Владимир Колышкин - Златоград

• Название: Златоград
• Автор: Владимир Колышкин
• Жанр: Социально-психологическая фантастика

Нет, это определенно не Москва… А, может быть, это Питер?

Город был величествен и необъятен взором. Этакий конгломерат из квазимодерновых коробок зеркального стекла, где отражались небо, облака и другие коробки, помпезных зданий времен сталинского псевдоклассицизма и старинных особняков в стиле позднего барокко. Вдали виднелся какой-то древний собор циклопических размеров. А так, в общем и целом, это был нормальный крупный российский город: до боли знакомый и притягательный, как ложная память, и в то же время в чем-то совершенно чуждый. Если архитектура, как кто-то сказал, это застывшая в камне музыка, то в облике этого города явно превалировали композиции Вагнера.

---

Нет, это не Москва, подумал Степан, разглядывая улицы неизвестного и в то же время смутно знакомого города. Прохожие обтекали его говорливым потоком, как воды безымянной реки обтекают одинокий островок. Но, в отличие от островка, Степан был все-таки разумным существом. Просто он пока находился в умственном ступоре от резкой перемены декораций. Но дайте человеку срок, и он быстро разберется, что к чему.

Нет, это определенно не Москва. Он неплохо знал столицу. В свое время он с ненасытным любопытством провинциала исходил её пешком вдоль и поперек, изъездил на метро радиально и по кольцу, но такого района не встречал. А, может быть, это Питер? Ленинград он знал значительно хуже, а в Санкт-Петербурге не бывал ни разу. Кстати, сколько у нас городов, в которых есть метро? В Екатеринбурге, кажется, есть… или нет? Не знаю.

Город был величествен и необъятен взором. Этакий конгломерат из квазимодерновых коробок зеркального стекла, где отражались небо, облака и другие коробки, помпезных зданий времен сталинского псевдоклассицизма и старинных особняков в стиле позднего барокко. Вдали виднелся какой-то древний собор циклопических размеров. А так, в общем и целом, это был нормальный крупный российский город: до боли знакомый и притягательный, как ложная память, и в то же время в чем-то совершенно чуждый. Если архитектура, как кто-то сказал, это застывшая в камне музыка, то в облике этого города явно превалировали композиции Вагнера.

— Какого же черта я здесь делаю? — вновь спросил Степан неизвестно кого и оглядел на этот раз уже самого себя. И удивился вновь. На нем был надет его новый выходной костюм — темно-синий, с зеленоватым отливом (как крыло майского жука), которым он редко пользовался, предпочитая носить джинсы и куртку. И что самое удивительное — воротничок белой чистой рубашки стягивал тугой узел галстука, каковой предмет мужского туалета он уже много-много лет не нашивал. На ногах опять же были не его любимые кроссовки, а совершенно новые, словно только что из магазина, блестящие лаковые туфли, из тех, что называются штиблетами, любимые лицами южной национальности. Но только не им, Степаном. Добровольно он бы никогда их не надел.

«Франт! — с саркастической усмешкой подумал Степан. — И куда же это мы намылились при полном при параде? Вроде бы отпуск у меня намечался через три месяца… Или что-то изменилось? Не помнишь? Неужели у меня начались провалы в памяти? Плохо дело?» — «Пить надо меньше!» — мысленно услышал он срывающийся до визга голос жены.

Ну ясно, начал строить предположения Степан, опять он поцапался с Клавкой. Ему надоели ее писки-визги, вопли-сопли, вечные стычки, сопровождавшиеся необоснованными притязаниями, и он, во исполнение своей давней угрозы, собрал манатки и уехал, куда глаза глядят.

И правильно сделал. Молодец. Извечная дилемма художника — либо свобода творчества, либо узы брака — должна решаться только в пользу первого. Ибо нельзя и рыбку съесть и пиво выпить. В принципе, конечно, можно выпить пиво и закусить рыбкой, многие так и делают, но это потому что они не были женаты на его Клавке. Сократова Ксантипа — просто душка по сравнению с ней, с этой Мегерой Горгоновной.

— Хорошо, — сказал себе Степан, — как рабочая гипотеза такое предположение сойдет. Где же в таком случае мои вещи? И хоть убей, но я не помню, как ехал в поезде или на каком-нибудь другом междугороднем транспорте. Молодец-то ты молодец, но дурак. Тоже мне — Александр Македонский, кто ж так рубит узлы?

Степан даже крякнул от огорчения, полного бессилия и неспособности восстановить в уме последовательность событий, ту логически непротиворечивую цепочку действий, в результате которых он оказался один в совершенно неведомом городе. Он жаждал полной ясности не то чтобы из особой приверженности к логике, а так, для порядка. (Какой же русский не любит порядка.)

Степан еще раз обшарил многочисленные внешние и внутренние карманы брюк и пиджака и вновь ничего не обнаружил — ни документов, ни денег. А ведь и то и другое у него непременно наличествовали бы, отправься он в другой город. А деньжата бы сейчас не помешали. Голова гудит с похмелюги, и во рту все пересохло. А не грабанули ли его в дороге? — пришла трезвая мысль.

Он привычно поскреб затылок и присел от боли. Голова была разбита, явственно прощупывался полузатянувшийся рубец, но крови уже не было. Кто же его так саданул? Может, из-за этого у него и произошло выпадение памяти? Но сначала, конечно, опоили чем-нибудь. Недаром от него так и воняет какой-то химией.

Итак, что мы имеем? Мы имеем ретроградную амнезию, при полном отсутствии средств к существованию. Есть от чего прийти в отчаяние: за тридевять земель от дома, без денег и документов. Ситуация пиковая. Но не тупиковая. Мир не без добрых людей. Как-нибудь он выкрутится и…

Тут на него с разбега налетела какая-то гражданка с упругими формами, каковые формы, собственно, и смягчили толчок.

— Какого черта ты тут торчишь посреди дороги! — вскричала гражданка, поднимая с тротуара свою оброненную сумочку и поправляя свой великолепный бюст. Нахально выпирающие соски под легкой тканью короткого белого платья так и притянули внимание Степана. — Ишь, с утра уже налил зенки! То-то они у тебя красные, как у кролика.

Женщина была красива, молода, однако в той стадии молодости, как говорил Конфуций, когда уже «не колеблются», но сохранившая еще одухотворенное изящество юности. Волосы её, рыжевато-каштановые, даже на вид были мягкими, что говорило о легком (но не легкомысленном) характере.

— Пардон, мадам, — галантно ответил Степан и, пропуская женщину, машинально приложил ладонь к её пухленькой ягодице. — Ох!.. еще раз пардон.

— Смотрите-ка, какой вежливый мен, — неожиданно сменив гнев на милость, улыбнулась дамочка обворожительной белозубой улыбкой. — Откуда ты такой нарисовался?

Значит, она вновь вернулась к первоначальному настроению «фри», об этом бы догадался и лопух. Степан с еще большей остротой ощутил горечь своей финансовой несостоятельности и готов был провалиться сквозь землю от стыда и досады, но такую женщину упускать не хотел. Потому что, при удаче, женщина — кроме всего прочего — это ходячий справочник, в услугах которого он остро нуждался; женщина — это крыша над головой (куда сунешься без паспорта?), это, наконец, кровать, чьи мягкие объятия ему понадобятся, когда придет ночь и усталый организм настойчиво потребует принять горизонтальное положение. Возвращаясь ко «всему прочему», — не будем ханжами — от жарких объятий дамочки он тоже не отказался бы.

— Мадам, — продолжил Степан в том же светском, галантном ключе, — Вы не подскажите уставшему пилигриму, где тут у вас поблизости находится приличная забегаловка?.. то есть я хотел сказать…э-э-э… кафешка… Ну, знаете, где можно посидеть в прохладце, промочить горло… побеседовать с приятным человеком…

Последнюю фразу Степан произнес со значительным ударением и даже сделал сближающий шаг навстречу женщине, вторгаясь в её личное пространство и окидывая её интимным взглядом, границы которого, как известно, охватывают в верхней своей части — глаза, а в нижней — грудь.

Женщина инстинктивно отступила на шаг, сохраняя дистанцию, и приняла сексуально-агрессивную позу манекенщицы: одна рука кулаком уткнулась в бок, другая свободно опущена вдоль бедра. Глядя прямо в степановы красные похмельные глазки, она спросила:

— Вы что же это, не местный?

Степан мысленно тормознул недотепу в самом себе, который намеревался уже выложить всю подноготную первому встречному, а тем более женщине. И станет он скучен и понятен её, как 2+2=4. «Женщины любят тайны, — напомнил себе Степан. — Раскрываться будем постепенно… Как в стриптизе». — И приняв вид человека, полностью контролирующего ситуацию, он ответил:

— Да… знаете ли, я недавно в этом городе. Приехал вот… э-э-э… можно сказать, только что…

— Приехали? — красивые глаза дамочки изумленно округлились.

— Ну, я не совсем уверен, что именно приехал, может быть, и прилетел, короче — прибыл.

Степан отчаянно надеялся, что его юмор с легким намеком на дорожное происшествие с ним, будет правильно понят.

— Ясненько, — ответила женщина, и улыбка слегка тронула её, цвета спелой вишни, ярко накрашенные губы (созданные для поцелуев, сказал бы какой-нибудь пошляк). — А ты хохмач, мне такие нравятся…

— Тогда, может быть, двинем, без лишних слов и волокиты, в известное вам заведение, а?

— Двинем, — кокетливо тряхнув легкими кудряшками, согласилась дамочка.

И они двинули. Она — чуть впереди, оставляя в размягченном асфальте отпечатки острых своих каблучков-шпилек; Степан, слегка приотстав на полшага, малость ослабил узел галстука, который, зараза, совсем перекрыл ему доступ кислорода в легкие. Однако, жарковато, подумал он, мельком глянув на небо, затянутое серебристыми облаками. А что будет, когда выглянет солнышко?