Александр Бойм - Летние истории

• Название: Летние истории
• Автор: Александр Бойм
• Жанр: Русская классическая проза

---

— Очень приятно.

— Взаимно. Так вот, смотри: с коричневыми головками по талеру, с зелеными по пять, с фиолетовыми по десять, обломанные по двадцать пять. Начальная ставка и минимальный шаг — талер.

— Это очень мало. Давайте хотя бы по пять.

— Без проблем.

"Пятьсот".

— Ты, я смотрю, всерьез за нас взялся, — покачал головой Илья.

После того как Калью попросил напомнить ему порядок комбинаций, Света окаменела лицом, а Рома поднял изумленные брови: "Штука".

Первая же сдача вышла оглушительной: азартный прибал поменял три карты и полез вверх как одержимый, Илья, купивший к паре третьего туза, понимая, что у Калью, почти наверное, тройка, закрыл его на трехсот. Лифляндец, заливаясь идиотским смехом, выложил королевское каре.

Через пятнадцать минут перед ним было навалено спичек талеров на восемьсот.

Страдзинский злился, не понимая, — сам он проигрывал не больше сотни, но происходящее его раздражало.

Калью играл не то, что плохо, а так, что хуже некуда. Его карты были очевидны после первой же ставки; он даже не утруждал себя следить, сколько другие меняют карт, однако, несмотря ни на что, продолжал выигрывать.

"Неужто? — Страдзинский стал незаметно вглядываться в руки Светиного ухажера, но тасовал тот также неуклюже, как и играл, — притворяется? неужели действительно так претая пруха? или: "

Калью глядел начищенным чайником, сверкал и искрился высокомерной радостью, тщательно раскладывал спички, ежеминутно и громогласно объявлял их проигрыш, словом, являл все признаки жлоба в выигрыше.

И в ту самую минуту, когда он уже окончательно признал свое фантастическое везение резонным следствием многовекового культурного превосходства, логика, разум и теория вероятности, пробудившись от получасовой дремы, жестоко развернули течение спичечных потоков. Калью занервничал, задергался и даже попробовал блефовать.

Надо полагать, и лошадь, пусти ее кто-нибудь за стол, он обмануть бы не сумел.

Можно ли, в самом деле, надеяться, что тебе поверят, троекратно громыхая всей отпущенной мощью: "Я не меняю!" — лучше, ей богу, прямо сказать: "я изображаю стрит, поверьте мне, пожалуйста!"

Обошлось ему это недорого, всего талеров в полтораста. После неудавшегося блефа Калью стал отыгрываться (он уже смотрел на уходящие спички, как на свои кровные), потеряв остатки осторожной прижимистости хуторянина.

С каждой минутой их затея нравилась Страдзинскому их затея все меньшенравилась все меньше. и, к Когда же Калью, проиграв пятьсот талеров, с шиком поменянные перед игрой, извлек, трясясь рукой, вторую розовую бумажку, и прозрачные бусинки заиграли у него на невысоком лбу, отороченном светлой челкой, Страдзинскому Роме стало противно и уже происходящее разонравилось вовсехотелось только, чтобы все это быстрее закончилось.

Проиграв половину второй бумажки, бледный Калью поднялся, обещая вернутся через минуту.

— Светик, что-то твой кавалер плохо выглядит.

Но Света выстроила губы в линию и шутить была не намеренна.

— Заткнись! Вы ведётдете себя, как три бляди! Все! Хватит! Вы вскрыли его уже на семь сотен! Все! Кончайте!

— С удовольствием, — двусмысленно отозвался Илья, — но я не понимаю, в А в чем собственно дело? Взрослый, самостоятельный парень решил сыграть с провинциалами:

— Иля, не пизди! Сколько там вашим мокрощёелкам? семнадцать!? восемнадцать!? Ты понимаешь, что, издеваясь над ним, вы издеваетесь надо мной!?

— Фью-ю: круто, — присвистнул Боря от такого напора. — Ладно, мужики, закругляемся. А ты, Светик, все-таки, как бы: ну, следила за речью, что ли:

— Иди ты! Просто, как свиньи: — немного остыла Света и, закурив, взахлёхлеб затянулась, — почему обязательно надо взять и испоганить все настроение?..

— Свет, ты только помоги нам, уведи своего горячего парня.

— О`кей.

Спасению прибалта от финансового краха способствовало появление Любы и Маши. И вот, едва закрылась дверь за Калью, Светой и его побитыми глазами, как из бара были торжественно извлечено шампанское, игриво вскипевшее за славную победу.

Глядя в пузырящийся бокал, Страдзинский ощущал лёегкую неуютность, не то чтоб ему было жалко или, тем более, стыдно, но как-то, знаете:

VII

Страдзинский, взгромоздившись на подоконник, пускал сквозь распахнутое окно дым в заросший сад. Солнце покрывало его резной тенью огромной и дряхлой одичавшей яблони. Хотя день катился к шести и вечерняя прохлада уже вступала в свои права, ощущалось, что хорошая погода все же пришла.

На плечах у него развязно болталась распахнутая красиво выцветшая джинсовая рубашкха, решительно ничего не скрывавшая в своем циничном распахе. Зажавимая сигарету ртоми и щурясь от лезущего в глаза дыма, Рома сплёел уже расччёесанные волосы в хвост.

"Опять курить начал: надо хоть что-тонибудь приличное купить: "

— С добрым утром!

— Привет, — улыбнулся он через плечо. Она Она не слишком нравилась ему теперь, как не понравилась и вчера вечером. Отчего-то в дискотеке Люба показалась ему много симпатичней. Покоробил вчера Страдзинского и ее наряд, слишком явно отдававший барахолкой.

— Было очень хорошо, — сказала она, перекатившись на спину и подложив под голову руки, — просто здорово. Мне ни с кем не было так хорошо.

— Да?

— Правда-правда.

"Интересно, а что я сейчас должен сказать? В самом деле? или Это замечательно?

или Я очень рад? или Каждый раз теряюсьКрошка, ты еще и близко не знаешь на что способен старина Хью.?"

— А тебе?

— Мне тоже, — покорно брёел Страдзинский в единственном русле, ему оставленном.

— Мне даже не верится, что я! я! На второй же день — с мужчиной!

По комнате потянуло затхлым запахом добродетели.

— В первый.

— Что?

— Мы с тобой занялись любовью, — сверкнул Рома пафосом, — менее чем через сутки после знакомства.

— Действительно, — улыбнулась она, — а у тебя было много женщин?

— Восемь Восемь или десять, — ответил он без запинки, как отвечал уже лет восемь, и можно уверенно утверждать, что какое-то время это было правдой.

— А у тебя?

— Теперь трое.

— Небогато.

Люба начала рассказывать тем же бесстрастным тоном, от какого не отказывалась никогда, рассказывала ли она что-нибудь трогательное или, напротив, по ее мнению, смешное. Рома вдруг подумал, что этот разговор этот был бы естественнее в темноте постели, постельной полутьме на таинственно приглушаяенных голоса тонах.

Первым был одноклассник. Была ли это обычная школьная страсть, обоюдно признанная любовью, или любовь, обострёенная девственной страстью, — бог весть.

Зато доподлинно известно, что, дойдя до кульминации, любовь вылилась в неумелые после уроков хрипения, где и пробуксовала несколько месяцев. Девственности он их, в их, в конечном счёете, все-таки лишил, но Любе каждый раз было больно до крови, и она стала уклоняться от послеуроковых соединений.

Он же, лишившись целительного для чистой юношеской любви наркотика, вскоре обнаружил, что более ее не любит.

Когда Люба рассказывала это, даже ее почти лишёенный модуляций голос задрожал еще не забытой болью.

Год провела Люба в сумрачном страдании, пока другой одноклассник, а после уже выпускник, не произвел зеркально те же эволюции. Более искусные, но столь же неудачные.

Она осталось в убеждении, что истории о радостях тела, если и не легенды, то ей, во всяком случае, недоступны.

Страдзинский был удивлёен: вчера, после некоторой стартовой заминки, ее оргазмы нанизывались, как бусинки на чёетки. Он почувствовал лёглегкий прилив гордости, тут же им стыдливо подавленный. Нелепо самоутверждаться сомнительным постельным превосходством над провинциальным школьникяром, наверняка, по-плебейски грубому и неумелому в своем торопливом почесывании гипертрофированного либидо-пролетарием.

— Так странно, — сказала она, подрагивая нежностью, — я чувствую себя с тобой так, как будто мне кажется, будто мы знакомы много лет.

Страдзинский резко повернулся, поймав взгляд. Ой, знал он этот взгляд: Ой, знал.

— Эй, не надо на меня так смотреть.

— Как?

— А вот так, как ты на меня сейчас смотришь. Не смей влюбляться!

— Почему?

Роман замялся, нельзя же, в самом деле, было сказать, что ему хочется весёелого дачного развлечения, а не плаксивых романтических страстей, что вышел он из возраста романтических страстей: Даже не то чтобы вышел, а просто представляет их теперь совсем иначе, чем она. И, в любом случае, не та она женщина, с какой это возможно. Мог ли он это ей сказать? Сказать подобное было немыслимо, и Я полагаю — нет, и Страдзинский, соскочив с подоконника, прошелся считал так же.

Соскочив с подоконника, Рома прошел по комнате в поисках, пока наконец не придумал продолжения: