Михаил Антонов - Договориться с народом. Избранное (сборник)

• Название: Договориться с народом. Избранное (сборник)
• Автор: Михаил Антонов
• Жанр: Философия
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-4438-0105-6

Литературное творчество Михаила Федоровича Антонова, видного экономиста, публициста, философа, многогранно. Одним из первых много лет назад он забил тревогу о том духовно-нравственном тупике, в который будет ввергнута Россия. Но даже сейчас, когда, кажется, нашу страну ждет незавидная участь, крах по всем направлениям, о чем говорят и пишут открыто все кому ни лень, Михаил Федорович не впадает в пессимизм, предвидит спасительное будущее России и ее народа. Для этого, считает он, всего-то и надо использовать новые подходы в экономике, включающие духовную составляющую, что позволит нашему государству стать мировым лидером в XXI веке.

В новую книгу М.Ф. Антонова вошли его работы по философии и истории, статьи о Пушкине и Гоголе, актуальная публицистика о временах правления В.Путина.

---

На Собакевича Гоголь также глядит глазами Чичикова. А вот заботой о своих крестьянах Собакевич ничуть не уступает, если не превосходит Коробочку, прекрасно сознавая, что его благополучие во многом зависит от их благополучия.

Мобилен, подвижен, душа нараспашку – Ноздрев…

Даже у Плюшкина душа не столько «омертвевшая», сколько «очерствевшая». Что же касается самого Чичикова, то со своей неунывающей натурой, неустанной деятельностью, предпринимательской изобретательностью он в поэме вообще «живее всех живых». И т. д., идет разбор персонажей первого тома, будто те не маски, а действительно портреты реальных помещиков и чиновников.

«И все-таки была одна сторона жизни, – продолжал Александр Курилов, – одна ее составляющая, относительно которой души гоголевских персонажей были действительно «мертвы» – это общественные интересы. Где у гоголевских героев «интересы общие, живые?», – вопрошал Герцен (которому Курилов и приписывает авторство термина «мертвые души» применительно к персонажам поэмы)… Но вправе ли упрекать писателя, что в его произведении нет того, чего еще нельзя встретить в жизни?» Это критики-то крепостного права, обсуждения внешнеполитических вопросов и пр. Нет, и Герцен, и Плетнев вправе были критиковать Гоголя за отсутствие в поэме того, чем жило русское общество, кроме того, что воровало, жуировало, интриговало, объедалось и опивалось.

Но Гоголь же знал, что он не просто прославленный, но и подлинно великий писатель, а значит, должен был быть готовым к самым суровым оценкам своего творчества. Завиден, но и непомерно тяжел удел великого писателя. Монументы, цветы к ним, юбилейные речи – все это приходит потом, чаще всего после смерти. А при жизни ему приходится испытывать непонимание (или, что подчас еще хуже – неправильное понимание) со стороны окружающих, зависть и клевету процветающих бездарностей, житейскую неустроенность, гонения, да и заканчивается она чаще всего преждевременной, а то и трагической смертью. Все это испытал и Гоголь. Он пророчески писал о судьбе писателя, подобного ему самому (кстати сказать, в тех же «Мертвых душах»): «Сурово его поприще, и горько почувствует он свое одиночество».

Чичиков – типичный русский человек?

Естественно, что критиками не был понят и образ главного героя поэмы – Чичикова. Гоголю не могло быть присуще понимание Чичикова как носителя космополитического начала и «наполеонизма», преклоняющегося перед «земным кесарем» и презирающего идеальность и духовность и пр. (трактовка Михаила Лобанова). Кто-кто, а уж Гоголь-то хорошо понимал заветную мысль Пушкина: «…нет убедительности в поношениях, и нет истины, где нет любви». Он и сам писал, что только в соединении с любовью к добру, к светлому в человеке страсть к искусству «может просветлить… и творящего, и тех, для кого он творит. Иначе и сами ангелы на его картинах будут смотреть дьявольскими глазами». Гоголь и пытался посмотреть на Чичикова глазами, полными любви, сострадания и сочувствия, думая при этом о судьбах всей Руси, всего человечества. И каким же он его увидел?

Читатель «Мертвых душ» не может не заметить, что Гоголь, хотя и видит в Чичикове «приобретателя» (а этот общественный тип был ему отвратителен, хотя принимать подношения писатель любил), все же относится к нему как к человеку с неизменной симпатией, совсем не так, как к другим персонажам, действительно мертвым душам. Писатель старается показать, как, в силу каких причин этот неглупый и по-своему порядочный человек встал на путь темных махинаций. А главное – он никогда не терял веры в возможность его духовного возрождения. Кто знает? Разве мало в истории примеров, когда неисправимый злодей по милости Господней едва ли не в свой смертный час получал прощение и спасение?

В поэме подчеркивается: Чичиков – «русский человек, да еще в сердцах»; он «задумался так, само собою, как задумывается всякий русский… когда замыслит о разгуле русской жизни». О купленных им умерших и беглых крепостных он думает совсем не так, как думал бы холодный приобретатель: «сердечные мои», «мои голубчики»; «эх, русский народец, не любит умирать своей смертью». Разговор Чичикова с хозяйкой трактира – это именно разговор двух русских людей, какой никогда не мог бы состояться, скажем, между двумя англичанами через пять минут после их первой встречи. Не только двух англичан немыслимо представить в такой ситуации – не мог бы так говорить с трактирщицей или тем более с трактирным слугой ни Манилов, ни Собакевич. На службе в таможне Чичиков показал «прямо русскую» изобретательность, к исполнению замысла с покупкой мертвых душ он приступает, «перекрестясь по русскому обычаю»; он любит быструю езду – как и всякий русский человек. Он возмущается тем, что светское общество слепо перенимает западные обычаи (завело привычку устраивать балы и пр.), пренебрегая нашими национальными традициями. И т. д., и т. п.

Чичиков – приобретатель, но это, по Гоголю, не Гобсек и не папаша Гранде, тем более не пушкинский Скупой Рыцарь, для которого деньги – цель жизни, демоническое орудие для достижения мирового господства. Нет, в Чичикове «не было привязанности собственно к деньгам для денег: им не владели скряжничество и скупость. Нет, не они двигали им, ему мерещилась впереди жизнь при всех довольствах», он при первой же возможности завел себе и хорошего повара, и тонкие голландские рубашки, и фрак с искрой: «оказалось, что он всегда не был чужд разных наслаждений».

Накопление для него не цель, а лишь средство стать помещиком-хлебосолом, отцом семейства, пожить всласть, воспитать и обеспечить будущих и желанных детей. По своей русской доверчивости Чичиков открывает тайну своего способа приобретательства Ноздреву, хотя и знает его как болтуна и любителя бескорыстно, из одного удовольствия, подгадить ближнему, и эта оплошность приводит приобретателя к краху всей его эпопеи. Он увлекается, полагается на русское авось: заработав на таможне контрабандой чуть не полмиллиона, все теряет из-за ссоры с компаньоном, завязавшейся между ними по пустяковому поводу. Увидев на балу губернаторскую дочку, почувствовал себя «чуть-чуть не гусаром», наивно пытался угадать сочинительницу полученного им анонимного любовного письма, в подпитии почувствовал себя и взаправду херсонским помещиком и даже читал Собакевичу послание в стихах Вертера к Шарлотте. Он по-своему честен и возмущается, если кто-то сомневается в его благородстве. Он оправдывает себя, уличенный в махинациях на таможне: «Я не ограбил вдову, я не пустил никого по миру… брал там, где всякий брал бы; не воспользуйся я, другие воспользовались бы». В какой-то мере ему не чуждо и сострадание, и он не мог пройти мимо нищего, не подав ему медный грош.

Чичикову присущи многие хорошие качества: предприимчивость, терпение, готовность снова подниматься после полного краха и начать опять свое дело, – и все это с соблюдением благопристойности, ибо даже и находясь в грязном обществе, он «в душе всегда сохранял чистоту», хотел, чтобы все было «благородно». Никогда не позволял он себе в речи «неблагопристойного слова», был чистоплотен по своей натуре.

Чичиков у Гоголя – не просто русский, а, как это ни странно прозвучит с непривычки, «средний, типичный» русский человек. Он – «господин средней руки» – и по чину, и по наружности, и по возрасту, и по манерам, а это очень важно. Ведь Гоголь считал отличительной особенностью именно русского ума «разумную середину, примиряющий третейский суд», «тот верный такт… который, умея выразить истинное существо всякого дела, умеет выразить его так, что никого не оскорбит…». Однако при всем обилии «русских черт» у Чичикова он никак не может считаться типичным русским человеком. Русский человек – служивый, а именно это Гоголь и считал недостатком великороссов. Как ни плохи изображаемые Гоголем чиновники, они, при всей их вороватости и при прочих недостатках, все же в глубине души ощущали себя государевыми слугами и плохо ли, бедно ли, но исполняли свои обязанности, благодаря чему и держалась Русская Держава, совсем не склонная к «пальбе, гульбе и анархии». Чичиков – единственный более или менее живой человек во всей поэме. Мы знаем кое-что из его детства, эпизоды его службы, видим зарождение его замысла покупки мертвых душ. Да поэма только на нем и держится. Переезды Чичикова от одного персонажа-маски к другому такому же и составляют сюжет поэмы, а заодно и дают Гоголю возможность разразиться очередными лирическими отступлениями, которыми он особенно покорял доверчивых читателей.

Но Чичиков – русский человек недюжинных дарований, в котором «все оказалось… что нужно для этого мира» – в отличие от «того света», «идеже несть болезнь, ни печаль, ни воздыхание…». Он – человек этого мира, забывший о другом мире, о котором непозволительно забывать никому, и потому избравший ложный идеал, в принципе чуждый, по Гоголю, природе русского человека, – в этом писатель убедился и по опыту жизни за границей, где, в отличие от России, приобретательство стало уже второй натурой человека, чертой национального характера. У нас же, говорит Гоголь на основе опыта многих родов, после смерти разбогатевшего основателя наследники «спускают, по русскому обычаю, на курьерских все отцовское добро». Но, опять-таки, не в этом главное отличие русского человека от западноевропейца, в особенности от англосакса.