Элизабет Эбботт - История целибата

• Название: История целибата
• Автор: Элизабет Эбботт
• Жанр: Прочая научная литература
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-480-00323-9

Флоренс Найтингейл не вышла замуж. Леонардо да Винчи не женился. Монахи дают обет безбрачия. Заключенные вынуждены соблюдать целибат. История повествует о многих из тех, кто давал обет целомудрия, а в современном обществе интерес к воздержанию от половой жизни возрождается. Но что заставляло – и продолжает заставлять – этих людей отказываться от сексуальных отношений, того аспекта нашего бытия, который влечет, чарует, тревожит и восхищает большинство остальных? В этой эпатажной и яркой монографии о целибате – как в исторической ретроспективе, так и в современном мире – Элизабет Эбботт убедительно опровергает широко бытующий взгляд на целибат как на распространенное преимущественно в среде духовенства явление, имеющее слабое отношение к тем, кто живет в миру. Она пишет, что целибат – это неподвластное времени и повсеместно распространенное явление, красной нитью пронизывающее историю, культуру и религию. Выбранная в силу самых разных причин по собственному желанию или по принуждению практика целибата полна впечатляющих и удивительных озарений и откровений, связанных с сексуальными желаниями и побуждениями.

Элизабет Эбботт – писательница, историк, старший научный сотрудник Тринити-колледжа, Университета Торонто, защитила докторскую диссертацию в университете МакГилл в Монреале по истории XIX века, автор несколько книг, в том числе «История куртизанок», «История целибата», «История брака» и другие. Ее книги переведены на шестнадцать языков мира.

---

Аскетический режим тоже был суров, хоть и не настолько, как у отцов-пустынников. Поститься там следовало ежедневно, довольствуясь скудным простым одноразовым питанием. Главным блюдом служил хлеб с солью. Монахам, которые не могли дождаться захода солнца, разрешалось питаться два раза в день, причем первая трапеза организовывалась сразу после полудня. Однако это не значило, что они ели больше своих собратьев – просто их дневной рацион делился на две порции. Время проведения вечерней трапезы позволяло братьям спать без спазмов, бурчания и болей в желудке. В зимнее время Пахомий ел лишь через два дня на третий. Эта голодная диета была основным средством борьбы за соблюдение целомудрия через подавление всех сексуальных желаний.

Другой авва – Диоскор из Тебаида, оправдывал крайний аскетизм риторическим вопросом, не утратившим актуальности и по сей день. «Монах не должен иметь ничего общего с плотскими желаниями, – поучал он. – Чем иным в противном случае он будет отличаться от мужчин, живущих в миру?» Миряне, добавлял он, обычно воздерживаются от половых отношений или некоторых продуктов, чтобы поправить здоровье или в силу каких-то иных «рациональных» мотивов. «Насколько же больше должен монах заботиться о здравии души своей, разума и духа»[267].

На самом деле монахи голодали немногим более своих нерелигиозных соплеменников. Питание сельских жителей, землепашцев, видимо, мало отличалось от рациона монахов, по крайней мере по калорийности. Когда неофиты знатного происхождения в монастыре приходили на первую трапезу, их нередко шокировала непритязательность пищи, однако простые люди часто находили монастырскую еду вполне приемлемой. Бывший сенатор как-то стал жаловаться пастуху на скудное питание, но пастух ему ответил, что порции были больше, а качество еды лучше по сравнению с тем, как он питался раньше. В обществе, разделенном на социальные слои, где жизнь бедных и богатых очень различалась, такое несовпадение во мнениях, как у сенатора и пастуха, отнюдь не было редкостью. Порой монахи даже подозревали, что отдельных неофитов влекли в монастыри не столько религиозные побуждения и преданность идеалам, сколько экономические трудности. Чтобы не допустить в святые обители таких неофитов, в некоторых монастырях даже устанавливались испытательные сроки.

Вдобавок к чрезвычайно убогому и скудному существованию, суровым правилам и духовным проблемам, свойственным монастырской жизни, у монахов были серьезнейшие трудности с подавлением собственной сексуальности. Поскольку многие из них приставали к новообращенным, там нередко говорили: «Дьяволу нет нужды искушать монахов, когда у них и вино есть, и мальчики под рукой». Другим объектом вожделения монахов нередко становились ослицы[268].

Дорофей из Газы был милосердным и глубоко верующим монахом, жившим в VI в., которого мучила неутолимая похоть. Как только Дорофей пришел в монастырь, он сразу занял там достойное место, обеспеченное ему как положением и богатством его семьи, так и собственной эрудицией. Дорофей высоко ценил мудрость великого старца отшельника Варсанофия[269], затворившегося в келье, из которой тот почти никогда не выходил. Он относился к Варсанофию как к святому, целовал дверь его кельи, как будто это была реликвия, и даже просил его о духовном наставничестве во сне. Сила старца облегчила Дорофею горечь и невзгоды монастырской жизни: как-то ночью один старый монах спутал кровать молодого монаха с отхожим местом и всю ее обмочил; другой монах постоянно стряхивал на постель Дорофея клопов. Кроме того, Дорофея постоянно подмывало поделиться с другими монахами мудрыми изречениями, которые святой старец Варсанофий припас для него одного.

Потом случилось невообразимое: Дорофей без памяти влюбился в другого монаха. Что тут можно было сделать? Он признался Варсанофию в том, что измышлял причины, позволявшие ему говорить с любимым, но опасался делать это слишком часто, чтобы не вызвать кривотолков. Великого старца он своим признанием не удивил. Тот сказал, что все его заботы – всего лишь типичные интриги, возникающие вследствие сердечного влечения, приспособленные Дорофеем к специфике монастырского этикета. В юности его сильнейшим образом искушала неистовая похоть. Он противился соблазну изо всех сил, и через пять лет Господь освободил его от мучений. «Господь и впрямь мог бы тебя быстро освободить, – сказал он Дорофею, – но если бы это случилось, ты не обрел бы достаточно сил, чтобы противостоять другим страстям»[270].

Это напоминало искушения Антония: те же сложные задачи, требующие решения, и поскольку они заданы дьяволом, их жертва должна воспользоваться всеми имеющимися в ее распоряжении божественными силами, чтобы избавиться от искушений и забыть о них. «Пытай свои чувства, – побуждал его великий старец, – ибо без пытки нет мученичества». Дорофей принял близко к сердцу совет Варсанофия как бесценное выражение духовности. Он пронес его через всю свою монастырскую жизнь, прожитую в борьбе, в которой был очень уязвим, но открыт, и, дожив до преклонного возраста, сам стал мудрым старцем[271].

Западные монастыри

На Западе за египетским экспериментом с монастырями следили с неослабевающим интересом, несмотря на то что большинство египетских монахов знатностью происхождения не отличались. Как ни странно, эти аскеты являли собой живые ответы на вопрос, который задавали знатные и ученые люди Запада своим врачам: можно ли достичь состояния постоянного целибата, и если да, то как? Большую популярность приобрели жизнеописания монахов. Ученые мужи изучали египетских монахов, жили вместе с ними, наблюдали за их повседневной деятельностью. Они собрали и опубликовали «Изречения святых отцов», пользовавшиеся большим успехом у читателей, высоко ценивших высказанные в них великие истины.

К концу V в. Запад перенес на свою почву и изменил восточный аскетизм пустынников настолько, что в VI в. монастыри возникли и там. Как и в их восточных аналогах, жизнь там была подчинена определенным правилам. Родоначальником западного монашества считают святого Бенедикта[272], автора «Устава» монашеской жизни, содержащего семьдесят три главы.

Идеалом монастыря, по мнению Бенедикта, было одно здание с выборным настоятелем, братия которого отказывалась от всей частной собственности, клялась в вечной бедности, целомудрии и соблюдении правил их общины. Но в отличие от подобных восточных общин, Бенедикт считал, что монастыри должны стать полигоном для подготовки христианских солдат. «Нам нужно создать scola <группы ополчения> для служения Господу», – писал он[273].

Цель Бенедикта, состоявшая в том, чтобы «создать школу божественной службы, в которой… не будет ничего трудного или сурового»[274], по сути дела, сводила на нет то, что на Западе считалось чрезмерным восточным аскетизмом. (Спустя столетия бенедиктинцы продолжали придерживаться этого тезиса, принижавшего значение аскетизма, выступая против критиков, утверждавших, что их благоустроенные и удобные для жизни монастыри противоречат апостольской бедности, которой следовало придерживаться монахам. Конечно, это не так, утверждали они. Как можно было требовать от монаха в современном мире прочно утвердившегося христианства, чтобы он терпел такие же лишения, как в эпоху преследований язычников?)

Несмотря на очевидные черты сходства – целибат, молчание, смирение и покорность, – предложенная Бенедиктом версия монашества радикально отличалась от его антицерковного восточного аналога. Бенедикт приспособил его к условиям своего времени и Европы, перестав уделять основное внимание сердцу и телу каждого человека как главному мерилу духовности. Вместо этого монастыри объединились с Церковью, что привело к усилению роли папства, а также к разрастанию и развитию земельных владений и другого имущества монастырей. Вскоре многие из них деградировали, уподобившись клоакам, где бурлили политические интриги, отмывались грязные деньги, закулисно решались вопросы о власти, и превратившись в прямую противоположность причине возникновения монашества: монастыри стали очагами разврата и сексуальных скандалов, разгоравшихся там настолько часто, что это трудно себе представить.

Сравнение их с восточными монастырями, где монахи иногда поддавались искушению с деревенскими женщинами, смазливыми мальчиками и друг с другом, здесь просто невозможно. Там монахи страдали и мучились, замаливая свои прегрешения, каялись и пытались следовать своим принципам. На Западе же такие случаи стали настолько обыденным явлением, что их рассматривали уже не как прегрешения, а как образ жизни целых общин. В некоторых монастырях настоятелями становились не служители Церкви, а миряне, бравшие с собой в монастырь всех своих чад и домочадцев: жен, детей, солдат, даже охотничьих собак, и все эти люди жили там среди монахов. Не было ничего удивительного в том, что вторгавшееся в монастырскую жизнь обмирщение и сексуальная разнузданность оказывали влияние на монахов, которые следовали примеру своего руководства – как отрицательному, так и положительному. Было время, когда монахи монастыря Фарфы в Италии открыто признавали, что содержат сожительниц. Во Франции почти все монахи в Тросли были женаты, а каждый монах в Сен-Жильдас-де-Рюи «содержал себя и своих сожительниц, а также своих сыновей и дочерей», писал служитель аббатства Пьер Абеляр. Самого Абеляра оскопили люди, подкупленные каноником собора Парижской Богоматери Фульбером – влиятельным священнослужителем, чью племянницу Элоизу Абеляр учил, соблазнил, она от него забеременела, и позже они сочетались браком[275].