Неизв. - Мгновения жизни

• Название: Мгновения жизни
• Автор: Неизв.
• Жанр: Прочая старинная литература
• Год: 0101

---

– Нет, ну, я так не могу, – рассердилась я. – Такое ощущение, будто у нас свидание в тюрьме.

С воплощением моих далеко идущих планов пришлось повременить.

Но я, кажется, подошла к самому интересному. То, о чём мужчины только мечтают при взгляде на сто пять прекрасных сантиметров, для меня – реальность. Причём такая близкая, что стоит только протянуть руку – и вот они, родные. Мои. Когда я скольжу по ним ладонями, мне хочется изъясняться шекспировскими строками…

«Её глаза на звёзды не похожи…» Не звёзды, а серые мерцающие жемчужинки, способные и беспощадно пронзить, как ледяные клинки, и обнять взглядом с особой, ни на что не похожей прохладной лаской. Они – зеркальная амальгама, обдающая морозным дыханием. Непроницаемый панцирь… А что? Ведь ангелов-хранителей тоже должно что-то защищать, потому что они не каменные, а живые и ранимые. Кто знает, может быть, после всех трудов они перевязывают многочисленные раны и плачут усталыми слезами о судьбе своих неразумных подопечных, которые упрямо бредут не туда, наступают на грабли и с завидным упорством уничтожают себя. Это упорство бы – да в русло самосовершенствования. Но когда мои ладони скользят, отсчитывая каждый сантиметр из ста пяти, серые глаза смотрят на меня с трогательной беззащитностью и безграничным доверием, словно говоря: «Я – твоя». И мне становится страшновато от хрупкости этого сокровища, которое я держу в руках – сердца моего ангела.

«Нельзя уста кораллами назвать…» Рот – твёрдая и волевая линия. Улыбка – редкий гость здесь, но когда она всё же расцветает на этой суровой почве, в моей душе поют птицы. Ни с блеском луны, ни с сиянием солнца я сравнивать это дивное явление не буду: оно ни с чем не сравнимо. Тихий свет любви, танец радости, в который готовы пуститься мои ноги, когда я вижу улыбку на любимом лице.

«Не белоснежна плеч открытых кожа, и черной проволокой вьется прядь…» Плечи должны быть как у Геракла, потому что несут на себе столько, сколько не всякий может снести. Но нет, это самые обыкновенные плечи, не чуждые женской хрупкости, и моим расшалившимся рукам хочется их обнять. Чуть выше – длинная шея с гордо посаженной головой, а ниже – грудь… Такого же размера, как моя – третьего. К рукам подключаются губы, прокладывая дорожку из поцелуев вдоль грудины, на ключицах, а потом по шее поднимаясь к уху. В его розовой мочке – маленькая серёжка с бриллиантиком. О волосах ангела уже много сказано: бессчётные заботы и тревоги, потрясения и боль выбелили их раньше времени, а причёска поддерживается по принципу «чем короче, тем лучше». Затылок – максимально коротко, в нижней части висков – по тонкой пятисантиметровой прядке. Сверху волос чуть больше, косая чёлка самой длинной своей прядью достигает середины лба, который я сейчас покрываю поцелуями. А мои озорные руки уже перебираются к лопаткам, ища места, откуда растут ангельские крылья – но нет, нащупать эти два белоснежных чуда нельзя. Их светлую защиту можно почувствовать, прильнув к ангелу и закрыв глаза, но сегодня я даю волю своей фантазии, и вот – два крыла распластаны по кровати. Я перебираю и глажу белые пёрышки, прижимаюсь к ним губами, зарываюсь носом. Тепло и щекотно.

«С дамасской розой, алой или белой, нельзя сравнить оттенок этих щек. А тело пахнет так, как пахнет тело, не как фиалки нежный лепесток». Запахи – мой фетиш. Я люблю обследовать и обнюхивать каждый уголок, каждый сантиметр кожи. По-кошачьи чистоплотный ангел пахнет восхитительно везде – от макушки до… гм, да, до того самого заветного местечка. Я люблю эти руки – чистые, с еле уловимым ароматом мыла и крема; люблю кожу на шее и за ушами, где под вечер ещё прячутся остатки разноцветного шлейфа – туалетная вода. Ноты запаха стихли, поблёкли, перепутались, но мне нравится ловить и перебирать их. Фиалки нежный лепесток? Конечно, нет. Лучше! Это целая симфония запахов, столь же необходимая мне, как воздух.

«Ты не найдешь в ней совершенных линий, особенного света на челе. Не знаю я, как шествуют богини, но милая ступает по земле». А вот здесь не соглашусь с классиком. Совершенных линий у ангела множество, и я люблю взглядом и прикосновением следовать за их изгибами. О, эти два раза по сто пять сантиметров! По поцелую на каждый – и то будет недостаточно. Я начинаю. Тёплая ложбинка паха, внутренняя сторона бёдер. Атласная кожа, твёрдое напряжение мышц – от возбуждения и удовольствия. А потом – шёлковое расслабление, тягуче-кошачье блаженство. Выпукло-костяная жёсткость колен, невыразимое изящество голеней, синие жилки под кожей ступней. Стоп! Ангел категорически против того, чтобы я целовала ему ступни – считает, что они недостойны этого, а меня это якобы унижает.

– Это я должна целовать твои ножки, милая.

Спорить бесполезно: ангел сильнее меня. Рывок – и я оказываюсь внизу.

«И все ж она уступит тем едва ли, кого в сравненьях пышных оболгали». «Да», – отвечу всем сердцем, всей душой, всем телом… Прекраснее звёзд, белее снега, ярче кораллов, нежнее фиалки. А наслаждение от соития – мощнее взрыва, ярче солнца, полноцветнее радуги и живительнее дождя, падающего на иссохшую землю. Это целая Вселенная, расширяющаяся с невообразимой скоростью, наполненная мерцанием галактик и светом жизни. Спасибо тебе, хранитель. Сиянием твоих крыльев озарён каждый мой день.

Ноутбук выключен и отложен на тумбочку. Поворачиваюсь к спящему ангелу, загораживая собой свет лампы, осторожно придвигаюсь и рассматриваю наметившиеся между бровей морщинки. В левой брови тускло серебрится седой волосок. Выщипнем завтра пинцетом… Почему такая невыносимая горечь залегла в уголках губ? Расслабленные сном черты смягчились, погрустнели, даже что-то жалобное проступило в суровой линии рта. Может быть, снится что-то печальное? Ну, тогда надо срочно отогнать это.

Грею дыханием лоб Александры, её тёмные сомкнутые ресницы. Пусть с этим дуновением уйдёт всё напряжение, вся усталость, вся печаль. Вздох, тихий стон. Проснулась? Нет, только немного поворочалась, устроив голову у меня на груди.

Спи, ангел, набирайся сил. А пока ты отдыхаешь, позволь мне, поменявшись с тобой местами, оберегать твой сон.

Иероглифы судьбы

Лёгкими шагами по раскалённому асфальту, невесомее тополиного пуха, лето двигалось к своему закату. Выцветшее от июльского пекла небо скрученным подсыхающим листом шелестело над головой, а под ногами уже скрипела полынная горечь августа… Нет, наверно, больше ничего рокового этому месяцу было не суждено принести мне. Хотя… Как знать?

Солнце переливалось радужной муаровой завесой на ресницах, и в моём усталом прищуре глаз мир выглядел картиной художника-абстракциониста. Пропитанный мягким, остывающим отголоском жары ветерок вельветово-бережно, восхищённо касался моих открытых плеч, перебирал складки подола белого платья – почти точной копии знаменитого платья Мэрилин Монро. Ещё чуть-чуть игривого усердия со стороны ветра – и мне пришлось бы держать подол руками, как на той фотографии. Август прикинулся баловником, норовя прямо на улице превратить меня в модель для пинапа.

Тополя с сухими следами июльских ожогов в кронах разморённо колыхали ветвями, геройски принимая на себя всё солнечное безумие и спасая в своей тени длинные ряды скамеек. Янтарно-лаковое дерево спинок и чёрный чугун завитков на подлокотниках и ножках манили присесть… Но – слишком некстати. Рано, не сейчас. У меня было дело. Вопреки всем стараниям ветерка и соблазнительной тополиной тени, ноги шагали вперёд…

Шагали, пока до ушей не донёсся звон гитарных струн.

Он золотисто-звёздной болью впился в сердце, нежно причиняя мучения и беспощадно лаская… Незваным гостем из прошлого ворвавшись в душу, он перемешал радужный муар солнца на ресницах и мельтешащую пляску зайчиков на выщербленной брусчатке, выкрутил в один невыносимо тягучий завиток молчаливое любопытство окон и шаткость шагов… А потом к нему присоединился голос.

Ноги остановились как вкопанные, а память машиной времени отлистывала назад дни-страницы. Синеглазо-летние абзацы головокружительно пролетали, сменяясь дождливо-шелестящими осенними периодами, а по ним алым рубцом протянулся и набух, пульсируя тупой болью, лейтмотив – ты.

Блеск кожаных плеч куртки в свете фонаря, пушистая стриженая голова, трогательная худоба коленок под «военными» брюками… Осень, что свела нас с тобой, обладала не менее виртуозными пальцами, чем ты: из дождливого серебра струн она умела извлекать такие тёплые аккорды, какие и не ждёшь от неё, грустноглазой и прохладно-шуршащей. Здесь, на этих скамейках напротив торгового центра, где я когда-то работала, ныне остался лишь светло-горьковатый призрак тех дней. Он улыбался мне твоей улыбкой и таял в городской пыльной суете: его смывал шум транспорта.

Призрак того вечера выскользнул из-под тополиных крон, с мягкой грустью заглядывая мне в глаза. В тот вечер звон струн гитары моментально прогнал усталость, и я ясно увидела своё отражение в щитке тёмных очков, скрывавших твои незрячие глаза. Это было отражение нашего пути, но я ещё не умела читать такие знамения… Тонкие загадочные письмена судьбы, сложные и запутанные иероглифы будущего на трещинах брусчатки. Я не могла прочесть всех страниц, которые были нам отведены, и не видела точки, поставленной рукой рокового августа, который сейчас – два года спустя – ласкался к моим плечам как ни в чём не бывало. Ты играла для меня, а я, ёжась от осенней прохлады, слушала – вот и всё. Твой голос целовал меня в сердце, зажигая в нём рыжие сполохи листопадной грусти, а счастье пушистым боком щекотало его и мурлыкало…