Марк Тарловский - Молчаливый полет

• Название: Молчаливый полет
• Автор: Марк Тарловский
• Издательство: Водолей Publishers
• Жанр: Поэзия
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-9796-0129-8

В книге с максимально возможной на сегодняшний день полнотой представлено оригинальное поэтическое наследие Марка Ариевича Тарловского (1902–1952), одного из самых виртуозных русских поэтов XX века, ученика Э. Багрицкого и Г. Шенгели. Выпустив первый сборник стихотворений в 1928, за год до начала ужесточения литературной цензуры, Тарловский в 1930-е гг. вынужден был полностью переключиться на поэтический перевод, в основном с «языков народов СССР», в результате чего был практически забыт как оригинальный поэт. Настоящее издание объединяет все прижизненные сборники стихотворений Тарловского (сборник «Почтовый голубь» воспроизводится в аутентичном составе впервые) и множество стихотворений, оставшихся за их пределами, к которым примыкают написанные в середине 1930-х стихотворные мемуары об Э. Багрицком «Веселый странник».

---

16–17 февраля 1932

Триумфаторы[137]

Героев огрели салютом,
Их предали розовым путам,
В тенетах из клумбовой пряжи
Несущие их экипажи.
Единые духом и славой,
Феномен они многоглавый,
Они — экспонат стоголовый,
Попавший к пионам в оковы,
Блистательный фокус природы,
Стосердый и однобородый,
Чей лагерь торжественно замер,
Как залы Петровых кунсткамер.
Над роем разинутых ртов он
Навеки в стекле заспиртован.
Гирлянды душисты и свежи,
Они — как поморские мрежи,
Они изменили корзинам, —
Их завязи пышут бензином.
Вот розы столичной теплицы,
Вот рыцарей орден столицый!
От горе, от радости горе! —
Слеза заблестела во взоре,
И вниз потекла, и другая
Сверкает, за ней набегая…
Герои, герои, герои!
Ахиллы арктической Трои!
Скрипят городские ворота,
Данайцы — в нутре самолета.
Вы Арктику перехитрили,
Посланцы родных эскадрилий.
Торосья глыбасты и круты, —
Равнин Бородинских редуты.
Про Шипку шуршит Бородина
И вяжет людей воедино.
Отчаянен курс «диамата»…
Собачья упряжка лохмата…
Лицо лихоманки моржово…
Ай как лихорадит старшого!..
Прощай, океан-окоренок
Для стирки ребячьих пеленок!
Пригодна ль пурга для просушки?
Агуськи, Карина, агушки!..
Спи с миром, хозяйственный малый,
В могиле своей небывалой,
Под бочкой, под тешкой белуги,
Как викинг на собственном струге!
Герои, герои, герои!
Ахиллы арктической Трои!
Вот хитрость, и ум, и отвага,
И честь большевицкого флага!
Всё ближе, всё глаже, всё ниже…
Коньки-Горбунки остролыжи…
Ура и порывы моряны,
И рысь белоснежной охраны,
И черные конские морды,
И дроби копытной аккорды…
Летит эскадрон по-Пегасски.
Всё белые, белые каски!
Фаланги и центурионы!
Пионы, пионы, пионы…
От лагеря до мавзолея —
Сплошная оранжерея.
Тем слезы, там грозы, там розы,
И ни на полушку прозы.

20 июня 1934

Киров[138]

Россия близилась к низовью;
Водой два берега расперло;
В даль, обтекаемую кровью,
Шел Киров дельтой многогорлой;

Был плес истории вспузырен;
За устьем, в судороге шквала,
Смыв колья мреж и соль градирен,
Как море, масса бушевала.

Готовься к лоцманской нагрузке,
Слыви смутьяном и задирой,
Сережа Киров, зрей в кутузке
И на фарватере лавируй!

Годами жизни арестантской
Глядел в решетчатую щель ты,
Чтоб из блокады астраханской
Прорваться к воле в прутьях дельты.

И так же пламенно-отважен
Был на песках бакинских дюн ты,
Где брызжут нефтью в гирлах скважин
Протоки вспыльчивого грунта.

Понаторел ты, друг наш Киров,
И в нефтяном горючем «кире»,
И в планах бриттых пассажиров
A la «карман держи пошире»…

Мазутом флаги им заляпав
(«О, мистер Кирофф, — он проныра!»),
Отправил бриттых ты сатрапов
В страну классического Кира.

И вот — Нева, как цель, как луза:
Через Москву, с юго-востока,
К северо-западу Союза
Лег кабель Кировского тока.

Так шел ты по диагонали,
Так ты бурлил на Невской дельте,
Пока незримый хор каналий
Не прошептал — «в затылок цельте»!

Река течет Охотным рядом,
Колонным залом, сетью устий
И, заблестев прощальным взглядом,
Впадает в море черной грусти.

А он в гробу дельтоугольном
Лежит под орденским покровом
И, как недавно в старом Смольном,
Совсем не кажется суровым.

О зал, юпитерами брызни!
За ним — река священной распри,
Река побед, где гибли слизни,
Кура при Кире и Гистаспе, —
И он плывет в огромный Каспий
Бездонной памяти и жизни…

4 декабря 1934

СТИХОТВОРЕНИЯ РАЗНЫХ ЛЕТ

1920-й[139]

Иоанн провозвестил Христа.
Иудея вслушалась, немея.
Ирод правил, страсть была чиста,
Пред царем плясала Саломея. —

Семь шелков сронила роковых,
Семь преддверий муки человечьей,
И ценой последнего из них
Получила голову Предтечи.

Так пред нами век иных невзгод
Заплясал в порыве небывалом,
И ниспал четырнадцатый год
В этой пляске первым покрывалом.

Шесть одежд ниспали бахромой,
Разметались прахом шестилетним, —
Чья же гибель скрыта за седьмой?
Что за год откинется последним?

Отсекутся ль головы людей?
Протрубится ль судная опала?
Саломея юности моей,
Не срывай седьмого покрывала!

Июль 1920 — декабрь 1925

Фантазия[140]

Что за странная отрада?
Что за синее просонье?
Мне тебя уже не надо
На свисающем балконе…

И слежу за белым шлейфом,
Взволновавшимся у двери,
Усыпленный тихим кейфом,
Тихим кейфом предвечерья.

Начало 1921

Тургеневские мотивы[141]

В большом саду на древе родословном
Висит, как плод, дворянское гнездо…
Гульливы птицы, знающие небо,
И не познавшие его птенцы;
Смиренны дни в тиши глухих усадеб,
И в спелых вишнях сыты червяки.
И птичье счастье сонною смолою
Течет, как дни, в потоки вешних вод.
Широкой лентой тянется дорога,
Широкой впряжкой скачут четверни,
И широко на их разъезд веселый
Взирают хаты подъяремных сёл;
Заезжий двор не благоприобретен,
Хотя приветлив и добротен тес,
И головней из теплого горшка
Его сжигает бородатый мститель.
Калиныч любит стоптанные лапти,
И носит Хорь смазные сапоги —
Как лапоть, первый тих и, как сапог,
Второй умом своим запятным крепок.
Цветя мечтой о розовой любви,
Бредет Охотник Льговскими полями,
Вдали маячит беззаботный лай
И шелестят заветные Записки.

13 января 1921

Перед потопом[142]

Когда холодная тревога
В груди косматой завелась,
Почтовым голубем от бога
Комета вещая неслась

И светлой падала струною
На напряженные моря,
Предусмотрительному Ною
О горнем гневе говоря.

А он, далеко от ночлега,
Без устали, спешил пока
Благословенного ковчега
Крутые вывести бока.

И глядя вниз нетерпеливо,
Уже надеялся творец
На мир греховный и строптивый
Пролиться карой наконец,

И пред небесным водоемом
При свете ангельской свечи
Совал в замок, ругаясь громом,
Плотины ржавые ключи.

Июнь 1921 — декабрь 1925

Стихи[143]

Николаю Минаеву

Великолепные стихи
Мы гоним ровными стопами,
Как водят летом пастухи
Стада избитыми тропами.

Смеются рифмы-бубенцы,
В началах прыгают телята,
Как жвачка медленны концы
И псы как метрика кудлаты.

Но умолкает ямбов бич,
И телки скачут друг от дружки,
Когда решаемся достичь
Обворожительной пастушки,

И классик-вол бранится вслух,
Когда, собак предав безделью,
Трубу разнеженный пастух
Сменяет томною свирелью.

Июнь 1921 — декабрь 1925

Памяти Александра Блока[144]

— «Скончался Александр Блок»… —
Безумная рука писала,
И горечи слепое жало
Безумствовало между строк…

Высокий ставленник над нами,
Он — с пламенным лицом своим —
Мечтать за ромом золотым
Был вправе о Прекрасной Даме!

Да, мог он — незнакомец сам —
Следить над балыком и семгой
За царственною Незнакомкой,
Скользящею по кабакам;

Недаром он — хмельной и грешный —
Надеялся, что — прям и скор —
Неумолимый командор
За ним придет из тьмы кромешной,

И, удаляясь навсегда,
Без ликования и злобы
Возвел на Скифские сугробы
Красногвардейского Христа.

Но перед тем, кто свеж и молод,
Без права скорби — нам — не пасть
И на его святую страсть
Не обменять свой волчий голод.

Так ослепительно, так вдруг,
Как будто вспыхнув новой песнью,
Унес со смертною болезнью
Он свой блистательный недуг;

Унес далече… Не учитель,
Не сверстник наш, не кум, не сват —
Он только самый старший брат —
И нам нельзя в его обитель!

9 августа 1921