Гарри Табачник - Слава не меркнет

• Название: Слава не меркнет
• Автор: Гарри Табачник
• Издательство: Политиздат
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1967

Об этом человеке не написано ни одной книги. Московский журналист Г. Табачник впервые рассказал о нем в своем очерке. Яков Владимирович Смушкевич был начальником Военно-Воздушных Сил Советской Армии. Прочтите эту короткую повесть, — в ней рассказ о верном сыне Отчизны, дважды удостоенном звания Героя Советского Союза. 

---

— Ах, сударь, мне много легче стало после ваших слов! — продекламировал Смушкевич, и оба

расхохотались.

Спектакль имел шумный успех.

Но, конечно, все это было не главное, хотя и сыграло свою роль. Летчики оценили и юмор политрука, и

его выдумку. Между ними установились сердечные отношения. На его занятия стало собираться намного

больше народу, и, когда он, по привычке проведя несколько раз рукой по своей густой шевелюре, тщетно

пытаясь ее пригладить, вставал и говорил: «Ребята, сейчас я вам буду рассказывать...» — мгновенно

наступала тишина...

Посадив машину, Смушкевич подошел к жене.

— Что-то у меня сегодня не клеится. Ты подожди еще немного. Тут где-то должен быть Медянский. Я его

попрошу. Мы быстренько...

Командир эскадрильи Медянский уже привык к [17] тому, что к концу его занятий с летчиками комбриг

обязательно оказывается неподалеку.

Он терпеливо ждал, пока Медянский освободится — нарушать распорядок дня было не в его правилах,

— а потом отводил в сторонку и говорил:

— Полетаем немного. Что-то не выходят виражи...

— Как же так, Яков Владимирович? Вчера все отлично было, — удивлялся Медянский.

— Так то вчера, а надо посмотреть, как сегодня будет...

И Медянский, который так же, как и он, был влюблен в небо, не мог отказать. Опытный кадровый летчик

передавал Смушкевичу все, что знал сам.

Смушкевич пришел в авиацию потому, что по природе своей тянулся ко всему новому, неизведанному. А

что было тогда новее, неизведаннее авиации? И, что важнее всего, эта его тяга ко всему новому, передовому сохранилась у него на всю жизнь.

Стремление к новому рождает беспокойство, неудовлетворенность, желание экспериментировать.

Отсюда тот дух новаторства, который в те годы выделял Витебскую бригаду.

Осень 1932 года, наверное, мало чем отличалась от других. Низкое, в пологе туч небо да косые нити

дождя. Во всяком случае, это было то время года, когда авиация, еще не имевшая тех всевидящих

приборов, что появились позднее, больше находилась на земле, чем в воздухе.

В такие осенние дни летчики с неохотой собирались в штабе, слушали чтение приказов и расходились. А

то просто утром, как говорили, «понюхают» воздух через форточку: «Сыроват. Значит, полетов не будет.

Можно спать». [18]

И в то утро хлестал докучливый дождь, превращая аэродром в вязкую глину.

Приказов оказалось немного, и читать их скоро кончили. Летчики коротали время — кто играл в

шахматы, кто просматривал газеты, а кто просто «травил баланду». Впереди был долгий скучный день.

Занять его было нечем.

Смушкевич сидел в стороне. Его темпераментной натуре была явно противопоказана эта скучная, наводящая дрему обстановка ничегонеделанья. Он просто не умел ничего не делать.

— Ну вот что, — сказал он, обращаясь ко всем в комнате. — Так дальше продолжаться не может. Скучно

так жить. Да и ни к чему нам, летчикам, терять драгоценное время. Раз летать пока не можем, будем

учиться.

Так появились в Витебской бригаде «уроки Смушкевича», как стали называть летчики свои ежедневные

занятия.

Конечно, странно было бы, если бы сразу и всеми они были встречены с восторгом. Уж очень

непривычно и неожиданно это было. Привыкали постепенно и с трудом.

На этих занятиях изучались и теория полетов, и тактика воздушного боя, и техника. Все это было

безусловно необходимо. Но помимо этого была еще одна сторона «уроков Смушкевича», которая

сказалась значительно позднее, но которую он несомненно имел в виду. В конечном счете от нее зависело

все.

Сразу же после своего прибытия в бригаду Смушкевич занялся тщательным изучением уклада жизни

летчиков. Внимательно наблюдал за всем, что происходит, что-то помечая в своем блокноте. Потом его

привыкли видеть с этим блокнотом везде, куда бы он ни приходил. [19]

И если перелистать его страницы, то мы узнаем, что занимало мысли комбрига.

«Вчера наблюдал за полетами. Бросилось в глаза нежелание, с каким собирался в воздух П. Помню, когда

он два года назад только пришел к нам из училища, его нельзя было удержать на земле...

После полета отозвал его в сторону. Спрашиваю, в чем дело. Мнется... «Отлетали положенное?» «Так

точно». «Так что же?» «Да разве это полет? — отвечает. — Просто «галочки» кому-то в журнале

поставить надо. Что делаешь в воздухе, никого не интересует. У меня горючего на четыре-пять часов.

Свое задание я выполняю за два. Но сесть не могу. Вот и «утюжу» небо, пока время не выйдет.

«Отутюжил» положенные часы, выложили на «Т» твой номер — можешь садиться и идти гулять. А кому

это надо?»

П. прав. Это никому не надо».

Смушкевич ищет. Вместе со своим штабом он начинает разрабатывать план боевой подготовки.

Старый журнал. На обложке: «План боевой подготовки Витебской бригады на 1933 год».

Выцветшие чернила. Фамилии летчиков. Иных из них уже нет в живых. Но живет каждая клеточка

журнала. Четкий, нарастающий ритм слышится в этих по-военному лаконичных записях...

«Все машины своевременно вышли на «цель»».

«Стрельбу по конусу эскадрильи №... и №... вели успешно».

«Все отряды выполнили упражнения по стрельбе и бомбометанию».

Ни о какой «утюжке» неба речи больше не было. Каждый летчик, каждый отряд, каждая эскадрилья

теперь получали вполне определенное задание.

Попробуй не прийти вовремя к полигону — не успеешь выполнить упражнения, ведь на хвосте у [20]

тебя сидит следующий. Вот тебе и проверка умения ориентироваться, выдерживать маршрут и скорость.

В общем, всего того, что раньше измерялось только количеством проведенных в воздухе часов. А

пробоины в мишенях и в конусе добавляли к этому еще и рассказ о том, как проходит стрельба в полете.

Еще одна запись в журнале: «Летчик Александров успешно установил радиосвязь с аэродромом».

Это было целое событие. Неподалеку от штаба находилась машина с радиостанцией. И всего в

нескольких километрах от нее был самолет. Смушкевич сидел возле радиста. Грохотом, треском, свистом

откликался на позывные эфир. И вдруг... Та-та-тата. И еще раз: Татта-тат-та... Сомнений быть не могло: кому-то удалось прорваться.

— Здорово! Молодчина! — радовался Смушкевич. — Это большая удача.

Их было совсем немного на первых порах, чей голос удавалось услышать в эфире. Авиация еще только

освобождалась от немоты.

Все это было подготовкой к самому главному, чего хотели добиться витебцы, — летать в любых

условиях, как на войне.

В то время уже многие летчики понимали, что боевые условия не дадут никаких скидок на холод и

непогоду, что рано или поздно техника преодолеет и эти барьеры на пути в небо. Но надо, чтобы они, летчики, тоже были готовы к этому. Заслуга Смушкевича не только в том, что он понимал это, но и в том, что у него хватило смелости от слов перейти к делу. .

Утром в квартире Смушкевичей раздался звонок. Открыв дверь, Бася Соломоновна увидела целую

делегацию женщин.

— Мы к Якову Владимировичу, — заявили они.

— Входите. [21]

— Вы уж, Бася Соломоновна, будьте нашим союзником, — перебивая друг друга, заговорили женщины.

— Правда, выручайте... Сколько гарнизонов объехали, а такого нигде не было.

— А в чем дело? — спросила жена Смушкевича.

— Да в лагерях этих... Мало ему полетов днем, так он и ночью придумал. Лета не хватать стало — давай

зимой теперь.

Жена командира молча слушала женщин. Где-то в глубине души, как и каждая женщина, которая хочет, чтобы ее муж был подольше дома, с нею, с детьми, она была с ними согласна. И до того редко бывавший

с семьей, Яков Владимирович теперь оставался дома еще реже. Но, хорошо зная мужа, она понимала, что

иначе он не может, что говорить с ним бесполезно. Не будь этого — не была бы счастлива их жизнь. Но

как все это объяснить им?

— А Якова Владимировича нет, — сказала она. — Уехал.

— Куда?

— В лагеря...

Женщины смущенно затихли. Выходит, и жене командира бригады не легче.

А в лагерях дни до предела насыщены учебой, работой, полетами. Под аэродром решили использовать

замерзшее озеро Лесвидо. Моторы отогревали горячей водой, которую подвозили в установленных на

санях бочках. Их почему-то прозвали «гончарами». Отогревшись, моторы подавали голос. Самолеты

уходили в небо.

Смушкевич, как и все летчики, жил в палатке. Вставал он, наверное, раньше всех в лагере, с

удовольствием до красноты растирался снегом и свежий, бодрый приходил на озеро к началу полетов. Он

[22] был доволен. То, что задумал, претворялось в жизнь. Это натолкнуло его на мысль пойти еще