Георгий Михайловский - Записки. Из истории российского внешнеполитического ведомства, 1914–1920 гг. Книга 1.

• Название: Записки. Из истории российского внешнеполитического ведомства, 1914–1920 гг. Книга 1.
• Автор: Георгий Михайловский
• Издательство: Издательство «Международные отношения»
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1993
• ISBN: 5-7133-0494-9; 5-7133-0493-0

Это первая публикация недавно обнаруженных в Архиве внешней политики России «Записок» Г.Н. Михайловского, сына известного русского писателя Н. Гарина-Михайловского. Автор прослужил в МИД России с 1914 по 1920 г. Его воспоминания — своего рода исповедь российского интеллигента, достоверное и честное свидетельство очевидца и участника событий, который имел возможность не только наблюдать за формированием внешней и внутренней политики Николая II, Временного правительства, а затем Деникина и Врангеля, но и сотрудничать со многими главными действующими лицами российской трагедии. Книга 1 охватывает период с августа 1914 г. по октябрь 1917 г. Для широкого круга читателей.  

---

Незадолго до своего отъезда Нольде разослал нашим миссиям и консульствам за границей циркуляр о свидетельствовании нотариальных актов в связи с изданными нами законами и распоряжениями касательно неприятельских подданных. Теперь в моё уже управление Бентковский разослал «контрциркуляр», ссылаясь на какое-то заключение Юрисконсультской части министерства юстиции. Оба циркуляра были скреплены подписью Сазонова. Полное недоумение за границей, скандал. Бентковский конечно, скрыл от нашей Юрисконсультской части факт посылки контрциркуляра. Как только я об этом узнал, то, недолго думая, съездил в министерство юстиции, где у меня были друзья, получил на руки копию с заключения Юрисконсультской части министерства юстиции, на которое Бентковский ссылался, и, убедившись, что Бентковский сделал из него ненадлежащие выводы и «передёрнул», я доложил всё дело Сазонову, заявив, что лишь временно управляю Юрисконсультской частью в отсутствие Нольде, но, защищая интересы дела, не могу допустить рассылки II Департаментом контрциркуляров по юридическим вопросам, в которых этот департамент ничего не понимает. Сазонов, авторитет которого, несомненно, подрывался наличием его подписи под противоречащими друг другу документами, страшно рассердился и по телеграфу отменил циркуляр Бентковского. Так слабости человеческой природы врывались в и без того сложную, напряжённую и не всегда счастливую работу МИД в это горячее время.

«Щекотливый вопрос» внутренней политики

Перед самым приездом Нольде тот же Арцимович, которому так не повезло в еврейском вопросе, снова дал мне поручение из области чисто внутренней политики. Дело шло об изменении Положения о Государственной думе и Государственном совете в отношении «права интерпелляции», то есть права запросов. Арцимович мне сказал, что, по имеющимся у Сазонова сведениям, в думских кругах есть мысль о расширении права запросов у Государственной думы, что сам Сазонов очень сочувствует такому расширению и хотел бы внести соответствующий законопроект.

Я был очень удивлён не тем обстоятельством, что Сазонов этим вопросом интересуется, а тем, что он думает внести законопроект. Поэтому, когда Арцимович предложил мне составить записку и проект соответствующих изменений на основании парламентской практики западноевропейских стран, я ответил, что при всём моём сочувствии не представляю, как у Сазонова поднимется рука внести подобный проект в Совете министров, ведь там «ихтиозавры» его живьём съедят за такое вмешательство министра иностранных дел во внутренние дела. Я говорил на основании тех сведений, которые имел из канцелярии Совета министров насчёт положения Сазонова в правительстве. На это Арцимович, довольно туманно, надо заметить, понимавший роль министра иностранных дел в императорском правительстве, ответил, что Сазонов ещё не решил окончательно, в какой форме поднять этот «щекотливый вопрос», но что он его интересует и что ему важно «существо дела». На языке реальной политики это означало, что Сазонов, устав получать щелчки от правой части Совета министров, решил опереться на Государственную думу, которая когда-то, 26 июля 1914 г., по случаю начала мировой войны, оказала ему такое доверие и полную поддержку.

Зная по опыту, что Арцимович не решает самостоятельно такие вопросы, как изменение конституции, я в тот же вечер, будучи у Нератова в связи с очередными делами, между прочим сказал ему о поручении Арцимовича. Нератов был уже в курсе дела и ответил, что он об этом деле знает, придаёт ему значение, но считает, что Сазонову не нужно прямо в него впутываться и тем более вносить законопроект. Но вместе с тем он подтвердил поручение Арцимовича и просил одновременно показать мою записку также и ему. Характерно было то, к чему я уже привык за эти два месяца, — мне давались поручения такого серьёзного характера без всяких «руководящих начал».

Что касается «расширения права запросов», то для меня как для юриста очевидно вставал вопрос: до какого предела? Ведь под этим расширением можно было ввести фактически и ответственность министров перед Государственной думой. При таком положении дела мне была предоставлена полная свобода действий, проистекавшая отчасти и из отсутствия точных и определённых намерений у Сазонова. Он, насколько я уже успел его изучить, не столько думал о какой-либо серьёзной реформе конституционного характера, сколько просто искал сочувствия и поддержки в думских кругах.

Через три дня я представил Нератову и Арцимовичу два документа: 1) объяснительную записку, в которой излагалось право парламентских запросов в важнейших европейских государствах, как с парламентским режимом, так и с так наз. конституционно-дуалистическим, то есть без парламентской ответственности, и 2) проект изменений действовавшего тогда права запросов Государственной думы и Государственного совета. В этом втором документе я руководствовался двумя соображениями: первое, что Основные законы, которые могли быть изменены только по инициативе государя, остаются неприкосновенными, и второе, что в пределах этих Основных законов Государственной думе предоставляется максимум прав в области интерпелляции правительства. Другими словами, не отступая от основного положения нашей конституции касательно ответственности правительства только перед монархом (о чём, конечно, Сазонов в это время не думал и для чего требовалось согласие государя), я проектировал возможность широкого контроля Думы над всеми действиями правительства, что являлось первой серьёзной ступенью к парламентскому режиму.

Зная, с другой стороны, истинное положение дел благодаря знакомствам, образовавшимся у меня к этому времени в различных ведомствах, я лично мало верил в осуществимость и удачу «пробного шара» Сазонова, но, сочувствуя ему, старался облечь этот проект в такие формы, чтобы нельзя было придраться к тому, что «изменяются Основные законы». В объяснительной записке помимо права интерпелляций я коснулся и других способов контроля со стороны парламента за деятельностью правительства, как-то: «парламентских анкетных комиссий» и т.п. В проект изменений наших действующих правил я это не вносил, но на словах сказал Нератову и Арцимовичу, что если Сазонов захочет, то я могу это немедленно сделать. Оба ответили, что это «преждевременно, надо посмотреть, как пройдёт вопрос о запросах».

На другой день при докладе дел по Совету министров Сазонов сам обратился ко мне по поводу моей записки и проекта о запросах и поблагодарил за обстоятельность изложения. Он сказал: «Мне теперь совершенно ясно, как нужно действовать». Я спросил его, не нужно ли дополнить проект другими положениями, о которых я упоминал в записке, но Сазонов сказал, что «пока» вполне достаточно и этого. Он при мне положил записку и проект в дела Совета министров, не для доклада, конечно, но, по всей вероятности, чтобы показать их своим единомышленникам, из которых в это время главным был А.В. Кривошеин.

Продолжать это дело о думских запросах пришлось уже приехавшему в самом конце августа 1915 г. Нольде. Его приезду я обрадовался очень, так как вести всю эту ответственную и напряжённую работу при таких тяжёлых для положения Сазонова условиях в Совете министров было мне иногда прямо невыносимо. Нольде, получив от меня полный отчёт во всех моих действиях, был сильно удивлён, что мне так много пришлось заниматься внутренней политикой. В особенности его поразило возбуждение еврейского вопроса и вопроса о расширении права запросов Государственной думы. По поводу поведения в этих вопросах Сазонова он сказал, что у него есть «столыпинская импульсивность» и что, вообще говоря, «Сазонов не трус», но что у него не хватает ни столыпинских талантов, ни столыпинского положения; что «Сазонов постоянно зарывается», забывая, что во главе правительства уже нет больше его свояка. Затем Нольде принял от меня все очередные дела и отправился к начальству.

Под вечер этого дня Нольде, вернувшись из сакраментальной «чайной комнаты», сказал мне, что он очень рад, что я «всем понравился» в ведомстве и что Сазонов очень меня хвалил за доклады по делам Совета министров и за скорость моей работы и учёность. Нольде, смеясь, сказал мне, что теперь я посвящён во все тайны бюрократической эквилибристики и стал крупным чиновником, что у меня нет никаких препятствий для карьеры в МИД и что он очень рад, что его выбор все одобрили. Этот милый разговор закончился получением отпуска на один месяц, так как, оказывается, В.М. Горлов заболел, и серьёзно, в Швейцарии. Я имел право на более продолжительный отпуск, но, вопреки настояниям Нольде, считавшего, что я должен воспользоваться обычным двухмесячным отпуском, я, зная тяжёлое положение Юрисконсультской части из-за количества работы, ограничился одним месяцем. Через два дня я уже прощался с Петроградом и ехал в Крым, где у нас под Севастополем были именьице и дача и где я не был с 1911 г., находясь в 1912–1914 гг. в заграничной командировке.