозрастного рыбачьего народа, составлялись графики консультаций, высказывались оптимистические и скептические соображения, рождались и гасли споры, в которых Витос по молодости участия не принимал, а лишь глазел на всех троих, изобразив на лице заинтересованность и думая о своем. Когда же все разошлись наконец по каютам. Витос кинулся к камбузу и напоролся на огромный амбарный замок. Он поднялся на шлюпочную палубу, где жила Светка, с минуту постоял у двери ее каюты и, услыхав голоса за дверью, молниеносно бежал с этой палубы. Нет, нет, не подумайте, что он трус. Победить робость и войти в каюту, где жила с тремя обработчицами его Золушка, Витос сумел бы, можете поверить. Но разве в нем дело, когда ставится под удар девичья честь! Витос уже давно понял, что плавбаза — вроде небольшой деревни, где нос и корма — близкие околицы, и сплетни здесь распространяются со скоростью звука. За два месяца на судне он слышал их, наверное, десятками. Правда, они скользили мимо ушей Витоса.

Даже и вечера теперь у Витоса были заняты одинаково. Днем боцман гонял его по морским узлам — шлюпочный, прямой, шкотовый, а вечером Витос гонял Василия Денисыча по трем правилам динамики, закону Бойля-Мариотта, бесчисленным «постоянным». И боцман, двадцать лет отдавший палубе, спокойно и серьезно долдонил законы физики, миновавшие его в юности, когда подпаском в кубанских степях приходилось ему зарабатывать на хлеб. Матросский учитель и заступник, он всегда говорил тихо, ровно настолько, чтобы услышали. В шторм все орут на палубе так, что жилы выпирают на шее, а он спокойно скажет тебе в самое ухо, и ты ясно услышишь, и шторм тебе уже не шторм. Но именно за это не любил Денисыча старпом, убежденный, что боцман должен быть горлопаном. И именно за то, что без крика и суеты держался порядок на палубе, уважал боцмана капитан-директор «Удачи».

Вышла ошибка в формуле силы тяжести, и Василь Денисыч усмехнулся над собой. Усмешка у него хороша — в усы, хоть их и нет. Витосу приоткрылась загадочная дотоле психология школьного учителя и с новой, необычной стороны виделся этот очень симпатичный ему человек, старый моряк, проживший огромную жизнь — сорок два года. Он сам нередко помогал своему юному преподавателю глубже познавать те же законы физики, неожиданно и крепко, морскими узлами повязывая их с морем, с жизнью на палубе. Витосу было интересно с ним. Но…

За всю эту бесконечную неделю лишь раза три-четыре, случайно. Витос встречал в коридоре Светку. Оба смущенно улыбались и говорили незначительные какие-то слова, тогда как в Витосовых глазах плавились угли, а золотоглазая Светка особенно сбивчиво и бестолково тараторила взглядом о чем-то и невольно звала куда-то. О чем? Куда?

Витос наконец пришел в себя, сдернул со спинки стула свитер, одним движением надел на майку и сел на диван, прижавшись плечом к рундуку.

Свет надкоечной лампочки, горящей в изголовье Витосовой койки, выхватывал через полураскрытые шторы как раз тот прямоугольник дивана, что разделял сидящих на нем. Оба были в спасительной тени и каждый радовался этому важному обстоятельству.

— Сейчас, наверно, рано, — прервал наконец Витос невыносимое молчание, — часов девять, да?

Придвинув руку к светлому пятну, она осторожно отвела пальцем краешек рукава кофточки, склонила голову над маленькими часиками — синим вороньим пером блеснули гладко зачесанные волосы — и тихо сказала, почти прошептала;

— Без пяти десять.

И снова спряталась в тень, опасливо покосившись на нижнюю зашторенную койку. Он поймал ее взгляд, и у него тут же вырвалось:

— А Колька в кино пошел, шестой раз на «Бриллиантовую руку».

— Я тоже два раза смотрела, — оживилась она. И для него музыкой прозвучал ломающийся ее мальчишеский голос с трогательной хрипотцой. Он помолчал немного, но испугался молчания и выпалил:

— После кино «козла» пойдут забивать!

— Витя, — осмелела она, — почему ты не приходил ко мне?

— Приходил! — сказал он, удивившись сразу и ей и себе. — Но у тебя в каюте столько народу…

— И ты их побоялся? — в голосе ее была насмешка, еле-еле уловимая, может быть, невольная, но — насмешка. Она попала в цель.

— Я? Их? Побоялся?..

— Ты! Их! Побоялся! — она старательно прятала улыбку.

И оба наконец рассмеялись, свободно, раскованно, как где-нибудь на лугу, после долгого бега запыхавшись и упав в траву. Маленькая матросская двухместка, ячейкой втиснутая в соты судовых кают, словно раздалась во все стороны, вместив луга и травы их детства.

Она бойко пропищала что-то про девчонок из своей каюты. Он о чем-то, тоже незначащем, спросил ее и, не дожидаясь ответа, принялся рассказывать про Василя Денисыча и уроки физики. Она засмеялась над чем-то. Над чем, он не уловил, но засмеялся вместе с ней и осознал вдруг себя в этот миг стоящим возле нее, у столика. — Казалось, его заворожила морозная сказка мерцающего иллюминатора — так пристально он всматривался в него, наклонившись вперед и опираясь на подшивку «Огонька», что с месяц уже валялась на столе.

В этот момент распахнулась дверь за его спиной, в каюту вошел Коля Худовеков, матрос первого класса, рулевой старпомовской вахты. Витос, как на выстрел, обернулся на звук и свет. И Коля, милый Коля — не зря ты прожил на свете на целых пять лет больше — поздоровался, при секунды, не дольше, покопался в своем рундуке, объявил доверительно: «На «козлика» иду» — и исчез.

— Он тоже матрос, как и ты? — опять чуть охрипшим звоночком прозвучал ее голос.

— Да, только он не в рабочей бригаде, а вахту стоит со старпомом.

— А мне не нравится ваш старпом, — сказала она.

— А мне ваш старпом не нравится, — отпарировал он. И снова оба рассмеялись.

Они не преминули поговорить и о том, чем жила последние дни «Удача»: ледовая обстановка на промысле позволяла работать, и уход плавбазы в родной порт отложили до декабря — планы на отпуска и отгулы у всех менялись, и огромный экипаж гигантского судна здорово смахивал оттого на потревоженный пчелиный рой. Декабрь обоим казался сейчас далеким, как третье тысячелетие. И хотя оба твердо решили: она — по приходе в порт расстаться с морем и поступать в институт физкультуры, он — наоборот — остаться в море, перейти на траулер — никто сейчас не говорил об этих планах, отодвинувшихся в незримое будущее. Потому что в их душах как раз вовсю цвели подснежники и кричали скворцы. Ну а кто же весной думает о грядущей зиме!