Николай Мордвинов - Дневники

• Название: Дневники
• Автор: Николай Мордвинов
• Издательство: Всероссийское театральное общество
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1976

В книгу включены дневники известного артиста Николая Дмитриевича Мордвинова и воспоминания о нем.

---

Во многом сквозила мысль о человеке настоящей и кажущейся добродетели. Тема эта давно волнует человечество, давно заботит, чтобы «воронье не вело человечество на место свалки собачьей падали».

На спектакле эту тему я очень остро стал чувствовать…

Самый большой удар, когда человек перестает давать право верить в него.

31/XII

МОСКВА

«РАССВЕТ НАД МОСКВОЙ»

Я не играл с Болгарии.

Спектакль развалился окончательно…

Вчера «Волкова» на премьере дала 40 %

Ну вот, и еще один год жизни…

За год я не сделал ничего нового, лишь средне и нервно играл старое… 54-й тоже не обещает мне ничего…

1954

2/I

«ОТЕЛЛО»

Я сегодня болен. Бронхит.

Новое надо искать все-таки. Сегодня праздник, а на спектакле надо будет бороться с буднями. Увы, их уже много стало.

И тем более каждый спектакль, вне зависимости от настроения или физического состояния, должен быть ответственным, конечно, в этих ответственных днях одни дни более, другие менее значимы, но и те и другие держат тебя в форме.

«Будни» спектакля готовят спектакль к бою, делают тебя более способным создать какой-то праздник.

8/1

«ОТЕЛЛО»

Разговаривал со Стрельцовым о пересмотре спектакля «Отелло». Он идет из рук вон плохо. Взволновался. Сколько можно говорить и добиваться, как будто это только моя забота.

Театр ставит «Мадам Сан-Жен»[371]. Ему некогда заниматься другими спектаклями… Прихоть стала законом при формировании репертуара. Следовательно, это непременно наложит дурной отпечаток на сам театр и так, капля по капле, разбавит то хорошее, что театр хоть с трудом, но сохраняет…

О том, что меня беспокоит в спектакле «Отелло», так и не договорились. Как чуть к делу, так отведет разговор.

Не могу больше говорить, получается, что я беспокоюсь о себе за счет других. Пусть попробует Оленин.

14/1

Утром был на репетиции. «Сомова». Прекрасные отрицательные роли… и несовершенная пьеса с плохими положительными ролями. Они не удаются, видимо, не только советским авторам.

Вчера говорил с Вульф и вновь отказался от роли Терентьева. «Ю.А. сам же нашел, что мне не надо играть роли, в которых можно обойтись без меня».

29/1

«МАСКАРАД»

Смертная тоска…

Иду чиниться на две недели… Никчемный спектакль… В голове туман, голоса нет, сил нет… Одна находка — когда Нина упала с проклятьем — в первый раз осознал всю глубину пропасти, в которую лечу.

Вызов брошен жизни, обществу, богу, показалось, что именно теперь я слабее, чем раньше, что могу не выдержать… и заметался вокруг и около, пока не плюхнулся на стул, над ней.

Находка явно смысловая и потому будет и должна развиваться.

19/II

«МАСКАРАД»

Конечно, баронессе надо менять или голос, или манеру говорить на сцене в маскараде и в шестой картине. Иначе, как же ее не узнают ни князь, ни Арбенин, а кроме того [так было бы] актерски интереснее.

Звездич за столом в седьмой картине чувствует всеми частицами души, что надвигается катастрофа, но где, как и каким образом, не может отгадать… Думает одно — нет, не то, предположил другое — опять не то. Как и с вызовом на дуэль: не принимает Арбенин, не хочет, считает ниже своего достоинства, и Звездич видит только, что «целый свет против» него.

Ловушка поставлена с таким искусством, что Звездич знает, видит, чувствует, что она есть, но где и какая — не в силах определить… и падает на колени, забыв о своем достоинстве, чести и пр., ради того, чтобы «сохранить» их перед обществом. Лучше видимость достоинства, чести, чем позор, смех толпы и ее отвержение.

Во второй картине — учить Звездича «жить» и награждать людей теми качествами, которых в них нет, уметь надевать на них маску приятного, интересного, завлекательного — «уметь вообразить».

23/II

«ОТЕЛЛО»

Афишный спектакль с датой «400».

«Это уже было сказано тем-то», «это делалось таким-то»…

Что же, хочется сказать: значит, они тоже правильно делали.

Нет, у меня нет желания повторять кого бы то ни было…

Строго говоря, делать одно и то же актеры не могут, даже при желании повторить один другого. Можно собезьянничать, но прожить, как другой, — нет, так как никто не имеет одинаковых данных. Рожденное одним не может быть органичным для другого. Закономерное для одного — не будет закономерным для другого, потому что другой не может проследить всей закономерности и логичности развития рожденного тем, кого он повторяет.

Актеры разных стран, эпох, десятилетий, если они актеры мыслящие и живые, не могут думать головами других, хоть и славных актеров, как не могут жить сердцем, отношением к тем или иным событиям, к тем или иным жизненным положениям, заимствованными у других.

Можно все знать и не уметь. Знание не будет уделом художника, пока это знание не станет логической необходимостью выразить в художественной форме его суждение о людях и событиях.

Пусть художник даже повторяет что-то уже известное искусствоведу — все равно художник придет к одному и тому же чисто формальному итогу, но с совсем иным багажом, обогатив его собственными мыслями, чувствами, отношениями. И одна и та же мысль (или задача, или форма) получит совершенно иное направление и не будет старой, словом, не будет повтором…

[…] Те же, кто позволил себе не расстраиваться, не тратиться, не «говорить по душе», привели искусство к холодному, равнодушному безразличию.

Ученый еще как-то может передать мысль, как мысль вообще. Художник должен сделать ее Своею, иначе она не будет жить. Чтобы сделать ее своею, он должен прийти к ней, как к своей необходимости, как к своему отношению к жизни.

Докладчик от «науки и искусства» может передать мысль вообще, никак к ней не относясь, констатируя, художник, раз избрав для себя ее как ключ, ведет ее как собственную…

[…] К моей чести, я сохранил свою точку зрения на роль и ее значение в моей жизни, не поддавшись тем, сбивающим меня с толку суждениям, рассуждениям и определениям, с которыми привелось столкнуться.

Каждый раз детально и взволнованно разобравшись [в услышанном], я решал, что надо работать дальше в смысле уточнения и совершенствования выражения, что надо уточнять, изменять детали, а не менять свое содержание, надо углублять основное, облюбованное и рвущееся в жизнь отношение к образу, а через него к миру. И потому победил и остался самим собою.

Охлопков понял, что для Гамлета мир — тюрьма.

Но об этом интересно говорил Белинский. Это говорит и сам Гамлет. Охлопкова засмеяли… и зря. Уж наверно-то он знал все это. Но художник часто пропускает мимо своего художественного сознания и утверждения критиков и даже слова самого автора, пока он их «не узнает» сам. Художник, зная умом, еще ничего не знает до тех пор, пока его мысль не претворит в ощущение и знакомое не превратится в открытие. Мне кажется, это закон сценического актерского «знания» — знания художника.

После спектакля.

Огромный успех.

Общее признание, и тем дороже, что это признание завоеванное.

Солодовников сказал: «Благодарю вас за героический, вдохновенный подвиг!»

Все вспомнилось: он ведь принимал спектакль.

Вспомнились слова одного из реперткомщиков (Мочалина): «Чего он, здоровенный мужик, не задушит ее сразу…» и пр.

Вспомнилось обсуждение спектакля в ВТО… (мордобой… изничтожение… сведение работы в ничто…).

Помню, как шли пешком на Калужскую, к заставе, к себе, и я не понимал, как переживу такое… я был на краю… В тот момент я мог окончить не только жить в Отелло, но перестать быть актером вообще, перестать жить… И вот итоговая черта подведена…

Сегодня критики, писатели, режиссеры и актеры, наши, из театра, стоят взволнованные и аплодируют…

Это — жизнь…

Очень сложная и очень простая, очень трудная, но и заманчивая, та самая жизнь, которая привила мне любовь к истине, к постижению.

Сегодня мне стало страшно… Поздравляя, мне желают «сыграть столько же… до тысячи раз «Отелло» и к нему еще другие роли и еще…» А я слушаю, радуюсь… и боюсь показать, что мне радостно, боюсь сознаться, что я знаю, что ни 400, ни, тем более, 600 последующих «Отелло» мне уже не сыграть.

Я отдал роли сердце. И оно болит… Я сердцем подвел итог и, к сожалению, вопреки всем, кто мешал и путал, и сбивал, а их было много, тех, кто мешал мне подойти к сегодняшнему итогу.

12/III

«МАСКАРАД»

…«Меня не любит он»…

Нина, слушая монолог Арбенина, не думает и не должна думать, что он ее не любит, а должна чувствовать во всем, что любит, но что время от времени появляется вторая линия, которая или сосуществует с линией любви, или вытесняет ее.