Джек Мэтлок - Смерть империи

• Название: Смерть империи
• Автор: Джек Мэтлок
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2003
• ISBN: Рудомино

---

Конечно, постановка таких целей еще не означала, что достичь их удастся скоро — или что они вообще достижимы. Однако официальное провозглашение целей явилось важным шагом к установлению демократических процедур. Коммунистическая бюрократия станет сопротивляться подлинным переменам, зато информированное население, вооруженное правом голоса, способно будет, как нам представлялось, оказать мощный нажим, дабы осуществить их.

В то время я не знал, что Горбачев намеревался пойти еще дальше. Он настаивал на признании политического плюрализма и на внесении поправок в Конституцию, с тем чтобы разрешить многопартийную систему, однако это было отвергнуто Политбюро. По словам Аркадия Вольского[34], присутствовавшего на заседании в качестве наблюдателя, с Горбачевым голосовали только Яковлев, Шеварднадзе и Виталий Воротников. Горбачеву придется ждать еще два года, прежде чем Коммунистическая партия согласится покончить со своей узаконенной монополией на политическую власть.

Тем не менее, даже в усеченной форме, дозволенной Политбюро, «тезисы» безошибочно свидетельствовали, что Горбачев внутренне принял нашу программу из четырех пунктов. Борьба за предоставление защиты прав человека, за открытость и демократизацию страны стала признанной составной частью перестройки.

Целование младенцев на Красной площади

Приезд Рональда Рейгана в 1988 году был первым визитом президента США в Москву со времени встречи Никсона с Брежневым в 1974 году Рейган произвел на советскую общественность куда более глубокое впечатление, чем Никсон. В конце концов, вот он, человек, всего пять лет назад назвавший Советский Союз империей зла, а ныне прибывший заявить, что страна стала на верный путь и ей следует идти по нему, не отклоняясь, дальше.

Горбачев нуждался в поддержке Рейгана и визите Рейгана, чтобы доказать: его внешняя политика приносит плоды. Успешный саммит придал бы ему силы и уверенности на партийной конференции, которая, надеялся Горбачев, выскажется за более радикальный курс реформ, чем тот, какого до той поры удавалось добиваться от его коллег.

Перед самым приездом Рейгана в Москву Сенат США ратифицировал договор по вооружениям средней дальности, так что стала возможной церемония обмена ратификационными свидетельствами. Это становилось приятным подтверждением продвижения американо–советских отношений в конструктивном направлении, подтверждением того, что уничтожение оружия укрепляет, а не ослабляет безопасность СССР. Вадиму Загладину больше незачем было опасаться «першинга», способного ударить прежде, чем политик успел бы добраться до убежища.

Подспудно Рейган четко обозначил цену своей поддержки: он прибыл, решительно настроенный поставить во главу угла повестки дня вопросы прав человека и демократизации. Еще до начала обстоятельных бесед с Горбачевым президент встретился в Спасо—Хаузс группой отказников и политических диссидентов, а в последующих выступлениях подчеркивал необходимость становления демократических институтов и защиты прав личности.

В Клубе писателей, где Рейган обедал с интеллектуалами многих сфер творчества, он указал, что произведения Солженицына до сих пор все еще не опубликованы. Когда мы покидали клуб, Сергей Залыгин, редактор «Нового мира», отвел меня в сторонку и сказал: «Передайте президенту, что мы с ним согласны. Просто срам, что до сих пор не опубликован «Архипелаг ГУЛАГ». Но скоро напечатаем. Я этим займусь». И он занялся. Год не кончился, а шедевр Солженицына уже публиковался частями в журнале с тиражом более миллиона экземпляров.

В Московском университете Рейган воодушевил студентов торжественной одой свободе. Ключ к прогрессу, сказал он им, это «свобода: свобода мысли, свобода информации, свобода общения». Желая соотнести принцип политической и экономической свободы с российской традицией, президент процитировал русского философа, современника Вольтера и Бенджамина Франклина, Михаила Ломоносова, чьим именем назван Московский университет: «Исследователи нынешней эпохи предприимчивы, это люди, у кого хватает воображения, мужества идти на риск и достает веры, дабы не устрашиться неведомого». Завершая обращение к студентам, Рейган вновь обрисовал свою мечту о мире без барьеров, препятствующих путешествиям и взаимообмену идеями, во многом так же, как в Вашингтоне летом 1984 года, когда он призвал расширить американо–советские культурные связи. Его юных слушателей явно тронула его речь: поднявшись с мест, они устроили овацию, не смолкавшую несколько минут.

Во время одного из перерывов в беседах оба лидера, Горбачев и Рейган, вышли на Красную площадь. Толпа была редкой, поскольку агенты безопасности КГБ удерживали большинство туристов поодаль, но Рейган поприветствовал семейную пару с младенцем и взял его на руки: поступок, характерный для любого политика, оказавшегося в кольце камер и фотоаппаратов. Впрочем, в данном случае он символизировал гораздо большее. Жестом из ритуала политической кампании здесь, в символическом центре Советского Союза, американский президент показывал: есть, существуют человеческие качества, которые нас объединяют. Пред ним больше не было враждебной силы, президент общался с человеческими существами, которые, как и мы, всеми силами стремились отыскать путь к мирной и более процветающей жизни.

Визит Рейгана подходил к концу, когда мы с Ребеккой заглянули на прием, устроенный в московской квартире калифорнийского промышленника Арманда Хаммера. Настроение у гостей, особенно у советских, было праздничное. Наш друг поэт Андрей Вознесенский, которого я в 1985 году представил Рейгану в Вашингтоне, просто сиял от восторга. «Визит Рейгана это одно из величайших событий во всей русской истории», — заявил он. Я ответил, что президенту польстит его гипербола, но Вознесенский стоял на своем. «Я не преувеличиваю», — возразил он, продолжая уверять, что слова и поступки Рейгана ободрили реформаторов по всей стране. Российские интеллектуалы привыкли сомневаться в способности собственной страны воспринять демократию, но, оказывается, Рональд Рейган, человек, кого не обвинишь в том, будто он закрывает глаза на советскую действительность, наделен верой в них. Это побудит советских граждан положить конец обычной своей политической пассивности, подтолкнет к тому, чтобы начать брать свое будущее в собственные руки.

Слова Андрея, произнесенные под влиянием эйфории, и вправду были гиперболой. Никакой единичный визит зарубежного государственного деятеля не способен настолько глубоко затронуть самосознание нации, чтобы изменить ход ее истории. И в то же время что–то такое было в словах поэта. Поддержка Рейганом демократии в Советском Союзе подоспела в решающий час, а его былые нешуточные проклятия коммунизму наделяли выражение его поддержки правотой, недостижимой для другого, менее откровенного, общественного деятеля.

К тому же воздействие его слов оказалось длительным, В декабре 1989- го, спустя год, после того как Рейган покинул президентский пост, и восемнадцать месяцев спустя после его визита в Москву, опрос советских граждан выявил, что 16,5 % опрошенных назвали его человеком года. Больше голосов собрали лишь Горбачев и Сахаров, Рейган обошел не только Джорджа Буша, бывшего в тот год президентом, но даже Бориса Ельцина, одержавшего блестящую победу на выборах в марте.[35]

Самое же непосредственное воздействие на советскую политику в 1988 году московский визит Рейгана оказал, однако, укреплением позиции Горбачева, завершавшего подготовку к решающей Девятнадцатой Всесоюзной конференции Коммунистической партии Советского Союза.

Партийная конференция

Когда партийная конференция открылась, Горбачев сделал неожиданное предложение: чтобы один и тот же человек занимал ведущий пост в парторганизации и ведущий пост в местном органе государственного управления на всех уровнях — от района до страны в целом. Эта идея, казалось, противоречила обшей цели разделения ответственности между партией, с одной стороны, и правительством и избранными советами, с другой. Более того, совмещение вряд ли положило бы конец практике, в соответствии с которой партийные работники прямо вмешивались в управление экономикой.

Вот отчего многие реформаторы выступили против. Кое–кто полагал, что предложение генсека попросту преследует личные цели: если оно пройдет, то позволит Горбачеву сохранить пост генерального секретаря партии, даже если он сделается главой государства, будучи избранным главой парламента.

Мне эти возражения понятны. Если реформы и впрямь что–то значили, следовало заставить Коммунистическую партию выпустить страну из своей мертвой хватки. Со временем двигателем такой перемены могли стать свободные выборы, однако, если высший партийный и государственный посты будет занимать ex officio одно и то же лицо, партия явно будет оставаться у власти. В принципе, следовательно, выдвинутое предложение могло бы блокировать продвижение к подлинной демократии.