Ву Нам - Мы снова уходим в бой… [Рассказы писателей Вьетнама]

• Название: Мы снова уходим в бой… [Рассказы писателей Вьетнама]
• Автор: Ву Нам
• Издательство: Журнал «Иностранная литература» №8
• Жанр: Короткие истории
• Год: 1968

Рассказы журнала «Иностранная литература» № 8, 1968

---

Значит, Суан замужем. Мужа ее зовут Лонг, и он шофер. На вид он старше ее лет на десять. Девочки, наверно, его — от первого брака. Суан слишком уж молода, а в том, что дети его, сомневаться не приходилось — сходство, как говорят, налицо…

Я вышел на крыльцо. Из-за туч показалась луна. Под маленьким водопадом, сбегающим с крыши, я смыл дорожную грязь, вернулся в дом и, присев у стола, закурил.

Кто-то заскребся в дверь.

— Это я, Ви… — ответил на мой вопрос негромкий детский голос. Потом в дверь просунулся человечек, с головы до ног закутанный в нейлоновую накидку. Видны были только круглые черные глазенки, курносый нос и робко улыбающиеся губы: — Дяденька, помогите, пожалуйста…

Я снял с человечка накидку. Немудрено, что гостье — это оказалась девочка — понадобилась моя помощь. Она держала сведенными от натуги пальцами углы накидки и большую фарфоровую миску, накрытую крышкой. Освободившись от пут, девочка сразу затараторила:

— Моя тетя, ой нет, моя мама сказала, что у дедушки сегодня поминки по прадедушке… дедушка велел отнести дяде…

Я рассмеялся:

— Постой, постой… Чья ты дочка? И что велели тебе отнести?

— Я папина дочка и тетина тоже. Дедушка велел отнести вот это дяде журналисту — значит, вам. Здесь клейкий рис[1] и курица, кушайте, пожалуйста, на здоровье.

Привстав на цыпочки, она сняла крышку с миски, которую уже успела поставить на стол, повторила скороговоркой: «Кушайте, пожалуйста, на здоровье», прошмыгнула в соседнюю комнату и принесла оттуда пиалу и палочки для еды. Потом запричитала:

— Ой-ой, совсем позабыла, — достала из кармана сложенный вчетверо листок и протянула мне: — Вам тетя прислала записку. Вы кушайте и ложитесь спать, ладно? Тетя велела вам вскипятить чайник, если вдруг захочется пить.

«Товарищ журналист, — писала Суан, — я забыла сказать, что за кухней вырыто убежище. Оно плотно закрывается крышкой, дождь туда не проникнет. Обстановка сейчас очень напряженная. Янки нагнали кораблей к нашему берегу. Мы спешим на дежурство. Не беспокойтесь ни о чем, отдыхайте. Я непременно вернусь и провожу вас. Суан». Внизу была приписка: «Пожалуйста, напомните Ви, чтобы она перед сном вымыла ноги».

А Ви стояла передо мной и глядела на меня во все глаза. Дотронувшись до моего пальца, она спросила:

— Это колечко из американского самолета? А кто вам его сделал? Мой папа тоже умеет делать такие колечки. Тете и сестрице Ван он уже привез кольца, а я еще маленькая, папа сказал, что подарит мне ожерелье… А вам нравятся самолетные колечки?

Я засмеялся и кивнул:

— Нравятся, очень нравятся…

— А почему вы не кушаете? Вы не голодный, да?

— Голодный. Сейчас поем.

— …Мне тетя говорит: кто кушает курицу и не чистит потом зубы, у того зубы сломаются — все как есть. А у вас, когда вы были маленький, ломались зубы?.. А вы далеко живете? Вы, наверно, умеете стрелять? Мой дядя Тху скоро поедет стрелять в американцев!.. Знаете, мама моей подружки Ми часто наказывает ее. А моя тетя меня никогда не наказывает. Она говорит, что я послушная. А ваша мама вас наказывала? И вы как, плакали?

Мне все больше нравилась эта малышка. Не дожидаясь напоминаний, она взяла деревянные сандалии, стоявшие у кровати, и отправилась мыть ноги. Я опустил полог над ее кроватью. Мы долго еще разговаривали, пока она не уснула, сложив колечком розовые губы.

Лежа на просторной кровати под высоким пологом здесь, в этом, как я понял, счастливом доме, я будто прокручивал старую пленку — воспоминания о давно прошедших днях.

Деревня Нган в Хоа-тане семнадцать лет назад… Тогда меня прямо на марше скрутила лихорадка, и я отлеживался здесь у крестьянина, которого все звали Каем. Мне и Шаню, нашему ротному санитару, пришлось довольствоваться рваной циновкой, брошенной поверх соломы. Семья Кая была очень бедной, только детишками бог их не обидел. Жена его все порывалась уступить нам единственную бамбуковую лежанку. Но как я мог это допустить: на дворе стояли холода, а она всего два месяца как родила. Вот и порешили на том, что нам отдадут самую большую циновку — обычно на ней спал сам Кай с тремя старшими ребятишками. Вообще-то он редко ночевал дома — когда нанимался на приработки, когда дежурил или уходил с бригадой народных носильщиков[2]. Нередко он возвращался среди ночи и принимался чистить бататы, потом поднимал всех «закусить», сетуя, что не может ни угостить, ни уложить нас, как ему бы хотелось. И невесело шутил: «Ну, да вам на кровати было бы тесно, еще передеретесь, а на циновке вольготно». И добавлял обычно: «Ничего, это поначалу трудно, потом всего будет вдоволь. Вот выгоним врага, и все сразу наладится!»

Я вспомнил дом Кая, со всех сторон продуваемый ветром через бесчисленные дыры и щели, его семенящую походку, излюбленные шутки и жену, вечно хлопотавшую по дому. Дети были на попечении старшей девочки — шестилетней Хен. С малышом на руках, похожая на мышку с мышонком, целыми днями бродила она по деревне и вместе с оравой детворы кричала французским самолетам:

— Старуха, старуха, дам тебе в ухо!

«Старухами» прозвали французские самолеты. Тогда они тоже появлялись со стороны моря…

И вот опять я оказался в этих краях. И снова ночую в доме у дороги в той же самой деревне Нган, когда-то такой убогой и бедной. Да, ни людей, ни деревню теперь не узнать.

Ви спокойно спала. Дождь кончился. То и дело слышались гудки автомашин. Барабан пробил тревогу, потом — отбой. Наверно, это Суан колотила в него, одна на своей вышке. Послышался гул реактивных самолетов и вскоре умолк в отдалении. Очень хотелось спать, веки точно свинцом налились. Я мысленно наметил план на завтра: поговорить с Суан, постараться разыскать Кая, набросать статью…

Временами пробуждаясь от дремоты, я слышал ровное дыхание Ви, спокойный рокот далекого моря и сигналы идущих по шоссе автомобилей. Барабан, стерегущий округу от ночных пиратов, напомнил мне барабаны, «колеблющие свет луны»[3], и барабанную дробь, поднимавшую наших предков во времена Ле Лоя и Куанг Чунга…[4]

Проснулся я рано, но Ви уже не было. За стеной послышался звонкий голос Суан:

— Вымой чашки, Ви, напоим дядю журналиста чаем.

— А завтракать он не будет?

— Будет, будет, только у дедушки. Ты разве забыла: мы сегодня Тху провожаем в армию.

— Пойду разбужу дядю. А вдруг он уже голодный.

Суан засмеялась:

— Ну, уж не голоднее нашего папы! Постой, не буди его, пусть отоспится.

Я вышел на кухню. Суан поднялась мне навстречу:

— Как спали? Этой ночью самолетов было мало. А корабли уже ушли к югу.

В углу стояло прислоненное к стене ружье. Я взглянул в озорные глаза Суан.

— Уж вы извините, — сказала она. — Вчера после дежурства пришлось еще на переправе поработать, вот только вернулась. Вы почему не ужинали? Я же просила вас не стесняться. Попейте чаю, а завтракать будем у моего отца.

— Дедушка угостит вас вином… — пообещала Ви.

Мы с Ви, держась за руки, шли следом за Суан по дороге, посыпанной мелким песком. Нет, что ни говори, деревню было не узнать. Во все стороны, пересекаясь, разбегались каналы. Рядом с высокими стволами старых кокосовых пальм поднимались молодые и стройные деревья, уже отягощенные плодами. Возле покрытой мхом, почерневшей крыши диня[5] светлела новенькая черепица — недавно отстроенный склад для семян. Во дворе диня, где сейчас сушили и веяли рис, вокруг громыхающей рисорушки о чем-то препирались старики.

Суан, поправив ремень винтовки, весело крикнула им:

— Вы так, поди, и барабан перекричите! Не заметите, как янки нагрянут!

— А чего нам бояться, раз у молодежи есть ружья! — улыбаясь беззубым ртом, повернулся к ней один из стариков, совсем лысый.

Мы отошли уже довольно далеко, а у меня перед глазами все еще стояла ярко-зеленая молодая трава, пробивавшаяся на замшелой крыше диня, и бодрые старики у рисорушки.

Извилистая тропинка наконец привела нас к дому.

— Вот мы и пришли, — сказала Суан.

Ви, громко крича: «Дедушка, дедушка, дядя журналист пришел!»— помчалась вперед и отогнала собаку. Из дверей семенящей походкой вышел пожилой мужчина. Глаза его в припухших веках, небольшие уши, тихая и лукавая улыбка почему-го казались мне знакомыми. Я пожал ему руку. Недавно зацементированный бассейн для воды во дворе, новая черепица на крыше, да и сам дом укрепляли меня в моих догадках. Некоторое время я молча переводил взгляд с одного на другое. И тут во двор вышла жена хозяина. Взгляд ее, решительный и ясный — какие запоминаются на всю жизнь. — нельзя было не узнать… Я, словно пробудившись от сна, кинулся к хозяину и обнял его за плечи:

— Вы ведь Кай, верно? Я Ниен! Ниен, больной солдат, что когда-то лежал у вас… Вспомнили?

Он оторопел, потом порывисто обнял меня и закричал:

— Как же! Как же, помню! Мне да не вспомнить Ниена! Мы еще вас тогда уложили на рваную циновку! Мать, помнишь, мы потчевали его бататами… Ну, надо же! Ведь, почитай, двадцать лет прошло!