Холли Шиндлер - Темно-синий

• Название: Темно-синий
• Автор: Холли Шиндлер
• Издательство: Рипол классик
• Жанр: Детская проза
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-386-08735-7

Пятнадцатилетняя Аура Амброз скрывает от всех один секрет. Ее мать, талантливая художница и преподаватель искусств, медленно сходит с ума, и Аура единственная, кто знает об этом, потому что отец бросил их много лет назад. Внутри Ауры растет убеждение, что и ее собственный художественный талант неизбежно приведет ее к безумию. Однако, чем глубже мать погружается во тьму психического заболевания, тем сильнее воображение Ауры рисует ей темы для картин и требует их воплощения. И когда отчаяние уже готово поглотить девушку целиком, она обнаруживает, что искусство, любовь и семья глубоко связаны. И только совместными усилиями можно найти выход из темницы своих страхов.

---

— Я пойду к ней, — говорю я ей. — Она моя мать. Я не смогу избегать ее всю свою жизнь.

— Верно, — говорит подруга. — Что ты делаешь сегодня вечером?

Я снова опускаюсь на стул и ужасно громко вздыхаю. Так громко, что просыпается Этан. Он начинает извиваться в своей коляске. Дженни немедленно начинает качать ее своей ногой, все еще смотря прямо на меня, с приподнятой бровью.

— Пойду в магазин, — говорю я, скрипя ножками стула по линолеуму.

— Пойдешь в магазин, — повторяет Дженни, качая головой и наблюдая за тем, как я беру свою куртку, словно я только что рассказала ей, что моя самая большая мечта в жизни — полететь в одиночестве на Луну.

— Я ничего не знаю об этом, — говорит Дженни, когда мы идем из «Уолмарта».

Однако я как солдат, марширующий по холму с кучей покупок в направлении своей комнаты. Меня совершенно невозможно остановить.

— Серьезно, — настаивает Дженни, когда я начинаю расстилать покрывала на кровати и туалетном столике. — Это было здесь все время, — продолжает она, трогая огромную божью коровку, ползущую вверх по лепестку ромашки в горошек. — Что подумает твоя мама, когда вернется домой?

Я вскрываю крышку на банке с краской и вынимаю ролик из целлофановой обертки.

— Тебе не кажется, что это грустно? — спрашивает Дженни.

Нет, думаю я. Ты здесь десять минут и уже говоришь мне, что закрашивать этот сад с безумными клопами грустно. Я наливаю краску на поднос и опускаю в нее ролик. Краска капает на покрывало, когда я протягиваю его Дженни.

— Пожалуйста, не надо, — говорит она, и я поворачиваюсь и начинаю шлепать краской сама.

Сначала у меня получается. Никакого отчаяния, как тогда, когда я закрашивала фреску в маминой спальне. Закрашивала прямо по свежей картине. Это как принять хороший душ после трех лет, проведенных в походе. Но очень скоро мои руки начинают болеть. Я успеваю закрасить половину одной стены, когда в глазах все мутнеет.

— Я не хочу ее видеть, — признаюсь я. — Не могу ничего с этим поделать. Я бы хотела, но я просто не могу. То, как выглядела Нелл, придя домой после попытки навестить ее… Я не думаю, что у нее сейчас легкое время со всем этим ежедневным лечением, так почему же я должна?

— Потому что ты ее ребенок.

Я фыркаю:

— И что?

— А то! Ты сильная, понимаешь? Я надеюсь, что Этан вырастет хотя бы наполовину таким же сильным, как ты.

— Не гони, — говорю я подружке. — Это не такой слащавый момент, как в той истории, когда Мэрайя Керри начинает петь «Него». Мама, наверное, думает, что я такая, такая эгоистка…

— Ни в коем случае, — перебивает меня Дженни. — Ты — ее. Это совершенно разное — то, что ты чувствуешь к своему собственному ребенку. Это неприятно, но это так. Ты понимаешь, что это такое — заботиться о другом человеческом существе? Грейс должна понимать, как тебе трудно было обратиться к Нелл. Знаешь, если Этан когда-нибудь сделает что-то подобное для меня, я буду им гордиться.

Мои глаза превращаются в намоченные дождем стекла.

— Дохлый номер, — шепчу я.

— Просто разберись с этим сразу, Аура, — говорит Дженни. Она кладет Этана на пол и берет еще один ролик. — Мне не хочется слушать, как ты без конца будешь ныть об этом. — И она начинает шлепать краску на противоположную стену.

Я еще раз обмакиваю свой ролик в краску. На какое-то время единственный звук, который слышится в моей комнате, это громкие удары роликом по стенам.

— В субботу, — наконец говорю я.

Боковым зрением я вижу, что Дженни перестает водить роликом по стене.

— В следующую субботу, — говорю я. — Я пойду к ней.

27

Позаботьтесь о том, чтобы друг, который не так вовлечен во все это, пошел с вами в сумасшедший дом. Ваш приятель поможет вам оставаться спокойным, если вы обнаружите себя на грани срыва.

«Резолюции» — прекрасное название для дурдома — располагаются в кирпичном здании в конце широкой дороги, окруженной огромными дубами. Но сейчас со всех деревьев опали листья. Их голые ветви выглядят как тощие руки, которые соединились в круг. Как будто эти дубы проводят свой собственный спиритический сеанс в попытке вернуть к реальности каждого пациента «Резолюций». Надеюсь, у них получится лучше, чем у меня.

Дженни дергает ручной тормоз. Она напевает себе что-то под нос, как будто все прекрасно. Я бы стукнула ее за это, правда.

На мне тот пушистый красный свитер, в котором я так нравилась маме, но из-за того, что он ворсистый, мне кажется, я вся обсыпана каким-нибудь едким порошком, применяемым для пыток заключенных во Вторую мировую войну. Я даже немного накрасила губы и побрызгалась духами. Но все равно это так на меня не похоже, что я чувствую себя манекеном.

Пока Дженни вытаскивает Этана из детского сиденья, я выбираюсь из ее развалюхи. Кажется, что воздух как из открытой морозилки. Я тут же начинаю ненавидеть это место.

Я хватаю свою большую сумку для холстов с заднего сиденья. Она вся раздулась от побрякушек, которые, я думала, смогут растормошить маму. Вчера это казалось отличной идеей. А сейчас я уверена, что мне не следовало тащить все это сюда. Но я все же притащила.

Дженни толкает меня вперед, давай, давай, наверное опасаясь, что я утрачу мужество. Ужасно холодно, но я так сильно потею, что пудра растекается на моем лице. Я начинаю думать, что лучше быть лужей, а не девушкой.

— Она возненавидит меня, — говорю я Дженни. — Она должна ненавидеть меня.

— Заткнись, — возмущается Дженни. Мы вдруг оказываемся в комнате ожидания, и она садится на ужасный пластмассовый стул цвета гнилой брюссельской капусты, подбрасывая Этана на колене. — Мы подождем тебя здесь. Иди.

Мои ноги двигаются — я иду к маминой комнате, но думаю: Боже, если Ты существуешь и любишь меня хоть самую малость, Ты позволишь мне упасть в обморок, и мне не придется выносить все это — ее гнев, ее злость.

Я уже на полпути в коридоре, когда мне приходит в голову мысль, что Дженни, наверное, больше не видит меня со своего стула в комнате ожидания. И я думаю о том, чтобы сбежать. А что, если я просто сорвусь — и никто обо мне больше не услышит? Почему не может быть счастливого конца? Почему его не может быть? Но вместо того чтобы бежать, я заглядываю в ее комнату, и она там. Грейс Амброз.

И она очень даже жива.

Она в своей комнате, рисует. Ни нервно, ни как безумный маньяк. Больше похоже на то, как она рисовала раньше, на мольберте перед своим классом. Я просто стою и смотрю за ней, по спине бегут мурашки.

— Эй! — говорит мама, поднимая глаза.

Она бежит ко мне и обнимает меня, как будто хочет выдавить из меня все соки, и слезы мгновенно наворачиваются мне на глаза. Она немного набрала вес и пахнет чистотой и молодостью — боже, она пахнет как солнце. Как лето, хотя День благодарения уже наступил и прошел.

— Иди сюда, — улыбается она. — Я хочу показать тебе, над чем я сейчас работаю.

Она тащит меня через всю комнату. Знакомое лицо, которое смотрит на меня с холста, длинные черные волосы. Но это не мама, не совсем.

— Это я. — Я хихикаю. — Это же я!

— Я скучала по тебе. — Мама обнимает меня и целует в затылок. — Если я не смогу видеться с тобой каждый день, у меня по крайней мере будет это.

Я очень волнуюсь. Скучала по мне? Она не разозлилась? Как это может быть?

— Я пропустила твой день рождения? — говорит мама извиняющимся тоном, ее глаза блестят.

И я не могу поверить в это, я не могу ничего сказать, потому что она ведет себя так, будто мы старые подружки. Некоторые связи действительно как сталь.

Но я не хочу, чтобы мама грустила, открываю свою сумку и лезу внутрь. Вытаскиваю оттуда одну из наших русалок, которую я спасла из багажника «темпо». Чистую, не пыльную, со свежим слоем блеска на хвосте.

Мама пытается улыбнуться, но не может.

— Ты починила ее, — говорит она, пытаясь не заплакать.

— Маленький кусочек дома, — я пожимаю плечами, — до тех пор, пока ты не вернешься. Но нам нужно повесить их как следует.

— Конечно, — говорит мама, подыгрывая.

Мы забираемся на ее кровать, чтобы подвесить русалку к потолку. Как только опускаем руки, мы просто стоим и смотрим друг другу прямо в глаза.

— Спасибо, Аура, — говорит мама.

В первый раз, кажется, за миллиарды лет мое тело не ощущается таким сдавленным, таким горячим. И вдруг я понимаю, что пятно на моей линии горизонта — то же самое пятно, на которое указывает все на свете, как на маминых рисунках с единой перспективой, которые она учила меня рисовать, — это, знаете ли, уже старая точка. Это не мазок угольным грифелем. Это мир.

28

Шизофрения — это болезнь, которая до конца не исследована, а потому очень пугает всех, кто когда-либо с ней сталкивался. Многое из того, что люди знают о шизофрении, неверно.