Надежда Нелидова - Собачья старость

• Название: Собачья старость
• Автор: Надежда Нелидова
• Жанр: Русское современное

Не приведи никому Бог такой старости. «У нас тоже, как на Востоке, уважают старость. Пока она на ногах. Пока возится в огороде, закатывает банки, нянчится с внуками, тратит пенсию на любимых детей. Переписывает на них квартиры, машины, гаражи. Как только старость обессилеет, сляжет и начнёт ходить под себя, – сыны и дочки немедленно вспоминают, что они никакой не Восток, а совсем даже наоборот: настоящая Европа. А в Европе, извините: дети сами по себе, родители сами по себе».

---

Как давно Елена Сафоновна сюда не заходила. Все подернулось пылью, как серой органзой. Шкафы, полки, столы заставлены хрупким материнским барахлом. Нечего цацкаться, доцацкалась.

Поспешно отыскала рулон черных пластиковых мешков. Разворачивала, раззявливала одно за другим широкие отверстия, сгребала все, что попадалось под руку. Сдергивала с плечиков ветхие халатики и шальки, с карнизов – истончившиеся занавески. Чихала от пыли, тряпки какие-то – туда их все, в мешки.

Уф-ф. Отерла пот со лба. Под диваном еще что-то белело.

«Испалнитель жиланий»: сплющенная ногой картонная коробка. Крышка откинутая, в том же положении, в каком оставили два месяца назад. Покрывшаяся пылью красная кнопка «ВКЛ» глубоко утоплена в поролоне. Лампочка, конечно, перегорела. Рядом, под другим пластиковым колпаком, нетронутая, ярко синела кнопка «ВЫКЛ».

…На похоронах на безутешную Елену Сафоновну было страшно смотреть. Она падала на гроб матери, билась, проклинала себя, почему-то называла «убийцей» и рыдала так, что рядом дежурила «неотложка».

ФОКУС-ПОКУС

Нарядное, переливающееся огнями «колесо фортуны» остановилось. Волшебное слово было угадано.

– Итак! Приз или деньги?! Деньги или приз?!

Зал замер. Ведущий запустил руку в чёрный ящик. Рука, поблёскивающая крупным бриллиантом на манжете, зависла между двумя потайными отделами. Если победительница выберет приз, тут же на белый свет извлечётся спрятанный банан или ещё что-нибудь в этом роде обидное до слёз. Если скажет «деньги» – ловко нырнёт в боковой кармашек и вытянет брелок с ключами от автомобиля – и, дразня, потрясёт-позвенит под носом полуобморочной, резиново улыбающейся жертвы.

Руфина Дмитриевна не то чтобы точно видела своими глазами фокус с двойным дном, но твёрдо знала: так оно и есть. Шестьдесят восемь лет жизни за плечами научили её жизни.

Она досмотрела до конца «Колесо фортуны». В очередной раз убедилась в собственной проницательности (дурочке вручили осклизлый банан, и она с этим бананом почапала на ходульных ногах). Выключила телевизор. И уже через полчаса размашисто, во всеоружии, шагала на рынок. В руке объёмистая, честная – без фокусов-покусов, без двойного дна – сумка. В сумке: калькулятор, лупа, маленькие ручные весы, контрольная гирька, валидол. На войне как на войне.

Под тяжкой поступью Руфины Дмитриевны прогибался асфальт. Оденьте борца сумо в сборчатую шерстяную юбку и бязевую цветастую кофту, тощий хвостик на макушке по-борцовски перетяните аптекарской резинкой – перед вами Руфина Дмитриевна.

На рынке навстречу ей уже щетинилась ржавыми плавниками рыба с бельмастыми гноящимися глазами. Преграждали путь баррикады из ящиков с крашенной марганцовкой клюквой и изюмом, вымоченным для товарного вида в каустике. Неприступной крепостью возвышались пирамиды банок с консервами, все до одной просроченные, с многажды перебитым сроком хранения. В стеклянных холодильниках мертвенно белели пакеты с порошковым канцерогенным молоком. Психическую атаку завершали связки вздувшихся от водянки кур-мутантов.

Руфину Дмитриевну на рынке хорошо знали. В её присутствии потуплялись и бегали лукавые глазёнки. Под взором-рентгеном от стыда краснели противоестественно созревшие в газовых камерах зелёные помидоры и прятался под обёрточную бумагу, от греха подальше, копчённый над солярочным дымом, блестящий от прогорклого жира чернослив. В предчувствии разоблачения сжималось обсеменённое сальмонеллой мясо, бессильно корчились и свивались в кольца плесневелые, промытые под краном и натёртые постным маслом колбасы. Обколотые селитрой арбузы-бахчевые выкидыши-смущённо поджимали хвостики при виде двух колышущихся, перекатывающихся под цветастой бязью могучих живых собратьев: каждый – цветущее дитя природы в два кило весом.

В засаде, как в противотанковых окопах, за намагниченными, подкрученными весами в ожидании добычи зыбко раскачивались химеры в белых халатах. Святой их задачей было соблюсти пять «о»: обмануть, обсчитать, обвесить, обхамить, отравить.

Будь воля Руфины Дмитриевны, она бы всех продавцов вырядила в халаты светофорных цветов. Красный – опасный, жёлтый – жди, зелёный – смело иди. Красный и жёлтый халаты по части надувательства – Акопяны рядом не стояли. Зелёный… Зелёные Руфине Дмитриевне не попадались.

Хотя, видит бог, вначале она честно пыталась воздействовать методом пряника. Заискивала, заговаривала зубы, лебезила перед сикухами за прилавком:

– Олюнь, ты же знаешь: у меня печень, подыщи нежирный кусочек…

– Ты мне, Светик, взвесь посвежее, как в прошлый раз…

Совала шоколадки. Расслаблялась, теряла бдительность. А через месяц, подбивая баланс, убеждалась, что Олюнь и Светик с замурзанными шоколадом ротиками облапошивали её минимум рубликов на триста. И это они ещё по знакомству жалели.

Бесноватый динамик в громадном павильоне «Фрукты-овощи» ликовал, надрывался, орал в самое ухо:

– Обвал цен в «Детском мире»! Ликвидация игрушек! Радиоуправляемый джип всего за две тысячи 674 рубля!

Чистый Танькин доход в месяц составлял три тысячи. Купи она трёхлетнему Тошке такую игрушку – на жизнь им осталось бы 326 рублей. Заметим, три тысячи – не зарплата. Когда она пришла наниматься к Жанше, он указал ей место в ряду, выдал под расписку весы и халат, пересчитал тару.

– А трудовая книжка? – робко заикнулась Танька. – А… зарплата?

Жанша всплеснул смугло-янтарными, в проволочном волосе руками. Возмущённо сощурил глаза-мокрые черносливины:

– Слушай, какая зарплата, а?! Сколько будешь иметь в день – твоё. На хлеб с маслом будешь иметь. Спасибо скажи, не всякую девочку беру.

– Я не буду без зарплаты, – пробовала качнуть права Танька.

– Вон за воротами на твоё место десять девочек, только свистни. – Хозяин равнодушно скользнул взглядом по худосочной Таньке – десятилетние школьницы грудастее и задастее. Про таких, как Танька, говорят: тут коту делать нечего. Чего Витёк в ней нашёл?

Соседка по прилавку, видя полную Танькину несостоятельность, сжалилась, взяла над ней шефство. Поделилась набором утяжелённых гирек, леской с грузиком. Показывала, как перекашивать под нужным углом прилавок и весы, как прятать магнит в косметичке или пачке от сигарет, как по цене первого сорта сбывать гниль. Учила психологии:

– Видишь, старая мымра идёт? Все её зазывают: «Женщина, чего желаете? У меня самое лучшее, женщина»… Какая она вам женщина, дуры, ей ещё семидесяти нету. Девушка, а девушка! А вот наливные яблочки-помидорчики! Что вас интересует, девушка?

«Девушка» важно прошествовала мимо.

– А вот огурчики-помидорчики! Что вас интересует, девушка?

Руфина Дмитриевна баржой проплыла мимо. Описала круг и вернулась. Вроде у этой тощей, белёсой яблоки действительно краснодарские, живые, нынешнего урожая. Чтобы не отравиться, дома их нужно промыть с мылом и щёткой, толсто снять кожуру… Господи, куда катимся: скоро будем помирать голодной смертью среди залежей продуктов.

Продавщица нырнула куда-то под прилавок. Долго, как неживая, копалась в невидимых ящиках. Наконец, выкинула на чашку весов пакет с яблоками: меленькими, зеленовато-бурыми. Продавец была из новеньких, не знала Руфину Дмитриевну.

Руфина брезгливо-величественно отодвинула некондицию. Ткнула пальцем в витрину:

– Мне такие.

Белёсая с тоской озиралась: соседка убежала в курилку. Прочие товарки наслаждались бесплатным представлением: как Танька будет разгребать ситуацию. Боевое крещение.

Хозяин настрого велел Таньке торговать только из ящиков и не разрушать витринное, украшенное виноградно-банановыми гроздьями фруктовое великолепие («Мне плевать, какое у тебя лицо. Витрина – твоё лицо!») Всё-таки осмелилась взять несколько крупных красавцев, взвесила. Руки ходили ходуном: до сих пор не привыкла к магниту под весами.

Руфина Дмитриевна не торопясь извлекла из кармана безмен и калькулятор. Потыкала своими толстыми сосисками в калькулятор.

– Обвес полтораста грамм. Обсчёт четыре рубля семнадцать копеек. Как фамилия?

Хозяин предупреждал Таньку: до третьей жалобы. Две уже на Таньке висели. На носу Новый год. А это: траты на какой-никакой праздничный стол. Долг за общежитский угол за три месяца. Очередной взнос в Тошкин садик. Деньги Тошке на подарок от деда Мороза. Деньги на подарки воспитателю и заведующей. Деньги соседке, которая посидит с Тошкой в новогодние праздники: садик работать не будет, а на рынке, наоборот, самые горячие деньки.

В смысле дохода тоже горячие: продавцы уверяли, что месячный доход в три тысячи рэ Танька легко сделает за одну новогоднюю неделю. Народ пьяненький, добренький, отмякший сердцем. Вся надежда у Таньки была на эти новогодние праздники.

…– Танька! Танька Коструйкина, ты, что ли?! – Руфина Дмитриевна всматривалась в белёсую. – А я Руфа, баба Руфа. Ты мне внучатая… да не важно! Я у вас летом гостила, молоко пила. Как там в деревне? Как тётка?