Анри Бошо - Антигона

• Название: Антигона
• Автор: Анри Бошо
• Издательство: ИНАПРЕСС
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2000
• ISBN: 5-87135-115-8

Переведенный на многие языки роман Анри Бошо (1913 г. р.) посвящен классическому античному сюжету. Это в некотором роде литературное исследование-реконструкция мифа, который лежит в основе современных представлений о психике человека — в ее непреложной динамике и трагическом становлении.

Замечательный стилист показывает нам завершенные и волнующие картины мифологической Греции.

А. Бошо насыщает повествование подробностями страстей и трагедий, которые произошли столь давно, что ни опровергнуть, ни подтвердить их невозможно.

Нам остается только следовать за проникновенным писателем-аналитиком, взвалившим на себя груз античных переживаний.

---

Солнечный бог под кистью Клиоса алел, полыхал в потоках собственной и Пифоновой крови. Страдание и гнев изуродовали его прекрасное тело. Красный цвет, оказавшись замкнутым в черных контурах, приобретал огромную мощь и власть. Однако свет на фреске не переставал распространяться на все новые участки живописного поля, и вот уже неуклюжее чудище просто купается в нем.

Наступил вечер, Нарсэс зажег факелы, но Клиос не мог остановиться — дикий его танец посвящал нас в тайны и уносил в своем вихре прочь. Силы покинули меня, Клиос помог мне сесть, и движения его обрели неожиданную нежность. Вдвоем с Нарсэсом они устроили мне ложе у алой стены, чья шероховатая поверхность вселяла уверенность и покой, и я заснула.

Ночью я не раз просыпалась — мужчины работали, потом перед фреской остался один Клиос. Даже во сне я ощущала то странное дрожание и беспокойство, которые окутывали фреску из-за его бесконечного кружения вокруг нее и непреклонной мысли.

Утром, когда я проснулась, Нарсэс сказал, что Клиос работал всю ночь. Фреска закончена, и теперь он отдыхает. Тезей прислал нам роскошный обед. Клиос разделит его с нами и покажет фреску, которую он пока скрыл от наших глаз, завесив куском ткани.

Появился Клиос — бесшумно; волосы торчали во все стороны, его прекрасное загадочное лицо осунулось от усталости. Все мы втроем, голодные и измученные, ели почти в полной тишине, но радость, что работа выполнена, была общая. Я с удивлением заметила, что световой колодец дает света меньше, чем вчера.

— Я его наполовину закрыл, — пояснил Нарсэс. — Клиос полагает, что свет должен не литься, а сочиться, как кровь из раны.

— Но не слишком ли темно станет в святилище?

— Теперь здесь иной свет, — ответил Клиос. — Выходи наверх, наружу, — сказал он, когда я попросила открыть фреску, — и медленно продвигайся внутрь, как и те, кто приходят сюда молить божество.

Когда входишь в пещеру, фреска сначала тонет в алом и красном, и различить ее можно лишь сквозь идущие от нее глухие цветовые волны. Световой колодец уже не освещал фреску, как вчера. Наоборот, всеми красками тянулась она к сочащейся солнечной ране, которую Клиос посмел нанести на купол пещеры. Когда глаза привыкли к тревожной тьме и полыхающему свету дорожки, из полумрака — с возрастающей силой — стали проступать фигуры Пифона и лучника, сошедшихся в схватке. Божество и чудище купались в крови, шерсть змея из серой превратилась в синюю, и там, где тела их почти соприкасались, на синей шкуре виднелись кровавые пятна. Тело же торжествующего бога, наоборот, утратило сияние, и уже не кажется, что соперники противостоят друг другу, они, скорее, сжимают друг друга в объятиях, поддерживают.

Клиос открыл нашим взорам нижнюю часть фрески. Теперь там полыхало поднимающееся с пола пламя, оно разделяет сражающихся, доходя каждому из них до пояса. Пламя это родилось из пыла битвы, и оно говорит, что это — не столкновение противоположностей: сражению не будет конца. Языки пламени — единственная часть фрески, где нет крови или почерневших от напряжения мускулов. Всполохи желтого и сияющей белизны сверкают триумфом радости. Пламя своим лучезарным светом освещало на фреске противников, согревало и восполняло то, чего недоставало в свете, сочившемся из небесной раны на куполе.

И снова верх одерживали сила и молодость. Поднимающееся над горизонтом солнце заставляло чудище отступить и освобождало пространство для света. Свет этот, грозя сжечь Пифона, изгонял его, но не побеждал — просто чудище не могло находиться там, где был свет, и у него не оставалось ни малейшей надежды на реванш. Воинствующий огонь, сжигая соперников, наделял их и новым качеством. И из этого союза, на который они оказались обречены здесь и в Дельфах, союза единого и многообразного, будут звучать слова пророчества.

Мы долго не могли отвести глаз от этого нового и загадочного рождения богов и единого, нового божества. Потом Клиос попросил Нарсэса отправиться к Тезею и сообщить, что фреска закончена. А пока они не пришли, я принялась помогать Клиосу: надо было нанести на фреску еще несколько мазков.

— Если ты вернешься в Фивы, — Клиос вдруг резко обернулся ко мне, — тебе придется ступить на эту красную дорогу и тебе будет угрожать большая опасность, ты окажешься в самом центре войны между твоими братьями. Это столь необходимо, Антигона?

Я не сразу повернулась к нему — я продолжала накладывать мазки там, где он указал.

— Я не уходила с дороги, Клиос, — прозвучал наконец мой голос, и я выпрямилась.

Клиос не рассердился.

— Ты думаешь, что Эдип одобрил бы твое решение? — спросил он, взяв меня за руку с такой нежностью, которой раньше я не замечала за ним и которая наверняка появилась благодаря Но, его жене.

— Конечно, нет.

Клиос уже понимал, что разговор наш зашел в тупик, но не мог остановиться.

— Но почему, Антигона, почему?

Я чувствую, как в голосе моем начинает звучать металл.

— Почему?.. Потому что я не Эдип. Я — это я. — И слезы хлынули у меня из глаз.

На ненавистном этом «я» голос изменил мне, а Клиос понял, что говорить тут нечего и он должен принимать меня такой, какая я есть. Он усадил меня рядом с собой в глубине пещеры, в алой бесконечности. Нам обоим было одинаково грустно, и мы тонули в речушках и реках, в потоках красного цвета. Мы сжигали наше горе, нашу надежду в костре битвы, в этом огненном обмене, от которого горели наши глаза и пламенели сердца, и так будет до тех пор, пока будет жить любовь к краскам. Силы изменили Клиосу — он заснул подле меня. Рана, которую столь тщательно и точно рассчитал он, нанося на купол пещеры, впустила в нее частичку неба, и благодаря свету, сочившемуся через колодец, черный цвет уравновешивался надеждой, а красный не убивал.

Когда вместе с Нарсэсом появился в пещере царь, Клиос все еще спал. Работа, которую он исполнил за столь короткий срок, так велика, что Тезей не захотел будить его. Когда глаза царя привыкли к полутьме, разлитой в храме, он начал с разных сторон рассматривать фреску — расхаживал перед ней, садился на землю и, закрыв глаза, погружался в свои мысли.

С мимолетным стоном проснулся Клиос; можно было подумать, что его покинула уверенность, испытанная им утром, когда он понял, что завершил свое произведение.

— В той фреске, которую я видел прежде, — проговорил, обращаясь к нам, царь, — было больше триумфа. Может быть, она даже была красивее. Ну и что: триумф недолог, а красота не вечна, преходяща. Ты, Клиос, со своими друзьями пошел дальше и сумел выразить надежду Афин. — Он замолк и неожиданно произнес: — А что значит этот синий цвет в оперении чудовища?

Клиос никогда не пояснял ни одного из своих произведений.

— Не знаю, — ответил он. — Фреске нужен был синий, и я положил его туда, где необходимо.

— А ты, Антигона, — Тезей обратился ко мне, — что ты чувствуешь, глядя на этот синий?

— На синий? — я от удивления не могла сразу сообразить, что ответить. — Синее чудовище — это… море.

— Разумеется, — Тезею понравилась моя мысль. — Это мощь Афин, которую бог должен сдерживать силой своего взгляда.

Тезей еще раз поблагодарил Клиоса и Нарсэса за работу и попросил меня проводить его. Когда мы оказались у самого выхода из пещеры, Тезей сказал, что в Фивах я могу оказаться в большой опасности. Ему же нужна жрица для Алого храма, вдохновенная жрица, и я для этого вполне подхожу. Если я приму это его предложение, то сослужу службу не только для Афин, но и для Эдиповой славы, для памяти о нем.

И такая сила, и такая доброта были в его словах, что язык мой не поворачивался произнести слова отказа, сказать «нет». И только через мгновение, превозмогая печаль, я смогла покачать головой — в знак несогласия. Тезей — серьезный политик, одаренный человек, царь, требовательный к себе и другим, — не привык, чтобы ему отказывали, и я боялась, что он рассердится и сочтет мой отказ оскорблением. Взгляды наши встретились, и в его глазах я прочла одобрение. Он переступил порог Алого храма, выпрямился во весь рост на морском ветру. Молча взглянул он на меня еще раз и царственным жестом благословил.

II. ЛЕС

В Афины мы пришли нищими — так хотелось Эдипу, и я, несмотря на все Тезеевы дары, нищей хотела уйти из Афин в Фивы. Клиос взялся сопровождать меня, с собой у него были только копье, нож и небольшая сума, в которой он нес непонятно что.

Путь наш был нетороплив, и нам это нравилось. Клиос, как и я, не хотел видеть людей, и дороги он выбирал самые удаленные, долгие и извилистые. Но по вечерам мы обязательно оказывались перед какой-нибудь вросшей в землю хижиной, сложенной из плитняка, а имя Антигоны обеспечивало приют и — частенько — дружеское расположение.

К счастью, которое мы испытывали, вновь оказавшись вместе на дороге, примешивалось чувство потери, и оба мы тяжело переживали, что Эдипа нет с нами. Я никогда не спрашивала Клиоса, куда он шел. Я просто шла за ним. Если же дорога оказывалась широкой, то я шагала рядом, но случалось это не столь часто. В такие минуты он иногда брал меня за руку, я доверялась ему, и он это понимал. Я же чувствовала себя счастливой и свободной, но уже через мгновение становилось ясно, что руку лучше убрать. Клиос, как и я, прекрасно знал, что мне совсем не хотелось прерывать тот путь, который мы должны были проделать друг к другу, чтобы вновь расстаться.