Светлозар Игов - Олени

• Название: Олени
• Автор: Светлозар Игов
• Издательство: Центр книги Рудомино
• Жанр: Современная проза
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-00087-007-5

Безымянный герой романа С. Игова «Олени» — в мировой словесности не одинок. Гётевский Вертер; Треплев из «Чайки» Чехова; «великий Гэтсби» Скотта Фицджеральда… История несовместности иллюзорной мечты и «тысячелетия на дворе» — многолика и бесконечна. Еще одна подобная история, весьма небанально изложенная, — и составляет содержание романа. «Тот непонятный ужас, который я пережил прошлым летом, показался мне <…> знаком того, что человек никуда не может скрыться от реального ужаса действительности», — говорит его герой. «„Такова жизнь, парень. Будь сильным!“», — отвечает ему старик Йордан. Легко сказать, но как?.. У безымянного героя романа «Олени», с такой ошеломительной обостренностью ощущающего хрупкость красоты и красоту хрупкости, — не получилось.

---

Тогда, конечно же, я не подозревал, что пробуду здесь гораздо дольше, чем предполагал. Эту комнату в тот момент я воспринимал лишь как приятное место для краткого отдыха. Я и в самом деле здорово устал. Всю прошлую ночь спал в грузовике на мешках, хотя этого явно было недостаточно — я совсем не чувствовал себя отдохнувшим. Направился в ванную, где обнаружил в туалетных шкафчиках и мыло, и шампунь, и полотенца — не было только горячей воды. Пришлось немного подрожать под холодным душем, а потом с помощью полотенца я обсох и согрелся, вернулся в комнату, снял одеяло, под которым оказались чистые простыни, нырнул в их свежесть и мгновенно уснул.

Проснулся я, когда солнце переместилось в южные окна, а его лучи щедрой рекой вливались в открытую дверь балкона. Я вышел под это обжигающее тепло — внизу, погруженные в обеденную дрему, высились деревья парка, а за ними слюдой блестело озеро, которого я не заметил утром. И за сонным в этот час озером, вплоть до скрытого за маревом горизонта расстилалось яркое, пестрое море осеннего леса.

Но в этом уставшем от полуденной жары мире я чувствовал себя по-утреннему бодрым и готовым к прогулке. Мне хотелось понять, куда я попал. И, быстро одевшись, я вышел из дома.

Дворец, который утром утопал в тени и казался холодным и неприступным, сейчас весь расцвел под ласковым солнцем, подставив его лучам свое улыбающееся лицо и устремив глаза открытых окон к небу. А на террасе перед ним, в десятках ваз и ящиков, нежились, красуясь на фоне ползущего по стенам плюща, цветы и кусты — самшит и роза, лавр и гортензия, лимон и олеандры, герань и хризантемы.

Я совсем недолго постоял на террасе, такой домашней и уютной, а потом побежал к озеру мимо постепенно редеющих деревьев парка. И через минуту оказался на поляне, широко раскинувшейся на его пологом берегу. Опустившись в траву, я засмотрелся на блестящую под солнцем водную гладь озера — в нескольких сотнях метров напротив был виден высокий берег, весь заросший деревьями и кустарником. Примерно на таком же расстоянии к западу в озеро вливалась речушка, пробившаяся через заросли леса, который взбирался по уходящим вдаль склонам гор. А на востоке озеро петляло среди утопающих за горизонтом невысоких рощ.

Два лебедя застыли в грациозных позах в центре озера, подчеркивая зеркальное спокойствие воды.

Вода влекла меня к себе, в этот полуденный час хотелось окунуться в ее прохладу. Но я пошел назад к домику стариков — и не потому, что боялся спугнуть эту лебединую тишину, просто не терпелось как можно скорее познакомиться с окрестностями дворца. Я и не собирался их беспокоить, поэтому обошел домик и двинулся по тропинке между деревьями парка, который к северо-западу все заметнее переходил в обычный лес. Через пару минут я заметил какое-то здание в окружении деревьев — в том же стиле, что и домик стариков, но побольше (потом я узнал, что это была сторожка, за слепыми, в ставнях, окнами которой прятались помещения, когда-то служившие и спальней, и кухней, и столовой, а сейчас использовавшиеся под склад). За ним я увидел еще одно строение за высоким забором из зелени. Подойдя ближе, понял, что там не одна, а сразу несколько построек, разбросанных на обширном скотном дворе — сновали куры, слышалось протяжное мычание коров. Мне еще предстояло хорошенько познакомиться и с этим двором, и с другими обитателями «Оленей» — лошадками Черной и Белой, ослом Марко, собаками Волчок и Лиска и прочими безымянными существами — коровами, поросятами, овцами и козами. Я уж не говорю о представителях животного мира за пределами скотного двора, в лесу — о белках и сернах, медведях и лисах, зайцах и волках, дятлах и голубях, аистах, фазанах и других зоологических персонажах, которые спокойно бродили на просторах своего дикого мира, не омрачаемого присутствием человека. Старики и их домашние питомцы, казалось, слились и смешались с этим миром в спокойном соседстве и взаимном сотрудничестве. Летом и особенно зимой дед Йордан заполнял кормушки в окрестных лесах, а лесные птицы прилетали во двор и вместе с курами и индюшками клевали зерно. Иногда только пес Волчок рычал и тревожно лаял на диких обитателей леса, тайком, под влиянием своих хищнических инстинктов, пробиравшихся на скотный двор.

Минут через десять я вышел из леса на огромную пологую поляну. На ней вразброс стояли ульи. За поляной, с севера, мрачной стеной высился сосновый бор, а далеко-далеко и высоко-высоко отсвечивала мрамором снежная шапка горной вершины.

Тропинка, почти прямая, пересекала лиственный лес, вольно раскинувшийся на западе и снижающийся к югу. Около часа я шел по этой тропе, потом свернул на извилистую дорожку, перебегавшую из солнца в тень южного леса, встречавшего меня с таким гостеприимством, что вечером, вернувшись домой, во дворец, я почти забыл о мире, из которого пришел, и мне казалось, что я бродил по этим лесам всегда.

На обратном пути, снова проходя через душистую поляну с ульями, я услышал в лесу собачий лай, и через мгновенье на меня выбежала огромная овчарка угрожающего вида. Я испугался не на шутку, но собака, приблизившись, вдруг остановилась, перестала лаять и дружески завиляла хвостом, а из леса вышел дед Йордан и помахал мне рукой. Как уж немой старик с расстояния укротил свою собаку, я не знаю, но так мы познакомились и подружились с Волчком. Когда мы все вместе вернулись, баба Ивана уже приготовила ужин. Мы поели без особых разговоров, а потом дед Йордан достал бутылочку ракии[2] и мы выпили понемногу из маленьких, как наперсток, рюмок. Я уходил, когда уже стемнело, а в ночном небе дрожали крупные синевато-серебристые звезды.

Знакомым путем, через дверь под оленьими рогами, которую больше никто никогда не закроет, я вернулся в комнату, и она уже казалась мне своей.

Но мне не сиделось на месте, поэтому, после еще одной, весьма познавательной экскурсии в ванную и в соседнюю комнату (это оказалась спальня, где я нашел два сложенных шезлонга), я вышел на балкон, прихватив один из них.

Удобно устроившись, я стал смотреть в темное, с просветами, полными звезд, небо. Воздух был таким свежим, что, вздохнув поглубже, я почувствовал, что у меня закружилась голова — даже сильнее, чем от ракии.

Захотелось курить. Но сигарет не было. Сколько раз я обещал Елене бросить, а бросил только после ее исчезновения. И целое лето не курил.

Целое лето без Елены. А я так верил, что этим летом мы снова будем вместе, как и в прошлом году.

Только сейчас мне пришло в голову, что впервые за целый день я ни разу не вспомнил о Елене. Сегодняшний день в лесу как будто стер из моей памяти воспоминания, не дававшие мне покоя все это, уже ушедшее, лето.

Я снова погрузился в звездное небо. Паскаль где-то сказал, что бескрайнее звездное пространство внушает ему ужас. Но меня это огромное небо с мириадами мерцающих звезд не пугало. Наоборот — наполняло душу глубокой, мирной тишиной и покоем.

Не помню, сколько я так сидел, сколько раз нырял в этот звездный океан, прежде чем отправился спать, буквально провалившись в глубокий сон без сновидений. Помню только, что за миг до этого я сказал себе: «Сегодня было третье сентября».

На другой день я проснулся рано, удивительно бодрым, и сразу же вскочил с кровати. Настежь распахнул слегка прикрытое на ночь окно, через которое вливались лесные потоки, напоившие мой сон — такой здоровый и глубокий. Солнце уже взошло, но все еще пряталось за темным сосновым бором, из которого выползали рваные клочья утреннего тумана.

Я наскоро оделся и вышел с намерением немного пробежаться по утреннему лесу, прежде чем заглянуть к старикам. Но, оказывается, они уже встали, и дед Йордан позвал меня завтракать. Я снова пил пахучий чай из душистых трав, съел два куска хлеба с маслом, посыпав его сверху молотым чабрецом и перцем, потом выпил и кружку молока. И, уже снова входя в лес, подумал чуть виновато, что опять не сказал старикам, что никакой я не «управляющий», если они вообще помнили об этом.

На этот раз я бродил по другим местам. Да и лес казался мне иным — не только поэтому, наверное, но и потому, что было утро. Не раз я останавливался отдохнуть у ручьев и речушек или на огромных солнечных полянах, вслушивался в то звенящую, то жужжащую тишину, в пение и щебетание птиц.

Но самым прекрасным моим переживанием стала встреча с серной. Она появилась далеко от меня, на самом краю круто спускающейся вниз поляны, из-за пламенеющего оранжево-красного куста, посмотрела в мою сторону — как мне показалось, совсем без испуга — и через мгновенье, встрепенувшись, грациозно развернулась и исчезла в глубокой тишине леса.

К обеду я вернулся, и мы со стариками снова сели за стол. Теперь уж я им признался, что никакой я не «управляющий», а просто студент, случайно попавший сюда после моря, и что скоро уеду. (Правда, про себя я уже решил, что побуду здесь до начала учебного года — отдых в горах после не слишком удачного отдыха на море был бы мне весьма кстати). Но на стариков мое признание не произвело особого впечатления. Мы еще немного посидели, на этот раз дед Йордан достал бутылку красного, немного кисловатого, вина, мы выпили, а потом старик дал мне понять, что хочет лечь отдохнуть. Я уже узнавал обычаи и ритуалы этого дома, понемногу привыкая к ним.