Анатолий Черноусов - Повести

• Название: Повести
• Автор: Анатолий Черноусов
• Жанр: Советская классическая проза

Читаешь повести и рассказы Анатолия Черноусова — и словно окунаешься в стихию споров, кипящих вокруг. Бушуют страсти, сталкиваются в непримиримом единоборстве взгляды, оценки, чувства, мысли.

Эти споры выражаются по–разному. Иногда — словесной дуэлью, а подчас и перепалкой персонажей. Иногда — диаметрально противоположными оценками одного и того же факта. Иногда — тем, что персонажи вдруг осознают: их нравственные критерии, их действия впрямую противостоят моральным ценностям и поступкам людей, живущих и работающих с ними рядом, зачастую в одном коллективе.

---

Повозившись с магнитофоном (руки плохо слушались ее), Лина включила его, и из полумрака угла, где светился зеленый мигающий глазок аппарата, донесся шорох ленты, а потом взволнованный, отлично поставленный голос начал вещать: «Наш мир в огне, и человек без бога никогда не сможет контролировать пламя. Демоны ада вырвались на волю. Огонь страсти, алчности, ненависти и вожделения опустошает мир. Кажется, что мы бешено несемся к Армагеддону!..»

— Это Билли Грейм, — тихо пояснила Лина, уже полностью овладев собой. — Самый влиятельный проповедник современности… Не сам он, конечно, а перевод…

А из темного угла все мигал, подрагивая, зеленый глазок, и как бы падали отчетливые, проникновенные слова: «Это поколение пройдет сквозь огонь… Мы подобны людям, приговоренным к смерти и ждущим, когда будет установлен день исполнения приговора…»

Разгоряченный разговором с Линой, наполнившийся было надеждой склонить ее к сладким земным радостям, Климов снова чувствовал, как его, разгоряченного, будто опускают в холодную воду. И снова было навязчивое ощущение нереальности, неправдоподобности всего происходящего.

— …Причина всех волнений, — вещал красивый голос из угла, — корень всех горестей, страх каждого человека лежит в этом коротком слове — грех. Он извратил природу человеческой жизни, он лишил ее благородства. Он — причина того, что человек попал в западню дьявола… Ни на минуту не сомневайтесь в существовании дьявола! Он весьма конкретен и весьма реален! Он очень умен! Будьте наедине с богом! Молитесь, читайте Библию, чтобы напитать свою душу!..

В полумраке комнаты застыло бледное лицо Лины с широко открытыми, неподвижными глазами. Климову казалось, что во всей большой квартире, во всех ее комнатах тоже затаились и тоже слушают, слушают… Голос, напоминающий голос гипнотизера, одновременно ласковый и властный, все звучал и лился, проникал, казалось, не только в уши, но и в поры, во все тело…

Так прошел, может быть, час…

Неожиданно в комнате появилась Ольга Николаевна.

— Что же вы сидите в темноте? — приятным голосом, несколько удивленная, спросила она и включила свет. — А–а–а… — протянула она, сделав вид, что лишь теперь услышала магнитофон, только сейчас поняла, чем они тут занимаются. — Лина, а ты включи то место, — посоветовала она, — где о душе сказано… Включи, включи, — повторила она, заметив какое–то несогласие на лице у дочери. И, убедившись в том, что Лина принялась гонять шуршащую ленту туда и обратно и щелкать клавишами переключения, Ольга Николаевна бочком присела на диван и обратилась к Климову: — Вот говорят, что никакой, мол, души нет, что–де душа — это идеализм и так далее. А вот послушайте, по–моему, прекрасно сказано…

Из магнитофона уже звучал чей–то слащавый голос:

— С неба упала капелька дождя и, смешавшись с прахом, стала маленьким комочком грязи. Полежала она в таком виде несколько часов и незримо испарилась, ушла в родное небо, откуда упала. Случай с каплей — это образ моего появления и исчезновения в мире… На планете я — некрасивый обычный «комок» праха, но в нем находится моя «капелька» — душа…

— Вот так–то… — со смыслом улыбнулась Ольга Николаевна, покосившись на Климова. И снова к Лине. — А притчу о двух пчелках найди–ка… Так хорошо и просто сказано о различии между настоящим и ненастоящим…

И голос из магнитофона стал рассказывать о том, как мастер–баптист столь искусно сработал из металла пчелу, что, когда поставил ее перед гостями рядом с живой пчелой, гости не смогли различить, которая из них живая… («Ага, — подумал Климов, — живая пчела сидела и ждала, пока ее сравнят с поделкой?..») Как быть? Тогда один из гостей нашел выход. Принес блюдце с медом и поставил на стол. Тотчас же настоящая пчела взлетела и села на мед. И мастер сказал: «Вот она, божья пчелка, и села на мед, пищу божью!..»

— Так–то… — опять со значением улыбнулась Ольга Николаевна и пояснила Климову, что эта простая история показывает различие между людьми живыми, то есть верующими, и людьми, лишь с виду похожими на живых, — безбожниками…

«Вы, значит, живые, а я не живой…» — усмехнулся в душе Климов.

— Посмотришь вокруг, — задумчиво продолжала Ольга Николаевна, — послушаешь, и ужас берет. Как так можно жить? Пьют, избивают друг друга, насилуют, воруют, кляузничают, подсиживают — кошмар!.. Вон у нас на той стороне лестничной площадки живет семейка одна… Муж пропивает все, что зарабатывает. До копейки. Приходит домой — драки, скандалы, матерщина! Мало того, что в квартире, так на площадку выкатятся — смотрите, слушайте, люди добрые!.. А двое маленьких детишек… И вот эти крошки видят все, впитывают в себя эту грязь… Ну, сердце разрывается смотреть на это!.. А в соседнем подъезде, рассказывают, так девочку маленькую, школьницу недавно изнасиловали. Это какими же зверями надо быть, а? И так то одно, то другое — будто с ума все посходили!..

— Ну, не все уж, Ольга Николаевна, не все!.. — предупреждающим тоном сказал Климов. — И потом… ко мне–то ведь это не имеет никакого отношения. Я‑то ведь вроде не грабитель, не пьяница горький, не кляузник…

— Да, да, — поспешно согласилась хозяйка, — я не про тебя… Мне вон Лина даже говорит: «Мама, Валера хороший…» А я ей говорю… дьявол, говорю, таким хорошим может прикинуться… — И глаза хозяйки остро и недобро сверкнули.

Собираясь сегодня к Лине, Климов тщательно обдумал каждый свой шаг, приготовился к спору, заготовил убедительные, на его взгляд, доказательства, что никакого бога нет и быть не может. Однако после слов о дьяволе он только ошеломленно открыл рот, но так ничего и не смог сказать. Он вдруг будто обессилел от сознания невозможности что–либо доказать этой пожилой женщине с лицом фанатички. Разве применима тут обычная человеческая логика, коль эта женщина всерьез подозревает, что он, Климов, дьявол, который прикинулся хорошим человеком?..

И Климов молчал, а Ольга Николаевна продолжала уверять, что только они, баптисты, и есть настоящие люди, а в жизни неверующих одна мерзость, одна грязь, одно скотство. Да и не только среди неверующих, но и среди православных тоже.

— Я ведь в деревне выросла, — вспомнила хозяйка. — Боже, что там творилось! Кольями друг друга забивали насмерть, топорами рубили! Сосед был у нас, помню. Наискосок они жили от нашего дома. Так тот однажды напился самогону, одурел и на куски изрубил топором свою жену… А ведь в церковь все ходили, православными были. И вот папа покойный, видя все это, начал отходить от православия и постепенно постиг истинную веру. И совсем перестал ходить в эту их церковь. А поп это заметил, обозлился и давай подговаривать пьяных мужиков, науськивать их на папу, мол, вот кто виноват во всех ваших бедах. Он, Николай Малин, продался сатане и служит ему… И ночью к папе пришли. Целая орава пьяных мужиков с кольями, с вилами. Хотели убить. А папа говорит — стойте, мужики. И достает Библию и кладет на стол — вот моя вера! — говорит. Они и отшатнулись — Библия все же, священная книга!.. Они и попятились, закрестились… — Ольга Николаевна вздохнула, помолчала. — А потом и мы подросли, папа и нас обратил в истинную веру. Ну, а я вот — Лину, Раю, Тамару… — Она ласково посмотрела на дочь, все еще стоящую у выключенного магнитофона. — А уж они своих деток будут так же воспитывать…

«Ну а как же иначе! — с тоской думал Климов. — Ведь семья у вас — это «домашняя церковь“, мать — дьяконисса, отец — пресвитер. И если вы не сеете слово божие в чистых маленьких сердечках, — записано в ваших «правилах поведения“, — то вы же снова распинаете Христа!..» — И в Климове опять появилось сосущее чувство безнадежности.

— Так что… — начала было Ольга Николаевна, но договорить не успела, ибо в эту минуту в комнате появился сам глава семьи.

— Я ведь тоже до войны был холостым и неверующим, — сразу, без предисловия и необходимого, казалось бы, вопроса: «О чем речь?» — подключился к разговору Линии папа, удобно и прочно располагаясь на стуле, глаза в глаза с Климовым. — А на войне, когда вот она, смерть, каждый день с тобой рядом, многие пришли к богу… — Он не без самодовольства усмехнулся. — Там придешь!.. Как завоют вокруг тебя мины да осколки — придешь к богу!.. И, глядишь, один раз непонятно как остался живой, другой раз непонятно как остался живой… Едем, помню, на «студебеккере» — шарах! Тяжелый снаряд прямо в середину кузова. Очухался: лежу метрах в десяти от дороги. Ни машины, ни людей, одни обломки да клочья. Ощупал себя — только шинелька изорвана, да ушибся, когда падал. Ну как это понять? Случайность? Конечно, вроде бы случайность… Но вот в другой раз такая же история. Осколком расщепило приклад у автомата. Разнесло! Не попади он в приклад — вышибло бы кишки и развесило по кустам, как не однажды пришлось видеть… И столько, знаете, этих случайностей, когда рядом гибнут, а ты живехонек, что невольно подумаешь: кто–то меня хранит, кто–то остерегает…