Эдик Штейнберг - Материалы биографии

• Название: Материалы биографии
• Автор: Эдик Штейнберг
• Жанр: Прочая документальная литература
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-4448-0373-8

Эта книга посвящена замечательному художнику Эдуарду Штейнбергу (1937—2012). Материалы, собранные в ней (эссе, письма, интервью самого художника, письма к нему родителей, друзей и коллег по цеху, воспоминания и т.д.), не только дают возможность представить яркую, многогранную, своеобразную личность, вовлекшую в свою орбиту многих деятелей культуры во всем мире, но и отражают атмосферу времени, особенности и противоречия эпохи второй половины ХХ века.

---

Вот как-то так или примерно так. Или о том же чуть иначе. Однажды мне приснилась Галя. Было это летом, кажется, в июне. Меня отпускают домой… (такой сон я видел два-три раза, но Галя была в одном). Т.е. не отпускают, а некий вертухай выпускает до утра под честное слово, и я должен вернуться к проверке, к 8 часам. И вот я иду по Москве, иду бесконечно долго и все не могу добраться до дома. Наконец, оказываюсь в центре, иду вверх по Горького, уже светло, летом светает рано, иду очень долго и зачем-то сворачиваю направо после Моссовета. Уже совсем светло, и тут я вижу в пустом утреннем переулке Галку с Мартом на поводке, она выходит с Пушкинской и идет мне навстречу. Март, как всегда, тянет, она еле с ним справляется, все ближе, ближе – и я окликаю ее. И вот, я никогда не забуду ее улыбки – такой тихой, чуть смущенной и радостной. И слезы на глазах. И тут я вижу часы, большие часы, они есть где-то на Пушкинской площади (или были когда-то), на них без десяти восемь, и я понимаю, что не успел домой, что опоздал, подвел человека, что я пропал. Галка, – говорю я, – скажи дома, что ты меня видела, все у меня хорошо, а я больше не могу и минуты быть с тобой. Галя все так же улыбается, а я начинаю ловить машину, куда-то бегу и от страха просыпаюсь.

Это был очень счастливый и радостный сон. Мне было хорошо тем утром, думаю, это было в июне или чуть позже. Я часто потом вспоминал этот сон и всегда был ему рад: такое ясное утро, я так счастлив Гале и Марту, тому, что мы повидались. Но я и не пытался, вспоминая этот сон, тянуть за ним другие наши встречи, реальность нашей дружбы, любви, разговоров, отношений, наших общих радостей и печалей. Здесь было табу, я уже знал, что это нельзя, что тут – опасно. Мне было достаточно имени, знака – Галя, Эдик. Имени было достаточно, все остальное – та самая душевность, которая суть шелуха, тогда как имя – веха, опора, гвоздь, вбитый в некую глубину. Но без него не удержаться.

И закончу со снами. Март умер 8 ноября, а в ночь на восьмое он мне приснился. Такой он был молодой, веселый, играл, как когда-то, и терся о мои колени. Мне тогда было трудно, а этот сон очень помог.

Простите меня за этот длинный разговор, отложите письмо, если оно будет невнятное, прочтете как-нибудь потом. Письма на такие долгие расстояния часто могут быть невнятные, но иного общения у нас нет. Теперь я в другом положении, а потому порой позволяю себе и даю волю вспоминать, вижу то, что в прошлом году себе запрещал. Так вижу вашу квартиру, и меня заботит, не выпрут ли вас оттуда, мастерскую, дом в Погорелке. Говорят, у нас здесь живет хариус, ловят на блесну. Реки уже вскрылись, но ледоход мы прозевали, а говорят, он был страшный и внушительный. Лед прошел в один день, и здоровенные льдины вышвырнуты на берег. С ближних гор сошел снег, но зелени еще нет. Неделю назад началась жара, а потом пошел снег. У нас железная печка, привезли дрова, так что и эта проблема вроде бы решена. Вот так-то, старичок.

На днях послал вам поздравление с Пасхой. С этим письмом лучше, наверное, не торопиться, чтоб оно не затерялось в праздничной толкотне. Все равно поздравляю вас и целую. Христос Воскресе!

Поцелуйте Танечку и Толю, Неечку, Веронику, Леночку и Петю.

Зоя вас целует и поздравляет.

Ваш Свет.

3

Эдинька, получил твое письмо, на сей раз оно дошло очень быстро, а я не стал отвечать, потому что решил, что вы все (и Таня с Толей) уехали в деревню. Оказывается, вы пока в Москве, может, письмо успеет.

Чтобы не забыть, сразу отвечаю на твои рыболовные вопросы. Рыбы, говорят, здесь много, но ты же знаешь, что я ничего в этом не понимаю, а рыбаки никогда не говорят правды. Ловят, как я понял, здесь на все, что есть или может быть: на мормышку, на мушку, на удилище, на блесну, еще на что-то, а кто смелый (так говорят) – те сетью. Но ты, я надеюсь, не смелый, а то как бы не остался здесь надолго, а тебе, я думаю, это совсем не обязательно. Ловят и в Коксе, и в Катуни (там вода почище). Сейчас еще рановато, но мальчишки уже сидят. Ловят прямо с берега возле деревни (Кокса и Катунь здесь сливаются), но дальше, конечно, лучше. Пока знакомых с лодками у нас нет, но лодок вроде много, так говорят. Одним словом, как везде, ты это и без меня понимаешь. Течение быстрое, вода выше 14 градусов, говорят, не бывает. Что еще? Задавай вопросы.

Очень рад твоей работе, выставке, тому, что ты, несмотря на усталость, полон сил и верен себе. Выставка тебя вымотала – это естественно. Печально, что Галочка болеет, надо ехать в деревню, там вы придете в себя. Москва, несмотря на все ее прелести, не для жизни.

У меня все еще тянучка с работой, почему-то это мне мешает. Последнее место, которое сейчас решается: сестра-хозяйка в поликлинике. Я бы предпочел санитаром, но они не взяли, говорят, ихние женщины не любят санитаров-мужиков, ну а я тоже не настолько люблю женщин, чтоб из-за этого переживать.

Твоему письму я был очень рад, но, зная твою нелюбовь к письмам, не осмеливаюсь просить немедленного продолжения. Напишите хоть несколько слов, а там как будет настроение и время. Хорошо бы и Галочка написала, если будет минута.

Целую вас. Ваш Свет.

27 мая 1986 г.

4

Дорогой Светик, я только что вернулся из деревни, где пробыл неделю, сажая всякую всячину. Получил твое письмо и сразу отвечаю. Проехав благополучно туда и обратно почти полторы тысячи километров, уже в Москве на повороте на Садовое кольцо, в меня въезжает (в зад) таксист (и в результате!), буду две-полторы недели чиниться. За что такое наказание, это еще к моему вынужденному проживанию в Москве – в деревню я могу попасть обратно только лишь в июле. «Дела, брат, дела – никому не нужный триппер» – как говорил мой покойный папа. Я бесконечно привязан к деревенскому дому. 15 лет прошло, как я открыл это прелестное место – Погорелку – от слов «гора на гору». А на сегодня – это кладбище. Вот так. И все же что-то мне и сегодня открылось. Возил я двух старух и себя на ключик, где жил и молился местный отшельник, дедушка Герасим. Вот и никому не ведомый старец – сегодня является жизнью после своей смерти. Воистину велика тяга к добру и свету. Место, куда мы приехали, тихая красота. Мир красотой спасется – не об этом ли месте говорил Ф. М. Достоевский. Представь себе, Светик, ручей, текущий внутри двух холмов, внизу ключик, а вверху три креста, и голубое небо, и стоит стол. А все, как во сне – ни пространства, ни времени. И все это реально (нюхаешь даже) – и земля, и небо, кресты, ключик, зажженные свечи и обрывочные слова молитв. Давно я не переживал подобное – только как это выразить художественно – а может, и не надо. Правда, Христос – Бог убогих и гонимых. И там же я увидел Божью любовь к ним. Инвалиды, живущие неподалеку, – это они прислуживают месту, где времени нет. Вот так, Свет, – немота, тишина и красота зачеркивают гримасы и карнавалы современной цивилизации. А сколько таких тайн на нашей матушке-земле. И этим воистину спасаемся. Ведь такое открылось лишь после моего 15-летнего проживания в этих краях – да и то, что я сделал попытку (в творчестве) приоткрыть занавес местной жизни. Начало было в 1982 году, потом двухгодичный перерыв – и полтора года я что-то немножко понимаю. Кладбище? Да, кладбище – но сказано, что мертвые воскреснут. Музыкальность тишины – без современного языка не мыслю – и сие иллюстрирую словом. Получается подобие нотного листа или наброска из альбомов. Может, и похоже на письмо. Только это все в красках. Сегодня это все – мой дневник, и пространство, и время – где я нахожусь. Хочу исключить художественное ячество. Авось хоть что-то получится. Это родилось во мне – а не придумалось. А в Москве – таксист, площадь Прямикова, две машины, «Волга» и «Москвич», два дурака за рулем (50 и 25 лет) – и это все придумано, хотя придется две недели бегать и чиниться. Светик, действительно я не люблю писать письма, но хочу полюбить их писать – для тебя. Я очень безграмотен, и приходится написанное переписывать. А это кошмарный сон.

Про рыбалку у вас я ничего не понял, но приеду и разберусь сам. Если не поймаю то куплю, а скажу, что поймал, – подумаешь. Как ты себя чувствуешь, как твоя половина? Вдвоем все-таки легче прожить это время. У Гали обострилась астма. Она, видимо, становится хроником, но дом наш крепок под ее опекой и пока способен иметь за столом гостей. Только бедная собака с трудом двигается и с трудом дышит. Я надеюсь на ее и свое оживление в деревне. В Москве жара, как в парной, но, увы, хоть считаю каждый день и ничего путного не делаю – еще жить можно. Будет совсем туго, все брошу и убегу – куда глаза глядят. Люблю осень, зиму – можно работать, работать – и все начинать заново. Дорогой Светик, большой тебе поклон, такой же твоей половине. Люблю тебя и всегда помню нашу совместную жизнь в Отдыхе. Если что не так, то прости. Целую тебя, Зою.

Эдик.

5

Эдинька, дорогой, я очень, очень рад твоему замечательному письму. Ты в нем какой-то другой, молодой и восторженный, а то ты всегда себя прятал, может, и правда, ключик так тебя перевернул, заставил открыться и видно, что ты найдешь эти ноты, эту тишину и благодать в живописи. Тот самый свет, который… я смог увидеть на твоем холсте и записал это своими корявыми словами. Но, а история с машиной, это те самые «гримасы», которыми Бог учит нас, чтобы мы не зазнавались и помнили, где живем.