Брассай - Разговоры с Пикассо

• Название: Разговоры с Пикассо
• Автор: Брассай
• Издательство: ЛитагентАд маргинем
• Жанр: Эссе
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-91103-197-8

Брассай (1899–1984) родился в городе Брашов в венгерской части Румынии. Во Францию приехал после Первой мировой войны. Вначале увлекался живописью, был близко знаком с Генри Миллером, Мишо, Райхелем и многими другими. Славу ему принесли его первые снимки ночного Парижа, после чего Брассай сделал окончательный выбор в пользу карьеры фотографа. В его наследие, кроме прочего, входят эссе о Пикассо, Миллере и Марселе Прусте.

---

ПИКАССО. Она как живая – моя палитра сегодня… Я работал всю ночь. И очень устал… Поэтому оставил все как есть…

Я фотографирую столик. Пикассо объявляет, что приготовил для меня знаменитые «скульптуры из бумаги»… О них было много сказано… Я заинтригован, и мне не терпится их увидеть… Пикассо достает их из коробки… Это совсем небольшие фигурки, свернутые из тонкой бумаги и доведенные до совершенства вручную. Хрупкие, как крылья бабочки…[73]

Возвращаются Сабартес и Куц… Переговоры прошли успешно… Теперь они втроем начинают обсуждать продажу картин и будущую выставку. Я отхожу и рассматриваю листок бумаги, где Пикассо нарисовал крупную птицу с хохолком на голове. Но главное на этом рисунке – не птица, а дата: 25 декабря 1946. Автор, словно находясь в состоянии крайнего возбуждения, несколько раз, все более и более крупно, написал вокруг птицы: 25 декабря 1946, 25 декабря 1946… Впечатление такое, что он хотел отвести только что прошедшему рождественскому дню особое место в своей памяти. Что же могло произойти 25 декабря 1946-го? Узнаем ли мы когда-нибудь? На следующем листе изображена та же птица, но уже присевшая на ветку. Ее силуэт едва намечен, но дата проставлена: 27 декабря 1946…

Мы с Куцем уходим. Вид у него весьма довольный. Дело сделано… Пикассо и Сабартес пригласили его прийти завтра, чтобы обсудить детали… Американец так взволнован, что забыл у Пикассо свои snow-boots…

Среда 2 января 1947

Встречаю Хайме Сабартеса: в зубах у него толстая сигара – одна из тех, что лежали в портфеле у Куца…

САБАРТЕС. Ну и намучились мы с вашим чертовым американцем! С того дня, как вы его привели, я не знаю ни минуты покоя – все бегаю: банки, приемные, префектура, таможня, всевозможные ведомства… Эти девять картин он согласился купить только при условии, что ему позволят забрать их с собой в самолет… И мне пришлось за три дня собрать немыслимое количество бумаг и разрешений…

В Гранд-Отеле Самюэль Куц упаковывает чемоданы… Veni, vidi, vici…[74] Он счастлив. С помощью бесчисленного количества звонков через Атлантику он организовал-таки свою выставку Пикассо в Нью-Йорке, сделал заказы на печатание билетов, афиш, каталогов, подключил прессу… Чтобы сделать успех еще более оглушительным, он собирается пригласить на ночной вернисаж Луи Армстронга с его оркестром… Париж его совершенно не интересует. Ему было глубоко безразлично, находится он на Левом берегу или на Правом, на Монпарнасе или на площади Оперы. Он так и не увидел Эйфелевой башни и даже Фоли-Бержер его не соблазнила… Он ни разу не вышел из такси, чтобы сделать хотя бы пару шагов по парижским улицам. Я поинтересовался, был ли он в Лувре. «Лувр? Это недостаточно абстрактно для меня…» – ответил он. В голове у него была только одна мысль: Пикассо.[75]

Канны, вторник 17 мая 1960

Мы ужинаем у Генри Миллера в гостинице «Монфлери». За соседним столиком – Бунюэль, его сын и несколько друзей.

БРАССАЙ. Вчера я говорил с Пикассо по телефону… У него был такой молодой голос, что я подумал: «Да он ли это?» И он был очень дружелюбен: «Какой сюрприз слышать вас, Брассай! Приходите послезавтра, если вы не заняты. Мы сможем провести вместе всю вторую половину дня. И будем одни… Я жду вас в “Калифорнии”, в половине третьего…»

ГЕНРИ МИЛЛЕР. Значит, послезавтра вы его увидите…

БРАССАЙ. Генри, вы писали и говорили мне в Париже, что согласились стать членом жюри Каннского кинофестиваля исключительно в надежде познакомиться с Пикассо…

ГЕНРИ МИЛЛЕР. Да, я писал и просил меня ему представить… Канны для меня навсегда связаны с именем Пикассо… Но послезавтра у меня очень загруженный день. Фестиваль заканчивается, и мы там буквально как на привязи… Три киносеанса вместо двух, и второй начинается в три часа…

БРАССАЙ. На такси от Дворца кинофестивалей – это не больше пяти минут. И вы с ним познакомитесь…

ГЕНРИ МИЛЛЕР. Познакомиться с Пикассо… Разумеется, это одно из моих самых больших желаний… Но я не люблю так резко менять планы. Я бы мог, конечно, пойти к нему с вами… Но мысль о том, что в определенное время я должен буду встать и уйти, отравит мне всю радость от нашей беседы… Стоит ли так торопиться? Чтобы подготовить первое знакомство, нужно больше времени и спокойствия…

БРАССАЙ. Я вас ему представлю… И вы сможете прийти к нему в другой день… В Каннах и даже в «Калифорнии» вы от Пикассо буквально в нескольких шагах… Скоро вы окажетесь в Биг-Суре, в Греции, в Японии или еще бог знает где… А Пикассо, возможно, уедет в Вовенарг… Грешно пропускать такой случай…

ГЕНРИ МИЛЛЕР. Скорее всего, вы правы… Ха-ха-ха… Однако не соблазняйте меня… Лучше положиться на случай… И в один прекрасный день возможность представится… Я фаталист… Возможно, Ларри сможет отвезти меня в Вовенарг, когда я буду в Ниме…[76] А если мне не удастся увидеться с ним на этом свете – мне шестьдесят восемь лет, ему восемьдесят, – я уверен, что встречусь с ним позже, в предстоящие десять миллионов лет. Я не знаю, где это произойдет, потому что такие силы, такая энергия всегда очень активны…

ЖИЛЬБЕРТА. Вы и правда так думаете? Вы верите в бессмертие?

ГЕНРИ МИЛЛЕР. Да, в каком-то смысле… Бессмертие! Ха-ха-ха… Вы знаете, дорогая Жильберта, я могу считать себя учеником Кришнамурти, хотя мне так и не представилось возможности увидеть его лично… Этот мудрый индус, вы знаете, живет в Охае, в Калифорнии… Бессмертие? То, что впавший в безумие Ницше называл вечным возвращением… А почему бы и нет? Я в своем возрасте тоже становлюсь философом… Во всяком случае, объясните Пикассо, как я его люблю и как им восхищаюсь. И как мне хотелось бы с ним познакомиться…

Канны, среда 18 мая 1960

В половине третьего на Каннских холмах, напротив «Калифорнии». Вилла Пикассо – солидная, но совершенно такая же, как и те, которыми застроена вся округа со времен великих герцогов, славной эпохи Лазурного Берега… Но сады… Судя по всему, рука садовника их не касалась: сосны, кипарисы, эвкалипты, мимоза, мушмула, олеандры, жимолость росли там, как им вздумается, душа друг друга в объятиях пышной зелени. Из этого буйства удавалось вынырнуть только пальмам, которые вдыхали морской воздух и вглядывались в голубой горизонт Средиземного моря… Как случилось, что этой заурядной вилле выпала честь принять под свой кров Пикассо и его богатства и даже вдохновлять его на творчество в эти последние годы, вписав таким образом свое имя в список рядом с Бато-Лавуар, Буажелу, Валлори, дворцом Гримальди? Объяснить это можно отчасти отвращением, которое Пикассо питал ко всему, на что можно было навесить бирку «хороший вкус», его нежностью ко всему смешному, несуразному, странному – а вилла буквально ломится под тяжестью лепнины, виньеток и украшений из искусственного мрамора. Только его равнодушие к местам своего обитания и склонность доверяться провидению могут объяснить этот выбор… Именно так он возложил на Канвейлера заботу о переезде мастерской с Монмартра на Монпарнас во время своего свадебного путешествия с Евой, «моей красоткой», а позже поручил Розенбергу найти ему квартиру, в то время как сам, далеко от Парижа, переживал в Испании страстный роман с Ольгой.

Я собираюсь позвонить, но, к моему великому удивлению, решетчатая калитка не заперта. Жена сторожа объявила о нашем приходе хозяину. Во дворе никого. В гараже – несколько машин, среди которых царит внушительный белый «линкольн». Справа от крыльца – старый знакомый: «Олень» из парка Буажелу. Налево – странный металлический цветок с оборванными лепестками, взорвавшийся смертоносный снаряд.

На крыльце появляется Пикассо – под защитным тентом над лестницей он кажется совсем маленьким – и целует меня в обе щеки. Он совсем не изменился. Обтягивающий шерстяной свитер, лицо коричневое от мистраля и жаркого солнца, по-прежнему крепкий как скала и в глазах – прежний огонь… Он ведет нас в свою «мастерскую» – анфиладу из трех просторных комнат, залитых светом, проникающим через широкие, застекленные оконные проемы, выходящие в парк.

В сущности, с тех пор как мы познакомились на улице Боеси, ничего не изменилось, разве что вокруг стало просторнее да вещей собралось больше. Я очень счастлив видеть его снова. К сожалению, я не увижу Жаклин Рок, его молодую подругу, с которой он познакомился в Валлори и которая делит с ним жизнь уже шесть лет. Она только что перенесла операцию, но Пикассо спокоен. Ей уже лучше, ее отправили на «Калифорнию».

ПИКАССО. Я часто вас вспоминаю… У вас ведь недавно прошла выставка рисунка и скульптуры, так? Я о ней слышал. Я вообще в курсе всего… Сколько мы с вами не виделись?

БРАССАЙ. С 1947 года, по-моему. Тринадцать лет…