Марк Тарловский - Молчаливый полет

• Название: Молчаливый полет
• Автор: Марк Тарловский
• Издательство: Водолей Publishers
• Жанр: Поэзия
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-9796-0129-8

В книге с максимально возможной на сегодняшний день полнотой представлено оригинальное поэтическое наследие Марка Ариевича Тарловского (1902–1952), одного из самых виртуозных русских поэтов XX века, ученика Э. Багрицкого и Г. Шенгели. Выпустив первый сборник стихотворений в 1928, за год до начала ужесточения литературной цензуры, Тарловский в 1930-е гг. вынужден был полностью переключиться на поэтический перевод, в основном с «языков народов СССР», в результате чего был практически забыт как оригинальный поэт. Настоящее издание объединяет все прижизненные сборники стихотворений Тарловского (сборник «Почтовый голубь» воспроизводится в аутентичном составе впервые) и множество стихотворений, оставшихся за их пределами, к которым примыкают написанные в середине 1930-х стихотворные мемуары об Э. Багрицком «Веселый странник».

---

1933

Ведущий[131]

Утихли вагонные толки,
Загружены спальные полки,
Мигает свеча в фонаре,
И полночь — в оконной дыре.
Забытый на столике с чаем
Стакан равномерно качаем,
И ложкой звенит он, и звон
Баюкает сонный вагон.
За сон и спокойствие сотен,
За то, что их путь беззаботен,
Один отвечает — гляди! —
Один, далеко, впереди.
Рука его в жесткой перчатке
Лежит на стальной рукоятке,
И липнет к манометру взор,
Со стрелкой ведя разговор.
Он ловит зеленые знаки,
Зажженные кем-то во мраке,
И, красный заметив огонь,
На тормоз кидает ладонь.

У почты — свинцовые пломбы.
Пакеты вздыхают — о чем бы? —
О том ли, что ломок сургуч?
О том ли, что больно могуч?
А рядом с сургучною знатью —
Незнатные, судя по платью:
Их буквы разъехались врозь…
Колхозная почта, небось.
За точность доставки газеты,
За то, что в порядке пакеты,
Один отвечает — гляди! —
Один, далеко, впереди.
Всю ночь за этапом этап он
Пытает чувствительный клапан
И мрак, уплотненный кругом,
Буравит колючим свистком.
Чтоб топке не дать перекала,
Он дергает вниз поддувало,
И сыплется жар под откос,
На миг осветив паровоз.

Цистерны с разливом мазута
Исчислены в нетто и брутто;
На уголь пшеницу и лес
Поставлены меры и вес;
Тот уголь накормит заводы,
Стальные пройдя пищеводы;
Тот хлеб, очевидно, готов
Для топки сердец и голов.
За наши глубины и шири,
За то, чтоб «не в пять, а в четыре»,
И он отвечает — гляди! —
Вон тот, далеко, впереди.
С помощником, черным от гари,
Он слит в производственной паре;
Там потом покрыт кочегар,
Но главный трудящийся — пар.
Пар трудится, правда, тогда лишь,
Когда ему угля подвалишь,
А если отпустишь на шаг,
Он давит на стенки, он — враг!

Когда огласятся дороги
Сигналом военной тревоги,
Втройне пригодится тогда
Ведущий в ночи поезда:
К решительным славным невзгодам
Он двинется вздвоенным ходом
И пушки потянет легко
Один, впереди, далеко.
Теперь же глядит он из будки,
Не слушая старой погудки:
Гудки паровозных бригад
На новый настроены лад.
На транспорте били тревогу,
На транспорте звали подмогу,
И с транспорта он не ушел
И радостно чинит котел.
Он горд, он доволен, он счастлив,
Свой фартук до нитки промаслив,
И лоб у него маслянист,
И должность его — машинист!

Февраль 1931

2

«Мне даже не страшно, что ты хромонога навек…»[132]

Мне даже не страшно, что ты хромонога навек,
Что руку хирурга воспела в раскачке утиной.
Мне волны мерещатся в зыбкой походке калек,
И в битву плывущей ты кажешься мне бригантиной.

Ты мне и ущербная всех безупречных милей.
Не в такт ли с собою бредет мое сердце, хромая?
Весна быстроходна, но слез понапрасну не лей:
Мы тоже попали в кильватер бегущего мая.

Так две канонерки, наверно, когда-то влеклись,
Чреватые грузом, по пенному следу фрегата…
Ступая вразвалку, на поступь свою не сердись:
Ты вечно в почете, ты вечно как будто брюхата.

Ты — символ эпохи, когда-то такой же хромой,
С таким же трудом приближавшейся к цели заветной,
Но так же связующей шаг необузданный мой,
Как ты, мне попутной, как ты, неуклонно победной!

13 мая 1929

Бездомным Запада

В рассохшемся, огромном и пустом
И трижды неблагополучном мире
Вы схожи с легендарным мудрецом
В его анекдотической квартире.

Под ним надир, над ним звенит высок,
Над ним безмерна звездная заоблачь,
И в круглых стенах из гнилых досок
Его хранит единый ржавый обруч.

В дверях или — что то же — у окна
Он разговаривает с гостьей-крысой,
Глядится, любопытствуя, луна,
Как в зеркало, в его затылок лысый,

Во тьме сфероидальной конуры,
Холодной пяткой подпирая днище,
Считает величавые миры,
На пир миров глядит философ нищий.

Но черной зависти предела нет —
И вот за то, что на хитоне дыры,
Агентство обитаемых планет
Его выбрасывает из квартиры.

Сам виноват! — жилищный попран строй,
Задета в лучших пунктах гигиена…
Ликуй, закон, катись по мостовой,
Пустая бочка из-под Диогена!

1930

(Техника)*(Чутье)[133]

…Пчела постройкой своих восковых ячеек посрамляет некоторых людей-архитекторов. Но и самый плохой архитектор от наилучшей пчелы с самого начала отличается тем, что, прежде чем строить ячейку из воска, он уже построил её в своей голове.

К. Маркс

По свидетельству «Капитала»
(В первом томе, в пятой главе),
Новый дом возникает сначала
В человеческой голове.
Хоть и карликовых размеров,
Но в законченном виде уже
Он родится в мозгу инженеров
И на кальковом чертеже.
Чтобы ладить ячейку из воска,
Не выводит художник-пчела
Предварительного наброска,
Приблизительного числа.
Перед зодчим и насекомым —
Два пути и один подъем
(Кто чутье заменяет дипломом,
Кто диплом заменяет чутьем…).
Ну, а ты, под напевы гармоник
Из деревни пришедший с пилой,
Кем ты будешь, товарищ сезонник, —
Архитектором или пчелой? —
Строя фабрику, лазя по доскам
С грунтом цемента и смолы,
Ты наполнил не медом, не воском
Переходы ее и углы.
Но, сложив их для ткани и пряжи,
В хитрый замысел ты не проник,
Ты, быть может, неграмотен даже,
Ловкий кровельщик, плотник, печник!
В одиночку, вслепую, поденно
Мы не выстроим ульев труда:
Надо техникой гнать веретена,
Неученая борода!
Видишь? — мед отдают первоцветы.
Видишь? — цифры бегут по столу:
Сочетай их обоих в себе ты —
Архитектора и пчелу!

Это суша, а на море хлюпко
Кто-то кажет — «правей!» да «левей!»,
Кто-то правит над каждым поступком,
Каждым жестом команды своей.
Раза в два веселей капитана,
Но безграмотней в двадцать два —
Не боящаяся тумана,
Недоступная бурям плотва.
Ну, а ты, чей льняной отворотец
Врезан мысом в холст голубой,
Кем ты будешь, матрос-краснофлотец, —
Навигатором или плотвой?
Видишь? — воду в чешуйчатых стаях
Руль распарывает по шву:
Ты обоих в себе сочетай их —
Навигатора и плотву!

Это — море, а в газовых ямах —
Спор горючего с весом земным,
Превращенный в победу упрямых,
В высоту и невидимый дым.
В то же время взлетает не хуже
(Даже лучше) увесистый жук,
Вероятно, воспитанный в луже
И не кончивший курса наук.
Ну, а ты, самодельный моторчик
Запускающий детским рывком,
Кем ты будешь, мечтатель и спорщик, —
Авиатором или жуком?
Видишь? — гордые падают Райты,
И глядит на них синь свысока
Их обоих в себе сочетай ты —
Авиатора и жука!

Это — воздух, а в путаной сфере
Расстановки общественных сил
Мы — свой свет осознавшие звери,
Мы — совет мировых воротил.
В то же время под лиственной кучей,
Меж корнями — чего б? — ну, хоть ив,
Бессознательный, но могучий
Муравьиный живет коллектив.
Ну а ты, позабывший о боге,
Притеснителей съевший живьем,
Кем ты будешь, строитель двуногий, —
Гражданином или муравьем? —
В этих двух государственных строях
Невозможны князья да графья:
Сочетай же в себе ты обоих —
Гражданина и муравья!

Так — трудящиеся народы —
Множим технику мы на чутье,
Так мы учимся у природы
И, учась, поучаем ее.

1 июня 1931