Блэки Хол - Sindroma unicuma. Книга1.

• Название: Sindroma unicuma. Книга1.
• Автор: Блэки Хол
• Жанр: Фэнтези

Это городское фентези, близкое к научной фантастике. Не пугайтесь вступления. Дотерпите. В нем просто рассказывается что произошло в мире. Без этого будет трудно понять мироустройство романа. Действия происходят в научно-магическом институте. Г. героиня девушка Эва — студентка, на долю которой выпало немало бед. Рассказывается о её жизни, учёбе, о людях что ей помогают и наоборот терзают. Г. герой как раз из последних. Мир романа достаточно жесток. Но в повествовании есть и юмор, и ирония. Все герои очень живые, яркие.

---

— Простите, а куда можно обратиться, если понадобится поставить прививку?

— От бешенства, что ли? — сострила темненькая. — Боюсь, прививка не поможет.

Пышечка прыснула в кулачок:

— Младива Викторовна хотела сказать, что режим работы подразделений института, а также их местонахождение указаны здесь, — выложила на стойку тоненький буклетик.

Под аккомпанемент беседы с агонизирующего растения отвалились два сухих листочка. От нестерпимого зловония меня затошнило. Похоже, аналогичное состояние заработали и кадровички, потому что наперегонки метнулись к окну, и, распахнув форточку, жадно присосались к ней.

— Катин, — обратилась темноволосая к Пышечке, делая ударение на последнем слоге, отчего я делала вывод, что ту звали попросту Катей, — здоровье мое истончилось. Умру от смрада во цвете лет, и никто не поскорбит по неземной красоте.

«Гы-гы, — похихикала я про себя, — всякая красота страдает по-разному».

— Не принимай близко к сердцу. Потерпи немножко, скоро все отвалятся.

— У меня мечта: выбросить уродливое уродство в окно! — Мавочка кровожадно покосилась на виновника вони.

— Нельзя. Нинелла Леопардовна расстроится. Ты забыла, что бывает, когда она в расстройстве?

Темноволосая кадровичка сдавленно хрюкнула: то ли от смеха, от ли от ужаса.

— Необычный цветочек. Как называется? — влезла я с успокаивающим вопросом. Мавочка нервно вздрогнула.

— Пукодел. Редкий вид, — охотно поделилась Катин. — Из-за редкости никто не знает, как за ним ухаживать. Нинелле Леопардовне подарили на юбилей. Пукодел — её любимец, — пояснила она шепотом.

— По-моему, оно, вернее, он — погибает.

— Что вы, что вы! — замахала руками Катин. — Это временно. Все исправимо. И не вздумайте намекнуть Нинелле Леопардовне. Она… опечалится, — закончила девушка с глазами, полными слез.

За свою Леопарду, что ли, переживает? Надо же, какой стресс получит неизвестная Нинелла, узнав, что ее любимый пукодел загибается.

Пышечка кивнула в сторону стойки:

— Ваши документы готовы, можете забирать.

Сгребши в охапку бумажки, я задумалась. Наведаться ли к местным светилам медицины сейчас или отложить визит на потом? Слабый звук горна заглушил размышления, и вскоре легкий удар по бронированной двери засвидетельствовал пронесшуюся воздушную волну.

— Хорошо парнишки горнят. Душевно, — протянула мечтательно Катин.

Эхо горна освежило в памяти последние неприятные события, и я решила, что пора ознакомиться с расписанием звонков. И заодно запланировать покупку наручных часов, потому что интуиция вопила — повторная встреча с последствиями звонка обойдется мне более чем плачевно.

В помещении заметно посвежело, вонизм практически выветрился. Надо бы сказать спасибо пустому желудку, которому нечего выворачивать наизнанку, и послушать ответное добродушное урчание.

Пристроившись в уголке, я взялась за изучение буклета, изредка сверяясь с оригинальными дизайнерскими часами на стене. Овальный диск прозябал без стрелок, но едва взгляд фокусировался на циферблате, как вспыхивали три алые полоски, соответствовавшие часу, минуте и секунде реального времени. Некоторое время я развлекалась: смотрела, не мигая, на часы — и секундная стрелка деловито двигалась по кругу. Стоило моргнуть или скосить глаза в сторону, как алые полоски пропадали.

Девушки за конторкой, похоже, потеряли ко мне интерес или делали вид, что потеряли. И то славно.

В буклетике нашлось всё, что меня интересовало, и даже более. Первым делом я выяснила, что звонки горнят круглосуточно — днем, в глухую полночь и ранним утром на ясной зорьке, когда все нормальные люди сладко спят дома, в мягкой постели, а не бродят по темным институтским закоулкам.

Вторым делом отметила расписание работы библиотеки, столовой, медпункта и хозчасти как следующего стратегического пункта. На форзаце красовался довольно-таки приличный план первого этажа института. Но позвольте, почему только первого? Как попасть, к примеру, на третий этаж крыла С в библиотеку?

Похоже, недоумение высказалось вслух, потому что кадровички отвлеклись от важного занятия: припудривания носиков и подкрашивания неоднократно подкрашенных за день губ.

— Девушка, вы уверены, что переводитесь на факультет висорики? — поинтересовалась насмешливо темненькая, а Катин прыснула.

Мне бы по привычке стушеваться и ретироваться из кабинета под уничижительными взглядами работниц, но в голове вдруг переклинило. Голод и усталость переполнили чашу терпения, сделав свое незаметное, но грязное дело.

— Уверена! — заявила я высокомерно. — В каждом чертовом институте и в каждом чертовом колледже, мнящем из себя черт знает что, приняты свои чертовы правила и распорядки, и мне до чертиков осточертело в них путаться. Ясно?

Кадровички растерялись.

Не знаю, чем закончилась бы перепалка, не успевшая толком начаться, но в это время пукодел, решив, что о нем забыли, переключил внимание на себя. С него отвалились еще два листочка, и знакомое зловоние охватило наши бедные тела.

Мавочка взвыла, не выдержав. Подскочив к растению, она принялась разрывать руками уродливо закрученные стволики. Пукодел оказал сопротивление: желтый сок из поврежденных тканей забрызгал кадровичке лицо и джинсовый сарафанчик.

— Ах ты подлое существо! — взвизгнула девушка и с новой яростью набросилась на куст, явно превосходя того в одержимости. Пукодел, очевидно, понял, что терять ему нечего, и пошел в последнюю атаку: массово сбросил все листочки.

И вот тогда я пожалела, что не ношу с собой противогаз. Зажав нос и схватив бумажки, метнулась к двери, с радостью отмечая, что та приветливо распахивается навстречу.

Загораживая всё свободное пространство, в дверном проеме высилась нерушимой скалой дородная дама с французским пучком на голове и ярко-красными губами бантиком. Это первое, что я увидела, прежде чем врезаться во внушительных размеров живот.

А затем второе, что услышала:

— Немедленно прекратить безобразие!

И следом нарастающий вопль, зашкаливший все мыслимые пределы слышимости по силе децибелов:

— Невозможно оставить отдел на пять минут, как подчиненные тут же перевернут его с ног на голову!.. Чудовища! Как вы посмели прикоснуться к нему?… Да я вас! Да я вам!.. Накажу! Уволю! Сгною!

По мере того, как мои ноги, пробравшись мимо бушевавшей начальницы кадрового отдела, уносили тело стремглав по коридору, вопли постепенно затихали, и я вдруг осознала, что обрела слышимость обоих ушей.

Это могла быть 4 глава

Любил ли меня попутный ветер — не знаю, но вскоре я оказалась на первом этаже в центральном холле института. До следующего звонка оставался вагон времени и маленькая тележка, и надлежало потратить их с пользой.

Следующим в плане стоял визит в хозчасть. Вспомнив о флористической битве в отделе кадров, я внутренне содрогнулась, и желудок отозвался приступом острой рези. Надо же, и у него закончилось терпение. Посему посещение хозчасти отошло на второй план, вытесненное необходимостью пожевать что-нибудь материальное и желательно съедобное.

Выйдя в центр пустынного холла, я вертела буклетик, определяя направление до студенческой столовой. Красивое это помещение — центральный холл. Он имел форму вытянутого овала, из которого расходились радиальными лучами семь арочных коридоров, не считая главного входа. У парадных дверей дислоцировался пост вахтерши-людоедки и ее ручного пса. В развешенных по периметру зеркалах отражалось бесконечное множество маленьких фигурок, гуляющих по гулкому пустынному залу — это я прохаживалась по траектории Броуновского движения.

Купольный потолок украшали красивейшие пейзажи, соответствующие каждому времени года: зимний заснеженный лес плавно перетекал в журчащий весенний ручей, который сменялся летним луговым зноем, уступавшим место осенней хандре сжатых полей, соседствующих опять же с глубокими сугробами. Времяоборот, замкнутый в кольцо, символизировал извечное движение по кругу из года в год.

По центру купола свисала фундаментальная люстра, занимавшая две трети потолочного пространства. К толстозвенным цепям крепились в виде каскада несколько мощных дисков, обильно усыпанных длинными прозрачными сосульками то ли из стекла, то ли из хрусталя. В каждой из миллиардов сосулек светилась лампочка. И под этой махиной устрашающе поблескивало острие кончика люстры, похожее на жало гигантской осы.

Напротив парадных дверей, у стены расположилась скульптурная композиция в виде многоуровневого каменного торта, на вершине которого замерло непонятное существо. Вернее, вблизи оно казалось непонятным, зато издали отдаленно напоминало человека, перевернутого вверх тормашками и запутавшегося в тонких длинных рулонах. Тремя конечностями скульптура тщетно пыталась разорвать стягивавшие ее металлические ленты-путы, а оставшейся четвертой конечностью, вернее, мизинчиком, опиралась о верхний ярус постамента. Разглядывая симбиоз камня, металла и дерева, воплощенный в гротескной конструкции, я поразилась гению архитектора, фантазия которого идеально уравновесила громоздкое сооружение.