Антон Бакунин - Убийство на дуэли

• Название: Убийство на дуэли
• Автор: Антон Бакунин
• Издательство: Деконт+
• Жанр: Иронический детектив
• Год: 2004
• ISBN: 5-89535-021-6

«Убийство на дуэли» — роман из серии «Анатомия детектива», воссозданный по запискам князя Н. Н. Захарова, помощника и личного секретаря А. И. Бакунина (1872–1968) — основоположника русской научной криминалистики, одного из самых знаменитых частных сыщиков в России начала XX века.

Литературная версия так называемого «Архива Бакунина» — детективный роман с присущей таким произведениям интригой и персонажами. Но кроме этого, согласно замыслу издателя, он является своеобразным руководством по написанию детективов и может послужить своего рода пособием для всех, кто рискнет попробовать свои силы в этом увлекательном жанре.

«Убийство на дуэли» — первая книга многотомного «Архива Бакунина».

---

Полуяров щелкнул каблуками и слегка наклонил голову, изображая официальное, но в то же время дружеское приветствие — титул князя произвел свое обычное действие. Я ответил вежливым поклоном.

— Антон Игнатьевич шутит, называя меня покровителем, — мягким баритоном сказал Полуяров, — на самом деле мой покровитель он, я ведь только числюсь руководителем сыскной полиции или, если можно так выразиться, руковожу ею повседневно, тяну воз рутинной работы. Но как только возникает серьезная ситуация, командует всеми нами Антон Игнатьевич, и я, и все мои подчиненные счастливы находиться под его началом, — Полуяров подобострастно улыбнулся Бакунину.

— Душа моя, ты преувеличиваешь, — ответил Бакунин, жестом приглашая нас садиться к столу, а сам расположился в своем кресле.

В каждом из четырех кабинетов Бакунина стояли четыре таких кресла. Собственно, это были не кресла, а полужесткие диванчики. Бакунин любил работать лежа — особенно когда он мыслил, философствовал или диктовал стенографистке, точнее стенографисту, а еще точнее Василию, который после нескольких романов Бакунина с молоденькими стенографистками, сорвавшими работу над очередными главами фундаментальных трудов барина, к удивлению всех домашних, овладел искусством стенографии и вот уже несколько лет стенографировал сам.

Конечно же, мне следовало бы подробнее рассказать о Василии, явлении не менее поразительном и уникальном, чем его барин, но я сделаю это несколько позже, тем более что непосредственного участия в расследованиях Василий почти никогда не принимал, если не брать во внимание некоторые его подсказки и советы чисто психологического свойства, которые обычно проистекали из его хорошего знания повседневной жизни, природного ума, наблюдательности и некой особой проницательности[11].

Полуяров был представительным мужчиной лет сорока пяти, а может и пятидесяти, выше среднего роста, хорошо сложен, хотя уже чуть-чуть начинал полнеть. Впрочем, мундир немного скрывал полноту. Лицо его отличалось правильными, классическими чертами. Мягкие каштановые волосы, серые внимательные глаза, открытый умный лоб, крупный римский нос, тонкие губы. Он не носил ни усов, ни бакенбардов, бреясь на европейский манер.

Жены таких мужей считают их идеалом мужской красоты, несмотря на отсутствие огненного взгляда и чего-то демонического. Главным в облике Полуярова были осторожность, основательность и какая-то домашность. В житейской табели о рангах такие офицеры стоят значительно выше «служак», но тем не менее никогда не поднимаются выше полковников, а если поднимаются, то только в виде исключения, чтобы подтвердить тем самым правило.

Спустя многие годы, перед второй немецкой войной, я встретил Полуярова в Париже. Он служил официантом в одном из ресторанов. Ему не удалось вывезти семью, жена его и две дочери умерли в Москве, куда они уехали из Петербурга к тетке, третья, старшая дочь осталась жива и впоследствии была актрисой — она играла в Малом театре, но особых успехов не достигла. Он каким-то образом достал несколько театральных программок — фамилия дочери не изменилась, а может, она использовала красивую девичью фамилию как театральный псевдоним. Денежное положение Бакунина к тому времени не позволяло оказать Полуярову существенную помощь, но участие и та небольшая сумма, которую я передал ему от Бакунина (сам Бакунин тогда уже жил в Лондоне), растрогали старика до слез.

А в тот день, когда мы впервые встретились в залитом ярким, холодным утренним солнцем кабинете Бакунина, никому из нас и в голову не могло прийти, что всем нам придется заканчивать жизнь на чужбине. Но я отвлекся. Вернемся же в тот осенний день.

Когда мы уселись за стол, Бакунин вопросительно-ожидающе посмотрел на Полуярова, Полуяров смущенно бросил взгляд на меня и, словно извиняясь, опять повернул голову к Бакунину. Бакунин все понял и ответил на незаданный вопрос пристава:

— Князь будет вести расследование вместе со мной. Видишь ли, он литератор, и ему нужно написать…

Полуяров испуганно поднял руки.

— Антон Игнатьевич! Я глубоко уважаю князя, поверь, я искренне говорю это, я с первого взгляда готов довериться. — Полуяров повернулся ко мне. — Прошу простить меня, ради всего святого, прошу вас, но это такое дело, честное слово, я ума не приложу, как быть… Но только не газеты. Ведь пока никто не знает… Конечно же, все узнают, но умоляю, не сегодня…

— Погоди, — перебил Бакунин, — ты не так понял. Князь не пишет в газеты. Князь хочет писать романы. В духе Конан Дойла.

Последнюю фразу Бакунин произнес подчеркнуто значительно и сделал паузу. Полуяров, казалось, весь превратился во внимание.

— А это, братец ты мой, совершенно другое дело, — наставительно продолжил Бакунин. — Здесь, братец ты мой, все в возвышенных образах. И потом — роман не пишется быстро. Князь явит нам свое творение, может быть, через годы, ну, может быть, через год или полгода — никак не раньше. Однако, — Бакунин снова сделал длительную паузу, поднял вверх указательный палец и, убедившись, что его слова произвели на пристава впечатление, продолжил: — Однако для создания художественной материи нужна материя реальная. В особенности если речь идет о романах в духе Конан Дойла. Поэтому князь должен вникнуть во все тонкости и детали нашего дела. И тут уж я — первейший слуга князя. И надеюсь, ты, Аркадий Павлович, не откажешь нам в содействии.

— С дорогой душой, с дорогой душой, — воскликнул Полуяров.

На лице его было написано желание отдать в первую очередь Бакунину, а вместе с ним и мне, все, что только потребуется, вплоть до последней рубахи.

— Однако же, господа, к делу, — вдруг строго сказал Бакунин.

Полуяров смутился. Признаться, и мне тоже стало как-то неловко. Вся сцена нашего знакомства показалась мне как будто неуместной в связи с тем, что произошло, то есть с тем сообщением, которое привез пристав.

— Ей-богу, до сих пор не могу поверить во все это, — начал свой рассказ пристав. — Князь Голицын — государственный муж, князь не занимал никаких постов, но все, кто в курсе, так сказать, высшего положения вещей, прекрасно знают, что именно он после гибели Петра Аркадьевича Столыпина стоял у руля державы — и он делает вызов — кому? — Толзееву, ничтожнейшему смутьяну, никчемному человеку. Но это только немногие обстоятельства, стечение случайностей. Ведь если бы Толзеев убил на дуэли князя Голицына — чего быть не могло, — но если бы вдруг это произошло — так значит, роковые судьбы, планида! Что можно противопоставить судьбе? — Задав этот риторический вопрос, Полуяров перевел дух и на несколько секунд умолк, потрясенный силою своих слов.

— Да, брат, судьба такая штука, — согласился с ним Бакунин.

— Но князь Голицын убит. Убит на глазах секундантов, убит непонятно как.

— Князь сделал свой выстрел? — спросил Бакунин.

— Нет, князь не успел выстрелить. Стрелялись без права первого выстрела, на тридцати шагах, сходились по команде. Толзеев первым подошел к барьеру и сделал свой выстрел. У обоих были револьверы. Князь упал. Оказалось — убит двумя пулями. Одна попала прямо в лоб. Вторая раздробила ключицу.

— Кто же сделал второй выстрел? — спросил я.

— Второго выстрела не было, — развел руками пристав.

— То есть его никто не слышал, — уточнил Бакунин. — Где стрелялись?

— На Касьяновом лугу, в версте от заставы по Трамовой дороге[12], недалеко от Иванова села.

— Когда?

— Позавчера, сразу после полудня.

— Позавчера? — удивленно вскинул брови Бакунин. — Так что же…

— Ах, Антон Игнатьевич! На ту беду я был в отъезде. Сам только-только все узнал.

— Секунданты допрошены?

— Допрошены.

— И что же?

— Они и сами никак не могут уразуметь, что произошло.

— И второго выстрела они не слышали?

— Ни один.

— Так-так… — задумчиво произнес Бакунин. — А что этот выстрел… Куда попала пуля?

— Прямо в лоб.

— И все-таки, к какому виску ближе — к левому или к правому?

— Ровнехонько посередине. Хоть линейкой вымеряй.

— Непростой выстрел, — подвел итог Бакунин.

— Как такое могло произойти, ума не приложу. Тут нужно, чтобы вы, Антон Игнатьевич, сделали умозаключение. Ведь я готов служить и служу верой и правдой. Меня в отсутствии старания и прилежания никто не упрекнет. Но как доходит дело до умозаключений — тут ну никак. Ведь каждый пользу отечеству приносит тем, чем может. Я — рвением и старанием. И уж вы, Антон Игнатьевич, постарайтесь. Без ваших умозаключений не обойтись.

— Умозаключения, братец мой, родятся из фактов, — назидательно сказал Бакунин. — Умозаключения подобны вершине египетской пирамиды — вершине, возвышаемой на горе фактов. После завтрака я приеду к вам. Пули достали?