Сборник Сборник - Моё лучшее стихотворение

• Название: Моё лучшее стихотворение
• Автор: Сборник Сборник
• Издательство: Государственное издательство художественной литературы
• Жанр: Поэзия
• Год: 1961

Одно лучшее стихотворение. Да разве оно существует? Для самого поэта лучшим стихотворением является то, которое он когда-нибудь напишет. А что значит лучшее? Чем одно лучше другого? И все-таки оно существует, это лучшее стихотворение, — то, в котором ярко выражена индивидуальность поэта, которое любимо им и читателями. «Мое лучшее» — это одновременно и «наше хорошее», это стихи, выдержавшие испытание временем.

В нашем сборнике участвуют только поэты столицы, активно работающие сейчас.

К сожалению, характер сборника, стремление придать ему жанровое единство не позволили включить стихи поэтов, пишущих для детей, работающих в области сатиры и юмора.

В книге представлены поэты старшего поколения, начавшие свою поэтическую деятельность до Октября, поэты, чье творчество формировалось в годы строительства социализма и Великой Отечественной войны и, наконец, творчество молодых.

Стихи выбирали сами поэты. Редколлегия лишь в ряде случаев, исходя из интересов сборника в целом, давала свои советы авторам.

Не все будут согласны с отбором стихов. Различны вкусы, разнообразны пристрастья. Книга «Мое лучшее стихотворение» — первый опыт, но мы надеемся, что сборники такого рода вызовут интерес и найдут признание у читателя.

---

1941

Владимир Лифшиц Баллада о черством куске

(Ленинград. Зима 1941–1942 г.)

По безлюдным проспектам
Оглушительно звонко
Громыхала
На дьявольской смеси
Трехтонка.
Леденистый брезент
Прикрывал ее кузов —
Драгоценные тонны
Замечательных грузов.

Молчаливый водитель,
Примерзший к баранке,
Вез на фронт концентраты,
Хлеба вез он буханки,
Вез он сало и масло,
Вез консервы и водку,
И махорку он вез,
Проклиная погодку.

Рядом с ним лейтенант
Прятал нос в рукавицу.
Был он худ.
Был похож на голодную птицу.
И казалось ему,
Что водителя нету,
Что забрел грузовик
На другую планету.

Вдруг навстречу лучам —
Синим, трепетным фарам —
Дом из мрака шагнул,
Покорежен пожаром.
А сквозь эти лучи
Снег летел, как сквозь сито,
Снег летел, как мука,—
Плавно,
медленно,
сыто…

— Стоп! — сказал лейтенант. —
Погодите, водитель.
Я, — сказал лейтенант,—
Здешний все-таки житель.—
И шофер осадил
Перед домом машину,
И пронзительный ветер
Ворвался в кабину.

И взбежал лейтенант
По знакомым ступеням.
И вошел…
И сынишка прижался к коленям.
Воробьиные ребрышки…
Бледные губки…
Старичок семилетний
В потрепанной шубке.

— Как живешь, мальчуган?
Отвечай без обмана!..—
И достал лейтенант
Свой паек из кармана.
Хлеба черствый кусок
Дал он сыну: — Пожуй-ка, —
И шагнул он туда,
Где дымила буржуйка.

Там, поверх одеяла, —
Распухшие руки.
Там жену он увидел
После долгой разлуки.
Там, боясь разрыдаться,
Взял за бедные плечи
И в глаза заглянул,
Что мерцали, как свечи.

Но не знал лейтенант
Семилетнего сына:
Был мальчишка в отца —
Настоящий мужчина!
И когда замигал
Догоревший огарок,
Маме в руку вложил он
Отцовский подарок.

А когда лейтенант
Вновь садился в трехтонку,
— Приезжай!! —
Закричал ему мальчик вдогонку.
И опять сквозь лучи
Снег летел, как сквозь сито,
Снег летел, как мука,—
Плавно,
   медленно,
     сыто…

Грузовик отмахал уже
Многие версты.
Освещали ракеты
Неба черного купол.
Тот же самый кусок —
Ненадкушенный,
Черствый —
Лейтенант
В том же самом кармане
Нащупал.

Потому что жена
Не могла быть иною
И кусок этот снова
Ему подложила.
Потому что была
Настоящей женою,
Потому что ждала,
Потому что любила.

Грузовик по мостам
Проносился горбатым,
И внимал лейтенант
Орудийным раскатам,
И ворчал, что глаза
Снегом застит слепящим, —
Потому что солдатом
Он был настоящим.

1942

Михаил Луконин Мои друзья

Госпиталь.
Все в белом.
Стены пахнут сыроватым мелом.
Запеленав нас туго в одеяла
И подтрунив над тем, как мы малы,
Нагнувшись, воду по полу гоняла
Сестра.

А мы глядели на полы,
И нам в глаза влетала синева,
Вода, полы…
Кружилась голова.
Слова кружились:
     — Друг, какое нынче?
     — Суббота?
     — Вот, не вижу двадцать
       дней…—
Пол голубой в воде, а воздух дымчат.
— Послушай, друг…—
     И все о ней, о ней.

Несли обед.
Их с ложек всех кормили,
А я уже сидел спиной к стене.
И капли щей на одеяле стыли.
Завидует танкист ослепший мне,
И говорит про то,
   как двадцать дней
Не видит. И —
   о ней, о ней, о ней…

— А вот сестра,
   ты письма продиктуй ей!
— Она не сможет, друг,
   тут сложность есть.
— Какая сложность, ты о ней не думай…
— Вот ты бы взялся!
   — Я?
   — Ведь руки есть?!
— Я не могу.
   — Ты сможешь!
     — Слов не знаю!
— Я дам слова!
   — Я не любил…
     — Люби!
Я научу тебя, припоминая…

Я взял перо.
   А он сказал: — «Родная».—
Я записал.
   Он: — «Я, считай, убит». —
«Живу!» — я записал.
   Он: — «Ждать не надо…» —
А я,
   у правды всей на поводу,
Водил пером: «Дождись, моя награда…»
Он: — «Не вернусь»,—
А я: «Приду! Приду!»

Шли письма от нее. Он пел и плакал,
Держал письмо у отворенных глаз.
Теперь меня просила вся палата:
— Пиши! —
Их мог обидеть мой отказ.
— Пиши!
   — Но ты же сам сумеешь, левой! —
— Пиши!
   — Но ты же видишь сам!
   — Пиши!..

Все в белом.
Стены пахнут сыроватым мелом.
Где это все? Ни звука. Ни души.
Друзья, где вы?..
Светает у причала.
Вот мой сосед дежурит у руля.
Все в памяти переберу сначала.
Друзей моих ведет ко мне земля.
Один — мотор заводит на заставе,
Другой с утра пускает жернова.
А я?

А я молчать уже не вправе,
Порученные мне, горят слова.
— Пиши! — диктуют мне они.
   Сквозная
Летит строка.
   — Пиши о нас! Труби!..
— Я не могу!
   — Ты сможешь!
     — Слов не знаю…
— Я дам слова!
Ты только жизнь люби!

1947

Михаил Львов «Мы стольких в землю положили…»

Мы стольких в землю положили,
Мы столько стойких пережили,
Мы столько видели всего —
Уже не страшно ничего…

И если все-таки про войны
Я думать не могу спокойно
И если против войн борюсь —
Не потому, что войн боюсь.
А если даже и боюсь,—
Не за себя боюсь — за тех,
Кто нам теперь дороже всех,
Кого пока что век наш нежил
И кто пока еще и нé жил,
Кто ни слезы не уронил,
Кто никого не хоронил.

1956

Марк Максимов Мать

Жен вспоминали
   на привале,
друзей — в бою.
   И только мать
не то и вправду забывали,
не то стеснялись вспоминать.

Но было,
что пред смертью самой
видавший не один поход
седой рубака крикнет:
— Мама!

…И под копыта упадет.

1945

Алексей Марков Уборщица

Метро.
   Воскреснувшие в бронзе,
Стоят солдаты Октября,
И электрическое солнце
Сияет, в мраморе горя.
Среди бойцов
   моряк с гранатой.
Упрямый взгляд,
   широкий шаг…
Вот так в сражении когда-то
Был встречен краснофлотцем враг.

Сюда уборщица приходит,
Лишь только загорится свет,
Порядок ревностно наводит
Уж сколько зим,
   уж сколько лет!
На плечи краснофлотцу ляжет
Рука в прожилках голубых.
Уборщица ему расскажет
О новостях,
   делах своих,
Как было раньше каждым летом,
Когда моряк —
   родной сынок,
В простую форменку одетый,
К ней приезжал на краткий срок.
Бывало, теплые ладони
Лежали долго на плечах.

Он для нее не похоронен
В холодных мурманских ночах.

1951

Сергей Марков Рябинин-город

Цветет в Рябинине герань,
И на столе вздыхает ткань
Камчатой скатертью с кистями…

Смеются алые уста,
Когда — нарядна и проста —
Ты пьешь рябиновку с гостями.

В ковригу воткнут синий нож,
И чарка алою слезою
Блестит…

Я знаю — ты живешь
За малой речкой Бирюзою.

К тебе за Бирюзу пойду,
Щеколду у дверей найду,
Сдержу — чтоб не раздалось звона…

Ушли ли гости? Все ли спят?
Не спишь ли ты? Считает сад
Хладеющие листья клена…

Рябинин-город! Явь иль сон? —
И смех, и волосы что лен,
И рассудительные речи.

В светлице — шитые холсты,
И вздохи теплой темноты,
И в полотне прохладном плечи!

Не зря в Рябинине подряд
Семь дней сверкает листопад,
Не быть ли заморозку ныне?

И не сочтешь ли ясным сном
Ты утром иней за окном
И снег туманный на рябине?..

1940