Георгий Михайловский - Записки. Из истории российского внешнеполитического ведомства, 1914–1920 гг. Книга 1.

• Название: Записки. Из истории российского внешнеполитического ведомства, 1914–1920 гг. Книга 1.
• Автор: Георгий Михайловский
• Издательство: Издательство «Международные отношения»
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1993
• ISBN: 5-7133-0494-9; 5-7133-0493-0

Это первая публикация недавно обнаруженных в Архиве внешней политики России «Записок» Г.Н. Михайловского, сына известного русского писателя Н. Гарина-Михайловского. Автор прослужил в МИД России с 1914 по 1920 г. Его воспоминания — своего рода исповедь российского интеллигента, достоверное и честное свидетельство очевидца и участника событий, который имел возможность не только наблюдать за формированием внешней и внутренней политики Николая II, Временного правительства, а затем Деникина и Врангеля, но и сотрудничать со многими главными действующими лицами российской трагедии. Книга 1 охватывает период с августа 1914 г. по октябрь 1917 г. Для широкого круга читателей.  

---

Из морского ведомства представителями были автор нашего Призового положения 1895 г., старший юрисконсульт морского министерства, человек казуистического склада, но очень знающий (мне приходилось с ним горячо спорить во время наших совещаний из-за его крайнего пристрастия и благоговения перед нашим довольно-таки устарелым призовым законодательством), Иван Егорович Стеблин-Каменский, а также Иван Александрович Овчинников, зять Горемыкина, бывший представителем морского ведомства на Гаагских конференциях, впоследствии зверски убитый на Кавказе большевиками вместе с Горемыкиным, человек, специально посвятивший себя военно-морскому праву, занимавший соответствующую кафедру в Военно-морской академии. Представителем министерства торговли и промышленности был начальник Отдела торгового мореплавания Н.В. Линден, бывший наш представитель на Лондонской морской конференции.

Этот состав очень квалифицированного совещания имел для меня то значение, что из-за него я и попал впоследствии на место члена Высшего призового суда от МИД — место, во время русско-японской войны занимаемое Ф.Ф. Мартенсом, а в начале войны 1914 г. бароном М.А. Таубе. Это совещание играло роль законодательной комиссии. Всё наше законодательство о призах, о военной контрабанде, об отмене Лондонской декларации было подготовлено и в деталях разработано и вносилось в Совет министров от имени министра иностранных дел. Нольде, зная моё пристрастие к этой области, предоставлял мне писать объяснительные записки в Совет министров по этим вопросам, а в 1916 г., когда Нольде стал директором II Департамента, мне пришлось писать, вследствие пометы государя по вопросу об отмене Лондонской декларации 1909 г., подробный доклад, поданный лично государю Нератовым.

Вопрос об отмене Лондонской декларации был понят Англией, и, несмотря на то что Россия в своё время положила немало труда, для того чтобы заставить Англию принять эту декларацию, мы отказались от неё в силу общего соглашения всех союзников о гегемонии Англии в морских делах. Всё наше военно-морское законодательство во время войны было сознательно проникнуто подражательным духом в отношении Англии. Сазонов считал необходимым в военно-морском деле, второстепенном по сравнению с сухопутным театром военных действий, во всём следовать примеру Англии. Эта черта его была до такой степени известна, что однажды голландский посланник, которому особенно часто приходилось обращаться в наш МИД по морским делам, сказал по этому поводу Нольде: «C’est се qu’on appelle[14], «английское засилье». Английское засилье в этой области действительно было.

Сазонов, знавший о моих специальных знаниях в области военно-морского права, часто впоследствии вызывал меня во время переговоров с союзными послами, чтобы задать, например, такой вопрос: «Входит ли такой-то предмет в состав военной контрабанды, и какой — абсолютной или относительной?» Из содержания этих вопросов можно было видеть, что Сазонов крайне невнимательно читал те самые записки в Совет министров, которые там с таким пылом защищал.

В противоположность Нератову, который меньше двух раз ни одной бумаги не читал, прежде чем подписать, Сазонов, если только дело не шло о каком-нибудь исключительно злободневном политическом вопросе, с трудом мог дочитать первую страницу длинной записки или письма, улыбаясь, говорил: «Вы ручаетесь — всё правильно» и подписывал. В 1916 г. мне пришлось встретить в приёмной у Штюрмера дожидавшегося там знаменитого губернатора Веретенникова, который подписал, не читая, таким образом своё прошение об отставке «по неспособности». Я всегда боялся, что нечто подобное случится с Сазоновым, но его выручала добросовестность Нератова.

Государь и МИД

Здесь уместно также сказать об отношении к дипломатической работе МИД, то есть к внешней политике в техническом смысле слова, государя. Информацией царя обо всём, что делается в МИД, заведовала канцелярия министра, и в частности вице-директор её Николай Александрович Базили, молодой человек 34 лет, но уже камергер, человек необыкновенно ловкий и честолюбивый, но явно пустоватый. Он был в большом фаворе у Шиллинга и Сазонова; у всех старших чинов министерства отношение к нему было скептическое. В канцелярии министра он ведал самыми боевыми вопросами, и без Базили ни одно важное дело не делалось. Он очень часто бывал у нас в Юрисконсультской части и любил советоваться с Нольде, с которым был на «ты». Почему-то ему, например, осенью 1914 г. был поручен вопрос о Константинополе и Черноморских проливах, весной 1915 г. он подготовил в высшей степени неудачный с точки зрения славянского вопроса так называемый Лондонский договор (секретный) 26(13) апреля 1915 г. Франции, Англии, России с Италией, по которому Хорватия должна была быть независимой от Сербии, а Далмация — отойти к Италии; Сербии же предоставлялся только выход в Адриатическое море.

Весьма привлекательной наружности, можно прямо сказать, красавец, Базили всячески культивировал свои отношения со двором и носился с постройкой особого автомобильного шоссе в Царское Село, по которому могли бы ездить только правительственные и придворные автомобили. Во время Февральской революции Базили удалось попасть в советники посольства в Париже к Маклакову и занять затем заметные позиции в так называемом белом движении. Непосвящённому во все тонкости закулисных влияний МИД было совершенно непонятно, почему Базили играл такую видную политическую роль и даже, правда, на очень короткий срок, попал на пост директора дипломатической канцелярии при Ставке, но был отозван вел. кн. Николаем Николаевичем, приказавшим «убрать этого левантийца». Базили каждый день составлял так наз. «царский пакет», то есть делал выборку из наиболее значительных в политическом отношении телеграмм и донесений наших дипломатических представителей за границей, и такой «салат» со специальным курьером посылал в Царское Село государю.

За исключением обычных министерских докладов, которые имел министр иностранных дел у государя, и посылки «царского пакета», составленного Базили, государь не получал никаких систематических обзоров периодического характера от МИД. Ни годового, ни более краткого отчёта о своей деятельности дипломатическое ведомство не составляло. Прежние обязательные годовые отчёты министра иностранных дел, представляющие такой огромный интерес для изучения истории внешней политики России в XIX в., к моменту войны 1914 г. совершенно прекратились. Если что-либо обращало на себя внимание государя, он делал на этой бумаге пометку, и она с этой пометкой шла обратно в канцелярию министра иностранных дел, а оттуда, смотря по содержанию, в тот или иной отдел МИД. Пометки обычно носили вопросительный характер — «В чём дело?», «Прошу разъяснить» и т.д. Эти вопросительные пометки показывали, что при такого, рода слишком широкой, а с другой стороны, совершенно бессистемной информации до государя доходили часто одни середины или концы какого-нибудь дела. О начале или ходе всего дела он не имел ни малейшего понятия. Отсюда, естественно, вместо руководства, хотя бы самого общего, русской дипломатией у царя рождалось лишь недоумение.

На подобного рода высочайшие пометки сейчас же составлялась так наз. «всеподданнейшая записка». Достоинства этих записок заключались в их крайней лаконичности и обычном стиле того языка, с которым подданные обращались к царю. Не раз мне приходилось писать такие записки, и было нелегко укладывать сложную историю какого-либо технического вопроса (например, почему надо было отменить Лондонскую декларацию) в 40 или 50 строк. Иногда бумага возвращалась с неожиданным уже решением, например: «Согласовать наше поведение с союзниками» или «Дать нашему послу в Риме инструкцию в положительном духе». Это означало, что у государя по этому делу был кто-то, кто ему это дело разъяснил в определённом смысле, и МИД приходилось только исполнять это решение. Иногда, если решение давалось вразрез с ходом дела, приходилось Сазонову лично докладывать всё дело государю с просьбой о перемене принятого решения. Надо ли говорить, что такого рода доклад был крайне неприятен для министра, но это была оборотная сторона совершенно не государственного, можно сказать, отношения МИД к вопросу об информации царя по делам внешней политики.

Несмотря на чуть ли не ежедневные запросы МИД по отдельным делам в разной стадии их развития (при этом нередко МИД ставил государя перед совершившимся фактом), никакого единения у МИД со своим монархом не было. Прежние патриархальные отношения, когда царь был в известном смысле своим собственным министром иностранных дел, а министр — его секретарём и исполнителем, определённо кончились. Министру давалась довольно большая свобода в ведении дел, но он никогда не знал, что может ему сойти и что нет. Пример Сазонова, так неожиданно уволенного, показывает ненормальность отношений между министром иностранных дел и государем. Часто неопределённость отношений, столь характерная для всего этого периода, приводила к неприятным столкновениям. Союзные послы, не исключая Бьюкенена и Палеолога, очень любили прямо обращаться к государю, минуя МИД, и как раз по наиболее важным делам, например о судьбе Константинополя, о западных славянах, а Сазонову приходилось царские обещания так или иначе аннулировать, ибо они совершенно не отвечали общему тону русской внешней политики. Поэтому неудивительно, что должность министра иностранных дел считалась по сравнению с посольской крайне тягостной, и мечтой всякого министра было посольское место. Так было с Извольским, уехавшим в Париж, так было с Чарыковым, предпочитавшим посольство в Константинополе министерскому посту, так же было и с Сазоновым, стремившимся в Лондон. Несомненно, самым больным местом деятельности дипломатического царского аппарата были именно взаимоотношения царя со своим министром. Позже в связи с отставкой Сазонова я коснусь и роли двора и Распутина во внешней политике России.